Слой - Евгений Прошкин

Говорил Немаляев убедительно, как по писаному, но вот прошло полчаса, и от железных доводов остался один туман. «Там»… «Здесь»… Вздор. Петр и сам чувствовал какое-то противоречие, но взять и вот так запросто все объяснить рука не поднималась. Немаляев доказывал, что здесь другой мир. А настоящий, получается, там… Да идите вы со своими мирами…

– Полегчало? – Спросил водитель. – К бабам не поедем?

– Скажи, дружище, вот, допустим, надо тебе найти старого знакомого…

– А как искать? По-хорошему или по-плохому? Если по-плохому, то ментов натравить. А можно бандитов. Придумать басню про лимон долларов, и пусть напрягаются.

– Они и так…

– Кто «они»?

– И те, и другие.

– О-о-о… – поскучнел водитель. – И на кой тебе такие товарищи? Ладно, в чужие дела не лезу. А сам-то он хочет тебя видеть?

– Сто процентов.

– Уже легче. Объявление в газету? С каким-нибудь кодовым словом, чтоб догадался.

– Вряд ли он их читает.

– Гм… Прямо детектив… А, вот еще: самому засветиться, желательно по телевизору. Допустим, что-нибудь отчебучить, чтобы в новостях показали. А во время интервью намекнуть – мол, так и так, жду тебя там-то.

– По телевизору? Это идея. Только меня ведь тоже ищут.

– Кто? – По инерции бросил водитель, но закусил губу. Он с удвоенным вниманием принялся следить за дорогой, всем своим видом показывая, что на ответе не настаивает. – Куда едем, решили? – Спросил он через минуту.

– Никуда. Тормози.

Петр вылез из машины и кинул шоферу десять баксов. Немаляев спонсировал щедрее, чем Маэстро. Гуляем, братва…

Он стоял на Сухаревской. Вспомнил, как звонил вон из того автомата. Петру было грустно, но как-то по-особому. Хотелось, чтоб эта грусть не уходила.

Ласковый, уютный ветерок игрался галстуком и доносил обрывки хмельной песни. Несмотря на полночь, лавочки в сквере были сплошь заняты. Черное небо, желтый асфальт, усталый инспектор у перекрестка. И никто не стреляет. Благодать. Сюда бы еще кресло, бутылку коньяка и… и все. Дремать, наблюдая за тем, как медленно едет поливалка.

Петр сунул руки в карманы – правая провалилась сквозь несуществующую подкладку и наткнулась на пластмассовое лезвие. Он наощупь отлепил скотч и вытащил узкий нож цвета слоновой кости. Размахнувшись, бросил его в дерево – легкое лезвие, еле долетев, ударилось о ствол плашмя и отскочило в густую траву.

Инспектор сложил ладони у рта и, осветив лицо зажигалкой, выпустил длинную струю дыма. Петр потоптался на месте и тоже закурил. Идти было некуда, но его это не беспокоило. Такую ночь можно провести и на улице.

Гитара на скамейке неожиданно замолкла, и в темной глубине сквера послышались женские причитания:

– Не надо, не надо… Отстаньте от меня…

Компания юнцов повернула головы, однако двигаться не спешила.

– Да отстаньте же!..

Это был еще не крик, но в интонации явственно слышались панические нотки.

Кричать она не будет, понял Петр. Что бы с ней не делали. Она знает, что никто не поможет. Она помнит, в каком городе живет. Ну что, совершить подвиг? А надо ли?

Инспектор поковырял в ухе и неторопливо удалился на противоположную сторону. Конечно, у него пост. И вообще, его дело – машины.

Ситуация была до омерзения стандартной. Настолько стандартной, что Петр не верил в ее реальность. Это был эпизод из паршивого кино, но никак не из жизни. Направляясь к кустам, он заранее предвидел, чем все кончится: принуждаемая к минету окажется прекрасной блондинкой, и у них, у нее и Петра то есть, возникнет недолгая, но страстная любовь.

Перепрыгивая через чугунную ограду, он с гордостью подумал, что у них – у них?! – такого давно нет. Война все изменила. Сделала людей жестче, но чище. Или просто опустила точку кипения. Нынче для автоматной очереди женского крика даже много. Достаточно грубого слова.

Петр вошел в тень и, выкинув окурок, расстегнул на рубашке манжеты.

– Эй, мужики! Хорош баловать!

Сбоку, покинув, наконец, насиженную скамейку, подгребали трое юношей. То ли их вдохновило появление Петра, то ли собственные подруги усовестили, но героев теперь было четверо, а злодеев только двое, да и те какие-то неказистые. Петр пожалел, что приперся. Подвиг явно срывался.

– Хватит, говорю! – Вышел вперед самый бойкий. – Отцепитесь от нее, а то щас самих трахнем!

– Чо? – Кратко спросил один из мужчин, блеснув на луну белой фиксой. Второй отпустил девушку и резко вытянул руку. Одновременно с движением раздался звонкий щелчок пружинного ножа.

– Конец вам, дети, – процедил он, необычно растягивая гласные.

Блатные, охнул про себя Петр. Погорячились юноши, но теперь уж поздно. Теперь самих спасать.

Он мимоходом пожалел о выброшенном лезвии и, принимая огонь на себя, сказал почему-то с кавказским акцентом:

– Я твою маму мотал. И твою тоже, – добавил он, обращаясь к фиксе. – А ваши дедушки у моего деда овец пасли. А по воскресеньям – сосали.

Последнее было уж совсем ни к чему, блатные среагировали и без этого, но Петр продолжал молоть языком, раскачиваясь из стороны в сторону. Тот, что с ножом, должен ударить на выдохе. Поймать начало новой тирады и сделать выпад. Говорящий человек меньше готов к обороне, и урки это знают. Они всегда этим пользуются.

Произнося длинное слово «опетушенные», Петр сконцентрировался и уравновесил тело. Сейчас.

Мужчина нырнул вперед и ткнул ножом воздух. Не давая ему вернуть руку, Петр обхватил его запястье и встретил локоть коленом. Простейшее упражнение, которое по причине жестокости почти не используется. В локте отчетливо хрустнуло. Нож не выпал, но теперь он был не опасен. Нападающий вскрикнул и плюхнулся на землю – этого можно было вычеркнуть.

Второй, вместо того, чтобы ретироваться, поднял с земли сук. Выглядело неубедительно.

– Уйди, – предложил Петр и, заметив, что фиксатый собирается отвечать, немедленно атаковал.

Не позволяя поднять палку, он приблизился вплотную и нанес свой любимый удар – нижней частью открытой ладони. Снизу – вверх. Переносица, смявшись, ушла куда-то в череп, и от носа осталась лишь вздернутая, кровоточащая пимпочка. Фиксатый рухнул в кусты и гнусаво запричитал. Он мог запросто потерять зрение – в душе у Петра что-то на миг шевельнулось, но так и не оформилось. По законам военного времени насильники еще легко отделались.

– Спасибо вам, – проворковало рядом. – Вы такой великодушный. И смелый. Я уж отчаялась.

Девушка была не блондинкой, но это ее не портило. Хрупкая, изящная, словно хрустальная туфелька, аккурат как в кино.

Хоть бы щеку поцарапали, раздосадованно подумал Петр. Хоть бы пиджак испачкали. Был бы повод. Она наверняка обитает неподалеку.