Повести л-ских писателей - Константин Рудольфович Зарубин

class="p1">А рак вдруг взял да и свистнул. На полке в узенькой финской кухне, зависшей вне времени и пространства, красовался её неофитский список в полном составе. Папа не хвастался этим обстоятельством, не привлёк специально её внимание к тому, какой он офигенный молодец и Лучший Друг Женщин. Но и не отпирался. Не паясничал, когда Алина спросила, чьи это подчёркивания в книгах. Сказал просто: «Да вот, почитываю, когда есть время». Господи боже мой, отче Чебурашко, как же сильно она любила в тот момент своего избалованного, бестолкового, умного, смешного папку. Кажется, с глубокого детства, лет с десяти, не любила настолько сильно. Стояла как романная дура на этой кухне в Хельсинки, у этой полки со специями и книгами, с этой метелью за окном, мяла в руках исчёрканный папиным карандашом экземпляр «Ужасного совершенства» Барбары Хелдт (№ 3 в её списке) и не могла ничего сказать от любви, сдавившей горло.

Сейчас, в подвальном этаже «Лаконии», Алина тоже начинает задыхаться от комка в горле. Папа её обманул. Он скрыл от неё какую-то важную часть своей жизни. Но при этом папа умер. Да он ведь и до смерти был не просто папой, не просто деталью её биографии – он был целым другим человеком. У него были свои заботы, мечты и тараканы, не говоря уже о заочном приговоре за мифическую измену Родине. Даже похоронил папу кто-то местный и неизвестный. Похоронил, не удосужившись связаться с его единственной дочерью.

Алина уже долистала до конца гигантский атлас Арктики. Теперь она стоит неподвижно, больше не притворяясь, что слушает финку, ведущую нескончаемый рассказ. Папа умер. Папы больше нет. Алина смотрит на дрожащие шкафы с книгами по ту сторону длинного стола и тщетно заставляет себя не чувствовать жгучую детскую обиду на него – ту самую, которая не даёт ей дышать.

Мозаика с летящим космонавтом

Хельсинки. Подвальный этаж магазина «Лакония».

То же утро

Даша Кожемякина тем временем увлеклась описанием вчерашних событий. Как не увлечься такими-то событиями?

К тому же по ходу рассказа Даша всё меньше говорит и всё больше выговаривается. Она же только в двенадцатом часу вернулась домой. А дома до трёх утра занималась советским виде́нием Тайны Лайтинен. В итоге не успела позвонить ни маме, ни лучшей подруге Марье. Она успела только пожалеть по дороге в «Лаконию», что никому не позвонила.

Справедливости ради вспомним и то, что Алина в маске, а лицо под маской читать непросто. Учтём, что на дворе середина 2020-го, первые месяцы пандемии, и соответствующие навыки у всех, кроме жителей Восточной Азии, только начали вырабатываться, да и то ненадолго.

Короче, по уважительной причине или без, но Даша долго не замечает, что Алина её не слушает. Маленькая русская с лиловыми волосами уже бросила кивать, бросила поддакивать и поглядывать в её сторону, а Даша не унимается ещё минуты две:

– …стала искать. «Магазин с космонавтом на стене», «космонавт на стене гастронома», «космонавт на стене гастронома в Казахстане». И всякое такое тому подобное. Без-ре-зуль-татно. Нашла кучу страниц про собор в Испании, на котором каменная фигурка космонавта, которая будто бы древняя. Потом догадалась добавить в поиск улицу Гоголя. Тайна запомнила, что там была улица Гоголя. Гоголь реально помог. Оказалось, в городе Ка-ра-ган-да в Казахстане есть мозаика с летящим космонавтом. Тайна сразу её узнала на фотографиях. В центре города Караганда стоит девятиэтажный дом. В доме в советское время был большой магазин, типа супермаркета. «Гастроном» – в Советском Союзе говорили. Он назывался «Юбилейный». Открылся в конце шестидесятых годов в двадцатом веке, когда праздновали юбилей русской революции, пятьдесят лет. А космонавта нарисовали… Или как сказать про мозаику? Собрали, выложили? Ну, whatever. Не принципиально. В семидесятые годы появился космонавт на стене. Так что всё указывало на то, что Тайна видела Караганду. Я ещё погуглила «мелькомбинат». Мама казахской девочки работала на мелькомбинате. Комбинат вообще нашёлся моментально. Даже «Караганда» не пришлось писать. Гугл сам подсказал: «мелькомбинат Караганда отруби». До сих пор комбинат существует, мельничный. Тайна согласилась: да, судя по всему, Караганда. Хотя, конечно, в распечатках твоего папы Караганда не упоминается. Но в атласе были не все распечатки, там точно не хватает как минимум двух первых свидетелей. И шестой свидетельницы воспоминания тоже не полностью. Я была уверена, что должна быть связь между Карагандой и повестями. Так оно потом и оказалось, когда я нашла Дилю Касымову в фейсбуке. Но это уже когда домой приехала. У Тайны я больше искать не могла, было поздно. Тайна… Понимаешь, мне казалось, что она отошла от шока. Она так рассудительно говорила, так спокойно. Но в какой-то момент я поняла, что принимаю желаемое за действительное: она просто для меня старается, а на самом деле всё ещё в шоке. Она вдруг стала меня убеждать, что распечатки – это фикшн, science fiction, что это черновики романа, что твой папа был писателем, он писал роман, и никаких поисков на самом деле не было, никаких повестей не было, всё это выдумка. И видения Казахстана у неё от стресса. Аномалия памяти. Я говорю: «Но ты же сама говорила полчаса назад, что никогда не была в Караганде, что в столице Казахстана только была и в посёлке том, где Вернадский жил во время Второй мировой войны. И тем более в советское время ты не была в Казахстане». Но она так настаивала, с таким жаром, что почти кричать начала. Франсуа услышал, прибегает, шипит на нас: «Вы с ума сошли? Ночь уже почти». Хорошо, ребёнок не проснулся. Но я сразу после этого уехала. До меня дошло, хоть и с прямо-таки ужасным опозданием, что это, наверное, из-за меня Тайна не могла успокоиться. Я реально её накручивала распечатками и всем остальным… Скажи, Алина, твой папа – он же не был писателем? Он фантастику не писал?

Алина вздрагивает. Косится на Дашу. Потом слишком резко, слишком долго качает головой.

– Нет, – отвечает она. – Папа был эколог. Он писал научные статьи. Он вообще художку не любит. Не любил. Не читал. Со школы не читал. Он был таким… типичным мужчиной в этом отношении.

Секунд восемь в подвальном этаже «Лаконии» царит растерянная тишина. Даша наконец поняла, что очень много минут говорила сама с собой. Она не знает, как быть дальше. Ей хочется провалиться сквозь пол в настоящий подвал и съёжиться там среди труб до размера крысы.

Однако людей, которые намертво зависают от стыда, как старый телефон от апдейта,