Повести л-ских писателей - Константин Рудольфович Зарубин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Как нынче детей берегут! – сказала по-казахски Улпан-апай. – Ветер чуть задул – и уже в школу не надо. А вот когда мы были маленькие…»
Но Диля пропустила мимо ушей очередную героическую быль о том, как тяжко было жить на свете, когда все родственники были маленькие. До конца ужина она просто пила чай и кротко глядела в своё блюдце. Она была слишком счастлива, чтобы слушать рассказы Улпан-апай. И Айжан, её младшая сестра, тоже молча сияла от счастья. Она явно предвкушала, как будет целую ночь спать одна в Дилиной кровати. У них в комнате было две кровати на троих. Диля спала одна, «как королева», а сестра – с апашкой, бабушкой. А бабушка у них в семье храпела громче всех.
У нас уже много информации
Хельсинки. Квартира Тайны Лайтинен и Франсуа Паскьера.
Лето 2020 года
Рассказав, как она потела у дверей гастронома и вспоминала семейный ужин накануне, Тайна Лайтинен замолчала. Она уставилась в одну точку где-то на Дашиных коленях. Лицо у неё при этом было вполне безумное. Особенно на фоне вечернего неба с его хрупкими облаками. Тайна ведь по-прежнему сидела на подоконнике, и Даша глядела на неё сверху вниз.
– А дальше? – спросила наконец тихонько Даша. – Что было дальше?
Тайна медленно повернула голову и посмотрела через плечо на улицу, словно хотела убедиться, что небо, крыши, дома и Хельсинки в целом на своих местах. Затем, всё так же медленно, повернулась обратно.
– Она пошла на работу, – сказала Тайна. – Женщина, которая была моей мамой. Она в тот день… Странно: я говорю «тот день», хотя мне кажется… Мне явственно кажется, что это было сегодня, вот прямо только что… Она работала в вечернюю смену. С четырёх, – уточнила Тайна по-русски. – Женщина-мама работала с четырёх. Она дала мне сумку с мясом и пошла дальше против ветра. На работу. Я понесла обе сумки домой. Буран подгонял меня, толкал в спину. Дальше всё обрывается. Последнее, что я помню… Помню, как я быстро-быстро иду мелкими шажками по обледеневшему тротуару. Готовлюсь куда-то свернуть с улицы Гоголя. Улица широкая. Вдоль дороги молодые деревца, похожие на прутья. Они гнутся на ветру так, что больно смотреть. Я знаю, что это центр города. Дома пятиэтажные. Некоторые из жёлтого кирпича, другие из бетонных панелей. Их еле видно сквозь метель. Но я ходила мимо них много раз, я без труда представляю, как они выглядят. Обычные советские дома. Ты наверняка видела такие в России.
– Да-да-да, – закивала Даша. – В Кингисеппе, откуда моя мама, таких очень много.
– Их там везде очень много… – Тайна машинально потёрла голое колено, украшенное недавним синяком. – Понимаешь, я не могу сказать, что́ это был за город. – Она виновато посмотрела Даше в глаза. – Я не думала о том, в каком я городе. Это просто был… мой город… Darja, что это со мной? – Тайна перешла на шёпот. Её виноватая мина сменилась гримасой страха. – Что это вообще такое?
Даша Кожемякина, естественно, не знала, что это такое. Поэтому сочла вопрос риторическим. Вместо ответа она вытащила из кармана телефон и открыла приложение для текстовых заметок, в котором уже час как имелась заметка с текстом «Имма Боццини Бочини Боджини Бодзини».
Даша рассудила так: чем бы ни объяснялся провал Тайны Лайтинен в неведомый советский город, он обязательно связан с телефонным сказом про Болонью, а через Болонью – с распечатками и русским покойником. От этой мысли вдруг сделалось легко и светло. (Ещё легче и светлей, чем от решения больше не спать с Олли, принятого в подвале «Лаконии».) Ведь получалось, что это не она, Даша, затащила Тайну на ночь глядя в ламповую фантастику. Получалось, что Тайна угодила туда независимо от Даши. Или, может, всё-таки зависимо? Может, фантастические силы затем и устроили Тайне экскурсию в тело советской школьницы, чтобы морально подготовить к Дашиному визиту?
От этой мысли стало гораздо тяжелей и беспросветней. Даша замотала головой, пытаясь разогнать лишнюю рефлексию. Сюжет, в который Даша попала, разбирая книги с Линнанкоскенкату, неумолимо куда-то катился, словно велосипед со сломанными тормозами, и надо было действовать, а не предаваться угрызениям совести. В конце концов, её, Дашу, тоже никто не спрашивал. Подсунули распечатки, рассказали про Болонью – и типа «живи как знаешь».
– Almaty, – сказала Даша, выстукивая пальцами финское название бывшей казахской столицы в приложении для заметок. – Ты сказала, родители подруги уехали в Алматы.
– В Алма-Ату, – шёпотом подтвердила Тайна по-русски.
«Кazakstan?» – настучала Даша с новой строки.
– Скажи ещё раз все имена, – попросила она. – Все имена, которые помнишь.
И записала кириллицей в столбик под сбивчивую диктовку Тайны:
«Диля
Женя Алешковская
Марина Ше
Улпан-апай тётя
Апашка бабушка
Максат папа
Айжан младшая сестра»
– Как маму зовут, не знаю, – сказала Тайна. – Я не вспоминала её имя. Наша фамилия… То есть их фамилия, кажется, Касымовы. Это я знаю, потому что думала про мальчика по имени Андрей Савченко. У меня не лезло из головы, как он глядит в мою сторону. И орёт: «Эй! Касымова!» И смеётся. Это было недавно. В школе.
– Ка-сы-мо-ва, – выговорила Даша, приписывая фамилию к имени «Диля». – Анд-рей… Сав-чен-ков…
– Савчен-КО, – поправила Тайна. – Без «в». Он мне нравился. Кажется, очень сильно нравился. Придурок Савченко.
Даша стёрла «в» на конце.
– Почему придурок? – спросила она.
– Марина так говорит… Говорила. Марина Ше. Мне было стыдно, что я соглашаюсь, когда она так говорит.
– Ага, поняла.
«…Придурок» – добавила Даша в строчку к «Андрею Савченко».
Постепенно выяснилось, что Тайна помнит и другие потенциально важные детали. Правда, чтобы их из неё вытащить, понадобилось задать массу наводящих вопросов. От вопросов, уточнений и общего перевозбуждения у Даши страшно пересохло во рту. Но зато приложение для заметок обогатилось вот какой информацией:
«Над витриной гастронома слоган: “Планы партии выполним и перевыполним”. Девятиэтажное здание. На боку здания огромный космонавт в шлеме с надписью “СССР”. Он как будто летит, вытянув одну руку вверх. Улица Гоголя. Почти нет машин. (Из-за метели? Или никогда нет?)
Папа врач. Мама шла на мелькомбинат (мелкомбинат? Где делают мел? Тайна уверена, что “л” с мягким знаком, но произносит между мягким и твёрдым). У всех в семье восточные лица (Центральная Азия?). Женщины в очереди с европейскими лицами.
Мама
