Повести л-ских писателей - Константин Рудольфович Зарубин

в Москве, только совсем небольшой. Мы все школьные годы ходили туда глазеть на красивые обложки с экзотическими латинскими буквами. (В главном городском книжном даже глазеть не на что было. Туда ходили только за канцелярскими товарами.) Уже в старших классах Марина для английского покупала в этом магазинчике Джека Лондона, Хемингуэя, Конан Дойля. Всё это продавалось в изданиях «Прогресса» или «Радуги», советских издательств, которые выпускали разрешённую западную литературу на языке оригинала.

Сборник New Science Fiction from Leningrad был из этого магазина. Во всяком случае, так сказал Жене Алешковской сам Фарбман, когда дарил ей эту книгу. Следует пояснить, что Женя тоже ходила к нему на английский, причём гораздо дольше Марины, чуть ли не с дошкольного возраста. Отец Жени был немолод, всего на несколько лет моложе Фарбмана. Посадили его после войны, в разгар борьбы с «безродными космополитами». За то, что еврей, короче говоря. С Фарбманом он познакомился ещё в Карлаге. Естественно, что Наум Самойлович был у Алешковских (зачёркнуто) родителей Жени другом семьи. (Я зачеркнула, потому что Женина мама не взяла фамилию мужа. У неё была какая-то расхожая русская фамилия. Петрова, Смирнова, Кузнецова – такая.)

Как я теперь понимаю, Фарбман был для Жени кем-то вроде дедушки. Женины деды умерли или погибли ещё до её рождения, а у Фарбмана не было своих детей. Конечно, Женя всегда называла его «Наум Самойлыч», в том числе за глаза, но говорила о нём, как говорят о близком родственнике, а он, в свою очередь, откровенничал с ней больше, чем с кем-либо. И он всегда ей дарил чудесные подарки на день рождения. В том году, на шестнадцатилетие, он подарил Жене книгу New Science Fiction from Leningrad.

Женин день рождения двадцать девятого ноября. Благодаря Фарбману она хорошо знала английский, бегло на нём говорила. К моменту нашей ночёвки она уже прочитала сборник вдоль и поперёк. У меня в памяти такая картинка: я захожу в Женину квартиру, вся под впечатлением от поездки в лифте на десятый этаж; Марина уже на месте, где-то в одной из трёх комнат, которые мне тогда казались огромными; меня встречает Женя в нарядном джемпере и болгарских джинсах, протягивает плечики для моего кошмарного тулупа. Говорит что-то вроде: «Добро пожаловать, ванная вон там, кухня вон там, умывайся, проходи на кухню, наливай себе суп или чай. Я показываю Марине одну книжку интересную на английском». И убегает из прихожей. То есть мне как бы дают понять: «Дилька, это не для тебя, ты по-английски ни в зуб ногой, сиди пока на кухне, хлебай суп, мы тебя позовём, когда слезем с иностранных небес».

Я действительно почти не знала тогда английский, по сравнению с ними. Это очень важный момент.

В школе у меня были, конечно, пятёрки по иностранному. Редко четвёрки. Я делала старательно все упражнения, знала три формы глаголов, зубрила все тексты про Лондон и The Great October Revolution. Какую-то пластинку с диалогами знала наизусть. Но использовать язык по назначению, то есть читать на нём, говорить, слушать что-то, не умела совсем. До перехода в третью школу я учила немецкий, поэтому перед седьмым классом пришлось навёрстывать летом программу по английскому с четвёртого по шестой. Но это-то было как раз не трудно – наверстать программу. И немецкий, и английский для меня были чистой абстракцией, как математика. Я даже западную музыку до института сама не слушала. Не на чем было мне её слушать. И негде.

В отличие от Жени с Мариной, чьи родители попали в Караганду из больших русских городов, я была из традиционной казахской семьи. Мама и папа выросли в отдалённых аулах, первыми в роду поехали куда-то учиться. Папа окончил наш медицинский институт, мама – техникум в Семипалатинске. Оба оставались людьми казахской культуры, со всеми сложными родственными связями, обязательствами. Папа, хотя говорил с нами по-русски, читал больше по-казахски, выписывал литжурнал «Жулдыз», доставал те немногие приличные книги, которые тогда на казахском выходили. Нашей главной с сестрой задачей, по мнению родителей, было как следует знать русский. «Остальное приложится», – говорила мама.

Это, повторяю, крайне важный момент. Я открыла New Science Fiction from Leningrad ночью, от нечего делать. У меня и в мыслях не было пытаться эту книгу читать, пытаться что-то доказать Жене с Мариной. Я была абсолютно, на сто процентов уверена, что мне такое не под силу.

По инициативе Жени мы все постелились в большой комнате. Хотели вдоволь поболтать перед сном. Они с Мариной устроились на разложенном диване, я на кресле – оно тоже было раскладное. Болтали и правда долго. До часу ночи, наверно. Вскоре после того, как заснули, Женя закричала во сне, очень громко и страшно закричала. Все проснулись. Помню, что была не на шутку испугана. Марина тоже. Женя нас успокоила: «Ерунда, я даже не помню, что мне снилось, глупости какие-нибудь». Мы снова разговорились. Потом Женя с Мариной заснули. Я всё лежала и лежала без сна. Помню, как оглушительно тикали часы по всей квартире. В конце концов мне надоело, я встала и, прикрыв за собой дверь, ушла в другую комнату.

Комната была Женина. Помню кровать, застеленную пледом. Книжный шкаф у окна. Письменный стол с ящичками. На столе хорошее оргстекло, под ним фотографии несоветских артистов с модными по тем временам причёсками, вырезанные из несоветского журнала. Настольная лампа с абажуром из зелёного стекла, как в библиотеке. По всей комнате на стенах висели альбомные листы со стихами на русском и английском. Стихи были написаны фломастером, красивыми «печатными» буквами. Помню, что вечером, пока Женя показывала мне комнату, я не то чтобы даже завидовала ей, а пыталась хотя бы представить, каково это – иметь собственную комнату, где можно развешивать по стенам что хочешь.

Потом я заметила сборник. Он лежал на видном месте. Кажется, на столе. Обложка запомнилась плохо. Кажется, она была яркая, но не светлая. Точно не белая. Возможно, сине-зелёная, как подсказала мне Даша из Хельсинки.

Я открыла сборник и начала читать.

Легенда всесоюзного значения

Продолжение рассказа Диляры Касымовой

Помню, что не с первой страницы, а где-то в середине открыла, наудачу. Читать начала автоматически. Я обычно пробегала глазами хотя бы два-три абзаца, а чаще и целую страницу, если открывала книгу на русском. Только эти же абзацы были не на русском. Они содержали массу слов и оборотов, которых я не знала и знать не могла.

Это ощущение мне до смерти не забыть. Ты