Слой - Евгений Прошкин

– Это юмор, да?

– А что, вам смешно? – Спросил майор. – Посмеемся вместе. Вы в курсе, кого и зачем сюда привезли?

Борис потупился. Ему стало невыносимо жарко – носки облепили пальцы, как валенки, а из-под мышек по ребрам покатились крупные капли. Доигрался. Исследовательский пыл, туманивший мозги вот уже несколько месяцев, внезапно схлынул, и мысли приобрели необычайную четкость. Его ждали. За ним следили. Им все известно.

– Мало ли… подвез… – вякнул он. – Я иногда подрабатываю…

– И вместо того, чтобы брать деньги, раздаете пассажирам очки. Когда приедем, – хладнокровно сказал майор, – я вам покажу оперативную съемку. Там много такого, что требует ваших разъяснений.

– Случайно… вышло…

– Не знаю, как у вас, а у вашего подельника Роговцева случайностей не бывает. Если б не наши сотрудники, к вечеру в новостях показали бы новый труп. До появления здесь вас можно было обвинить только в укрывательстве, теперь же это прямое пособничество. А где пособничество, там и соучастие. Статья у Роговцева тяжелая, там наказание не делится на минимальное и максимальное. Срок там один. А пожизненно на двоих – это все равно пожизненно.

Майор Старшов говорил еще минут пять, пока Бориса, изведавшего несколько стадий отчаяния, не затрясло.

– В общем, положение у вас незавидное, – подытожил фээсбэшник. – С другой стороны, мы не формалисты и осознаем, что непосредственного участия в убийствах вы не принимали. Съемки свидетельствуют о том, что ваше общение с Роговцевым было не слишком продолжительным…

Борис вышел из оцепенения и часто закивал.

– Кроме того, существуют разного рода смягчающие обстоятельства, – проговорил майор. – Например, содействие следствию.

– Да, да… да, это я готов. Да, я согласен, – Борис затряс головой еще энергичней и с ненавистью посмотрел в зеркало. Константин все стоял у витрины, за которой громоздился огромный муляж сыра. – А вы его до сих пор не… того?

– Сейчас возьмем. С вашей помощью, или без – решайте.

– Да, да!

Сейчас Борис не возражал даже против недели или двух в лефортовской камере, только б потом все прояснилось. Он успел представить, с какой страстью сожжет свои еретические записи про трансформацию сознания и многослойность пространства.

– Что делать? – Напряженно произнес он.

– Подъехать и позвать его в машину.

Борис завел мотор, включил заднюю скорость и вырулил на дорогу. Пропустив длинный фургон, он пересек улицу и плавно остановился у магазина. Костя раздраженно отмахнулся, но, увидев внутри майора, расплылся в улыбке и побежал к «Форду».

Старшов распахнул дверцу и резво выскочил навстречу. Ожидаемых Борисом наручников и табельного оружия он не достал.

Костя с майором налетели друг на друга и крепко обнялись. Борис поглядывал на них со смешанным чувством облегчения и тревоги. Он был счастлив от того, что его разыграли, что камеры в Лефортово не предвидится, что все, черт возьми, хорошо, но при этом он хотел бы проявить больше выдержки. Перед товарищем Роговцева он предстал отнюдь не в лучшем свете, и это его смущало.

– Знакомьтесь, – сказал Константин. – Борис, специалист по психам. Петр, сотник Ополчения. Он же – «больной Е.».

Петр и Костя устроились на заднем сидении. Борис протянул Петру руку – тот ее пожал, но с секундной заминкой.

– Изуверский у тебя юмор. Бабушка меня госбезом еще с пеленок стращала.

– Оно и заметно. Будем считать, оправдался. Детские фобии – это святое.

– Как ты нас нашел? – Спросил Борис. – Неужели догадался – девятого числа, у девятого дома, в девять часов?..

– Ребят, это вы меня в девять искали. А я здесь с восьми дежурю.

– Тогда не состыкуется, – сказал он.

– Кто вовремя приходит, тот может не уйти.

– Ты про засаду? Откуда они у нас?

– Но ты-то ведь попал, – не совсем определенно ответил Петр и, наклонившись к Костиному уху, шепнул. – У тебя с собой что-нибудь есть?

Тот откинул полу пиджака и достал финку с зубчатым лезвием.

– Ох, и падок ты на эти самурайские штуки. Багажник пустой? Туда положим.

– Бориса? Он не опасен, – возразил Костя.

– Неопасный Борис только что тебя продал.

– Я думал, вы смеетесь. Госбез какой-то…

Петр молча бросил ему свое удостоверение. Константин внимательно прочитал все, что там было написано и, захлопнув, вернул. Потом опять вынул нож и полюбовался фигурной заточкой.

– Швейцария, – с уважением сказал он.

– Знаешь, Влад, я, кажется, начинаю жалеть, что с тобой связался, – сказал Широков. – Фонд и партия. Разные вещи. Мы переходим границу. Раньше были только деньги, теперь…

– Теперь большие деньги, Михал Михалыч, – вставил Нуркин. – Мы же в политику не лезем, и все это понимают. Просто урожаи на нашем огородике будут обильней. А чужого огородика нам не надо.

– Урожаи… – буркнул Широков. – Геморрои у нас будут. Такие, что жопы не хватит. Я чувствую.

– Уже? Рано, Михал Михалыч, еще не доехали, – засмеялся он.

Широков хотел ответить что-нибудь резкое, но поленился. Этот выскочка наглел на глазах – естественно и неудержимо. Широков и не особенно-то сопротивлялся. Из бухгалтеров да в заместители председателя, у кого ж головенка не закружится?

Надо будет его сплавить куда-нибудь, решил он. Вот пройдем организационный период, все утрясем, и – чао, бамбино!

Сорокапятилетний бамбино что-то себе мурлыкал и покачивал ножкой, благо пространство «Линкольна» это позволяло. За окнами неслись прокопченные деревья с высокими кронами – нижние ветки не выдерживали шоссейной экологии и, высыхая, шли на дрова для многочисленных шашлычных.

Охранник за звуконепроницаемой перегородкой провожал взглядом каждый мангал и тревожно шевелился.

Не кормят его, что ли, раздраженно подумал Нуркин.

Из всех достоинств секьюрити имел лишь большой бритый череп и лицензию на ношение оружия. Как специалист он был полный ноль, и Нуркин, понаторевший в вопросах личной безопасности, уговаривал Широкова оставить детину в офисе. Михал Михалыч, любивший проявлять принципиальность в мелочах, настоял на своем. Не то, чтобы он кому-то не доверял, или кого-то боялся, – просто из художественной литературы Широков знал, что на бандитскую стрелку желательно выезжать толпой.

Четвертым в «толпе» был водитель, смышленый малый, вовремя покинувший какой-то ведомственный гараж. Нуркин присматривался к нему уже несколько дней. Преданный человек дорогого стоит.

– Долго еще? – Капризно спросил Широков, включив переговорное устройство.

– Почти приехали, Михаил Михайлович, – отозвался водитель. – Двадцатый столбик.

– Ох, не надо было… – сказал он, отпуская кнопку.