Дикий Огонь (СИ) - Смирнова Екатерина Александровна

- Ваша Светлость, вы приказывали вас не беспокоить, но…

- Беспокой, - разрешила Лофт. – Меня все равно вечно что-то беспокоит, такова уж доля Императрицы. Надеюсь, ты не очередным стишком пришел поделиться?

- Ваша Светлость, к вам проситель. Утренний придурок, как вы их называете.

Шамор, только не это. Очередную битву между крестьянами за доски от останков деревенского сортира она не выдержит, лучше уж выходной.

- Утренний придурок перепутал утро с днем, пусть приходит послезавтра. Сегодня я не принимаю.

- Он не хочет уходить, Ваша Светлость. Валяется у ворот и воет. Мы могли бы вышвырнуть, но вы такое не любите.

Конечно, не любит. Один вышвырнутый потом визжит в трактирах о жестокости новой власти, как все десять, а то и одиннадцать. А новая власть вовсе не жестока. Она милосердна, благостна и демократична. Иногда, по крайней мере.

- Ладно, я к нему выйду. В крайнем случае, вышвырну сама. Быть вышвырнутым Императрицей – это честь!

Паренек и правда выл. Размазывал по лицу слезы, грязь и сопли и скулил что-то бессвязное. Констанс нехотя наклонилась к нему. Рыдающий крестьянин, какая гадость.

- Что случилось?

Утренний, а, точнее, полуденный придурок не отреагировал. Не бухнулся на колени с благоговением, не прошипел проклятие, не выдавил подобострастную улыбку, тщетно пытаясь скрыть в глазах ненависть. На присутствие Императрицы ему было абсолютно плевать.

Так завывать он может еще долго. Констанс произнесла заклинание, и просителя окатил поток ледяной воды. Не давать же ему пощечину, пачкать руки об эту сопливую рожу.

Придурок сел и посмотрел на нее. Слава Свету, осмысленно. И тут же скривил плаксивую гримасу, явно собираясь заскулить снова.

- В чем дело? Говори, или я прикажу тебя выпороть, - рявкнула Констанс.

Паренек нахмурился и вдруг бухнулся на колени. Похоже, до страдальца только сейчас дошло, с кем он разговаривает.

- Ваша Светлость. Милости прошу, Ваша Светлость!

- Я не оказываю милости тем, кто валяется на земле. Встань и говори, наконец, связно, Шамор тебя побери.

- Убили. Жену мою убили, Ваша Светлость. Убили и… - проситель шмыгнул носом. – И снасильничали. Вчетвером.

Констанс закатила глаза и выругалась сквозь зубы. Только этого ей не хватало. Великая армия, постепенно превращающаяся в банду насильников и мародеров, как обычно и бывает со всеми великими армиями. Тут не закроешь глаза, как на воровство из казны или что-нибудь столь же безобидное. Придется делать то, что она не любит - кого-то казнить. Воистину, это даже хуже, чем выходной.

***

Труп был обезображен. Лежал на земле на окраине города, там, где город практически превращается в село. Содранные ногти, которые еще недавно беспомощно скребли по земле, превращенное в сплошной синяк лицо, кровоподтеки на теле. Задранную юбку стыдливо опустили, сквозь разорванную рубашку виднелась небольшая грудь и покрытый синяками живот. Бедняга сопротивлялась, и сопротивлялась отчаянно. Но это ей не помогло.

Девушка была молодой. Молодой, полной надежд, возможно, счастливой и кем-то любимой. Прожила бы долгие годы, вышла бы замуж, родила детей. Если бы на нее не наткнулись пьяные солдаты Империи. Ее Империи.

Констанс должно было быть стыдно. Стыдно, больно и жаль. Вместо этого она чувствовала усталость и раздражение. Ну почему ничего не идет нормально, ничего никогда не идет нормально, почему это случается в каждом городе? В каждой стране, что они захватывают, на каждом марше, в каждой воинской части неизменно находятся отбросы, насилующие женщин и разбивающие детям головы о стены. Несмотря на кару, которая их ждет, несмотря на строгие законы Иссиана, несмотря на страх перед Императрицей. Зная, что виновным почти никогда не удается уйти от наказания. Почему в собственной армии на собственной войне она не может навести порядок?

Эти виновные от наказания тоже не ушли, они даже не пытались. Четверка насильников нашлась в полумиле к северу, сладко спящая под кустом. Нашлась лично Констанс и Даа-Марисом с Азу-Кааном, хоть Императрице и не пристало заниматься подобной ерундой. Запахом перегара, исходящим от них, можно было отравить небольшую деревню.

Три здоровых красноносых мужика и один юнец, только недавно начавший бриться. Стремительно трезвеющие, начинающие понимать, что их ждет, умоляющие о пощаде. Которой, разумеется, не будет. Мальчишка смутно кого-то напоминал.

- Бросьте этих в подземелье, вечером торжественно казним. В назидание остальным.

Мальчишка заскулил:

- Я не виноват! Клянусь! Я ничего не делал. Ничего не делал, только держал ее!

Констанс потерла виски руками, пытаясь пересилить усталость и отвращение. А выходной начинался так хорошо. На кого же он все-таки похож?

- Пощадите!

- Действуй, Даа-Марис. Этому городу не помешает пара казненных во имя справедливости.

Констанс открыла портал, шагнула в свой кабинет и выругалась сквозь зубы. Она вспомнила, на кого похож мальчишка.

***

- Я знала, что ты придешь.

Барон сидел напротив нее. Друг и соратник, бывший разбойник с большой дороги, пожалованный титулом, один из первых, вставших под ее знамя. Что ж, сегодня он в этом раскается.

- Ты ведь не казнишь Фуйза?

Констанс вздохнула. Поставила подбородок на сцепленные пальцы, посмотрела снизу вверх. Дурацкая привычка.

- А как ты думаешь?

- Я думаю, что он мой сын. Сын того, кому ты многим обязана. Перед кем ты в неоплатном долгу. Убивая его, ты убиваешь и меня. Ты не можешь так поступить, Констанс.