Повести л-ских писателей - Константин Рудольфович Зарубин

это ты – такая большая, красивая девочка, а ёрзаешь и ногой мотаешь, как мальчишка? Разве так себя ведут в трамвае? Вот маме за тебя будет стыдно». Дашина мама «чуть не лопнула от негодования» и уже открыла было рот, чтобы «вступить с мадам в чемпионат по крику в общественном транспорте», но маленькая Даша, уверенная, что обращаются и правда к ней, подала голос первая. «Зачем ты так говоришь? – искренне спросила она, глядя мадам в глаза. – Мне не нравится, что ты так говоришь». Женщина покраснела, «как таз с варёными раками», вскочила со своего сиденья и ушла в другой конец трамвая, гремя комментариями в духе «А ещё мать называется» и «Понаехали неизвестно откуда». Такие сцены, впрочем, скоро прекратились; Даша усвоила, что жители России видят в ней российского ребёнка, и с момента посадки в поезд Helsinki – Pietari старалась вести себя, как положено российскому ребёнку. Но эта способность к мимикрии прошла вместе с детством. Теперь обитатели Российской Федерации видели Дашу насквозь; видели в её лице, улыбке, коже, зубах, волосах, осанке, походке что-то, чего в упор не видела в зеркале она сама. Один раз, отчаявшись, Даша попросила маму объяснить, что же они такое видят, и мама хохотала до слёз, и честно попробовала найти для этого слова, но, потерпев фиаско, махнула рукой и сказала, икая от смеха: «Рано или поздно сама сформулируешь».

Короче говоря, Дашу не удивило, что глаза дочери мёртвого русского вдруг сделались очень большими.

– Я в Финляндию приехала совсем маленькая, – пояснила Даша. – Меня мама привезла. Я почти ещё даже не говорила.

– Надо же! – Дочь мёртвого русского поднесла руку с телефоном к груди, как будто у неё перехватило дыхание. – У вас совсем акцента нет!

– «У вас» – это у меня, в смысле?.. – обалдела Даша.

Она никак не ожидала, что сверстница с лиловыми волосами может обратиться к ней на «вы».

– Правда, что это я! – засмеялась, краснея, дочь мёртвого русского. – Давай на «ты». Ой. – Она забросила в сумку телефон и подняла на лицо маску, до того спущенную под подбородок. – Чуть не забыла.

Маска была обычная, голубая, в складочку.

– Ничего, – сказала Даша, пристраивая велосипед к трубе с той стороны, где не стояла Алина. – Я свою реально вчера забыла в магазине. На столе. – Даша щёлкнула велосипедным замком, повертела колёсики с цифрами, выпрямилась. – Я разбирала вчера книги твоего… – Даша запнулась, не решаясь просто так, будто ни в чём не бывало, назвать покойника в присутствии его дочери. – Алина, прими мои глубокие соболезнования. Это так ужасно. Не могу даже представить. У меня только дедушка пока умер. В Кингисеппе.

Алина долго не отвечала. Её лицо застыло. Даже глаза, тёмные и широкие, перестали моргать над маской.

– Ага, – сказала она в конце концов ненормально ровным голосом. – Это правда кошмар. Я не думала, что будет так ужасно.

Папа её обманул

Хельсинки. Книжный магазин «Лакония».

То же утро

Пройдёт совсем немного времени – хотя что я говорю, какое «немного». С точки зрения Алины и Даши, пройдёт вечность в размере десяти лет, и обе подруги будут помнить свою первую встречу совсем иначе.

– Я помню, ты стоишь в дверях магазина, – скажет Даша в сухой октябрьский вечер 2030 года, переходя улицу рядом с выходом из метро «Бернауэрштрассе» в Берлине. – Типа: «А вы уже открылись? Can I come in? Где тут у вас папины книги?»

– Да блин, не так всё было, – отмахнётся Алина, смеясь. – Ты в меня сначала чуть не врезалась на велике своём. Я на тротуаре стою, никого не трогаю. А она такая выруливает из-за угла вся красная, в шлеме. Бьёт по тормозам в последнюю секунду. «Сорри, хай! Это твоего отца тёмные силы замочили? Щас мы раскроем это преступление! Ты только не говори со мной на своём адском английском».

Они будут препираться всю дорогу от метро до бурой пятиэтажки на Воллинерштрассе, слегка невменяемые от счастья. Они будут счастливы, потому что три года не виделись и потому что Наталья Пчелинцева, которая сотворила однажды из холодного, хамского Ленинграда волшебный Город на Неве для застенчивой восьмиклассницы по имени Нанико из Тбилиси, будет реальна, и жива, и почти здорова, и в Европе, и готова с ними встретиться. Препираясь, они так и не вспомнят ни разу Мирейю Муньос Эрреру – и, пожалуй, зря. Мирейя и в 2030-м, и вроде бы даже в 2040-м не забудет, как эти девушки, говорившие друг с другом на языке, похожем на разношенную кофту из грубой шерсти, сошлись у водосточной трубы между окнами «Лаконии».

Мирейя заметила их издали, пока спускалась по Нервандеринкату мимо каменного холма. Она видела, как рослая финка слезла с велосипеда на совершенно безопасном расстоянии от маленькой девушки с лиловыми волосами. Она запомнила даже, что в какой-то ненормально затянутый момент обе стояли как истуканы, не жестикулируя, не двигая головами. Они просто глядели друг на друга. Мирейя и сама тогда замерла посреди улицы, не решаясь перейти её до конца. После минувшей ночи, полной тихого секса, тихой музыки и разговоров шёпотом на балконе в одеяле на голое тело, всё в Хельсинки казалось Мирейе волшебным и зыбким, и страшно было мешать жителям этого невероятного мира.

Невероятный мир, впрочем, и сам не желал иметь с ней дела. Когда девушки намолчались у водосточной трубы, они заметили Мирейю, но тут же спрятались за невидимым барьером. Darja Kožemjakina была нарочито приветлива, будто они с Мирейей не волонтёрствовали целую неделю в одном магазине. Русская с лиловыми волосами представилась и сказала very nice to meet you, но потом лишь отводила глаза, схватившись обеими руками за лямку наплечной сумки. В любое другое утро Мирейя начала бы грузиться: а не обидела ли она кого-нибудь чем-нибудь? Но после той ночи ей казалось, что всё на свете в порядке вещей – даже незримый забор, которым отгородились от неё две жительницы невероятного мира.

В магазине преграду стало и слышно, и видно: девушки перешли на русский и без каких-либо объяснений удрали в подвал. Мирейя осталась на кассе одна. Запомним эту совестливую испанскую участницу программы «Эразмус». Пожелаем ей чего-нибудь не слишком токсично-позитивного. (Жизнь у Мирейи сложится так себе.) И попрощаемся. Нам тоже надо спуститься в подвальный этаж «Лаконии».

Мы следуем за Дашей и Алиной с небольшим запозданием. Когда мы снова их видим, они разговаривают у длинного стола, заставленного АРКТИКОЙ и ФАНТАСТИКОЙ. Даша уже нацепила маску, забытую здесь вчера. Алина машинально листает огромный атлас,