Дикий Огонь (СИ) - Смирнова Екатерина Александровна

- Ну и придурок ты, огнетворец! Говорят, ты неуловимый великий колдун, а я ловлю тебя, как ребенка, второй раз. Второй! Третьего не будет, не беспокойся.

Повинуясь знаку Рёгнера, наемники подтащили к ним еще двоих выживших. Пленников.

- Смотри, колдун, вот те, за кем ты сюда пришел. У тебя есть выбор. Я могу убить их быстро. Проявить милосердие. Вдруг оно еще осталось в моем черном сердце. А могу убивать медленно. Знаешь, некоторые из тех, кто попался нам в прошлый раз, жили неделями, один протянул почти месяц. В полном сознании и душевном здравии. Хотя не могу сказать, что в целости. И не потому, что что-то знал и упорно не желал рассказывать, о нет. Все скудные крохи информации, что у него были, он вывалил палачу на третий же день. Просто потому, что мне так хотелось. Вы мне не нравитесь, Трехпалый. Вы, колдуны. Мне не нравится, что вы живете на свете, что вы дышите воздухом, едите хлеб, развлекаетесь с женщинами. Вы – оскорбление всего рода человеческого, то, чего не должно существовать. Даже демоны, эти темные твари, и те вас уничтожают. И вы перестанете существовать, рано или поздно престанете, и никакая Лофт вам не поможет. Но мы отвлеклись. Я могу проявить милосердие. А могу распиливать их по кусочкам. Отрублю пару пальцев и буду гадать, не сдохнут ли они от боли, не загноится ли рана и не сгниют ли они заживо. Как ты когда-то. Помнишь? Мы с Гисидором держали пари, умрешь ты или нет. Условием было либо убить тебя, либо отправить в лагерь. Ты не представляешь, сколько раз я пожалел, что проиграл тогда. Я могу содрать с них кожу, а в горло залить раскаленный свинец. А тебя заставлю смотреть. Как тебе такая перспектива? Ты ведь славишься у нас заботой о своем маленьком войске, говорят, это единственная человеческая черта, которая в тебе осталась. Так что выбираешь?

Колдун сплюнул кровью.

- Я не настолько наивен, чтобы думать, что могу выбирать.

- Ну отчего же. Может, если ты доставишь мне другую маленькую радость, я откажусь от этой. Поцелуй мне сапог.

Аскольд скривился.

- Ну, давай же. Заметь, я не прошу его вылизать или сделать что-нибудь еще более непотребное. Всего лишь скромный поцелуй.

Аскольд посмотрел на Гафина. В пустых, ничего не выражающих глазах, кажется, все же появилась какая-то смутная эмоция. Страх.

Колдун скривился, опустил голову и поцеловал грязный сапог Рёгнера. Тот рассмеялся.

- Вот и славно. Перережьте им горло. Вот видишь, я умею быть милосердным. Но не к тебе, колдун, не к тебе.

***

Развязывать его, разумеется, не стали. Как и утруждать себя наведением в камере хоть какого-то удобства. Кроватью колдуну служил каменный пол, он же местом трапезы. Разнообразия картине добавляло только вонючее ведро в углу. Очевидно, стража все-таки решила, что без ведра он никак не обойдется.

Болели ребра, бока и прочие испинанные места. Давно уже занемели туго стянутые руки. Не первый раз в жизни Аскольда кто-то поймал, совсем не первый. Колдуну годами удавалось выскальзывать ото всех, пока он по собственной дурости не загремел в лагерь. Но даже тогда, странное дело, Аскольд верил, что он выберется, что не умрет там, в холодном бараке. Теперь надежды не было. Совсем.

Он потерял почти треть своего отряда. Дал убить Проповедницу, пусть наивную, но смелую, смотревшую на него умоляющими глазами. Дал провести себя, как последнего идиота. Теперь Рёгнер его не выпустит.

Шли часы. Никто не подходил к камере, не соизволили принести даже скудный обед. Очевидно, еда и вода, так же, как и мебель, считались излишествами.

Наконец, по лестнице затопали сапоги. А вот и наместник собственной персоной. Буквально лопающийся от самодовольства Якоб Рёгнер.

Со скрежетом открылась дверь камеры, наместник встал, широко расставив ноги, сверху глядя на пленника. Ему явно доставляло удовольствие стоять так близко к легендарному огнетворцу, зная, что в ошейнике и кандалах тот ничего не может сделать. Аскольд сплюнул на пол. В плевке была кровь.

- Как ты себя чувствуешь, колдун? Надеюсь, тебе все нравится? Веришь ли, мы переживали. Давно эти подземелья не посещала столь знаменитая особа.

Вместо ответа Аскольд плюнул еще раз.

- А я-то надеялся, ты продекламируешь очередной стишок. В памяти не всплывает ничего, подходящего моменту? Ну, так я тебя помогу. Ликуй, ликуй, народ, он схвачен, презренный стоголовый монстр! Народ уже ликует, видя ужас Тан-Фойдена в цепях. И плачет, ибо в злобе своей ты зверски убил бедную девочку, всеобщую любимицу. Буквально растерзал на части. Я до сих пор содрогаюсь, вспоминая это зрелище.

- Повесишь на меня всех собак, включая дождь и грядущий неурожай?

Рёгнер усмехнулся.

- Разумеется. Если я всегда делал так раньше, с чего мне прекращать теперь? Ты даже не представляешь, колдун, сколько преступлений на твоей совести. Сколько честных и мирных торговцев ты ограбил. Отобрал у бедняг все до последнего гроша. Заметь, грабил всех без разбору, даже в тех окрестностях города, докуда от лагеря день пути. Вот какова сила твоя, Тьмой данная. А сколько людей ты поубивал, которые мне мешали! Знаешь, ты был не так плох, Аскольд. И сидел бы в своем лагере дальше, пока не сдох бы, хотя от вас, колдунов, такой радости быстро ждать не приходится. Но явилась девчонка и перевернула вверх дном весь город. Нарушила нашу с тобой тихую идиллию. Что ж, поделом ей.

Наместник подошел и небрежно, словно нехотя, отвесил колдуну пинок.

- Знаешь, что бывает с теми, кто пытается нести высокие идеалы в такие места, как Тан-Фойден? Они погибают. И тянут за собой других. Твоя Вокара хотела потушить костер, так вот, ее именем я его запалю. Запалю такой костер, который этот город не видел с Долгой Ночи. И ты сгоришь на нем не сразу, о, не сразу. Гисидор позаботится о том, чтобы твои раны затягивались, аки на Светозарном. Вот только ты не Светозарный, ты Шамор. Ты будешь гореть и смотреть, как на соседних кострах корчится шушера из твоей свиты. Те, кого ты так хотел защитить. Ведь теперь оборонять лагерь некому, верно? От монстров и от меня. Подумай от этом. И покайся в деяниях неправедных, пока есть время. А я вас оставлю.