Смерть особого назначения - Виталий Романов

Штурман разразился еще более длинной и витиеватой фразой, нежели в первый раз. Соболевский мог бы сказать товарищу, что фрины не разбираются в таких тонкостях человеческого языка, но пилоту стало не до разговоров. Почувствовав, что врагам надоело упрашивать, он начал резкий маневр ухода вверх и в сторону – попытался сделать «кобру», чтобы выйти из-под контроля чужих судов.

Вереницы сверкающих энергетических шаров протянулись в пустом пространстве, одна из них сумела зацепить «Москит», лизнула обшивку. Соболевскому показалось – нежно. Именно – показалось.

...Страшный грохот в ушах и где-то за спиной. Время переродилось: оно помчалось вскачь, а Кирилл, наоборот, стал медлительным, неповоротливым. Он успевал почувствовать новый пульс бытия, успевал замечать все, что происходило, но тело отказывалось с такой скоростью реагировать на внешние воздействия.

Громыхнуло в наушниках и в магистральном коридоре. Дрогл съежился на кресле второго пилота. Жутко закричал кто-то из своих, а через два удара сердца неприятно заголосила аварийная сирена, подсказывая, что корабль получил повреждения. Фрин исчез с центрального экрана, зато на всех дисплеях теперь поселились гирлянды светящихся шаров и тонкие красные иглы лазерных лучей. «Москит» принял бой.

– Огонь!!! – выкрикнул Соболевский и лишь потом, еще через несколько ударов сердца, понял, что отдал приказ раньше, чисто автоматически, едва начал маневр, а сейчас повторил команду.

Мозг был перегружен «входными воздействиями», майор не успевал толком осознать, что уже случилось, а что живет только в воображении, чтобы через секунду-другую стать реальностью.

«Уйти не удалось. Уйти не удалось», – стучало в мозгу, колотилось в венах вместе с толчками крови. Это приговор?!

Одна из приплюснутых сфер, опрометчиво подставившаяся под удар, развалилась на куски. Соболевский успел все заметить: и как разошлись в стороны неровные «дольки», и как наружу выскользнуло облачко тумана. Кислород? Азот? Чем дышат фрины? Какая разница!!!

Орал нецензурную частушку Кочеванов, заменяя в ней слова и прославляя Цветкова. Все-таки Вениамин не случайно считался одним из лучших стрелков семнадцатой бригады. Оператор первого БИПа ухитрился снять вражеский корабль даже без помощи оглохшей и ослепшей системы радионаведения – на глазок, просчитав свою траекторию и траекторию чужого корабля.

– Молодец, Цветочек!!! – ревел от восторга Кочеванов. – Держитесь, ребята! Мы их умоем!!!

Кто «успокоил» второго врага – сам Женька или Никита Зорин, – командир «Москита» разглядеть не сумел. Просто в атакующий звездолет вошла тонкая красная игла, это получилось легко, без видимых усилий – словно она проткнула детский воздушный шарик.

Звездолет фринов лопнул не так – не со страшным звуком, пугающим детей, зато с очень эффектной ярко-оранжевой вспышкой, в которой утонул кусок звездного неба.

Порадоваться люди не успели. Вереница светящихся энергетических сгустков ударила в борт – теперь не лизнула, именно ударила. Тряхнуло так, что в глазах заплясали разноцветные круги, а Уарн застонал от боли. Соболевский почувствовал: корабль содрогнулся всем телом, стал хуже подчиняться командам. Из системы воздухообмена потянуло едким дымом – видимо, что-то загорелось в непосредственной близости от установок регенерации кислорода.

– Тьфу, поганки зеленые! – ругнулся Кочеванов и тут же страшно закашлялся.

– Экипаж! – позвал Соболевский. – Цветков!

– На связи, – откликнулся стрелок-радист.

– Зорин!

Соболевский взял паузу, ожидая ответа.

– Зорин! – вновь позвал он. – Старший лейтенант Зорин!

Никакого отклика.

– Гады!!! – вызверился штурман. – За Никиту вам!!!

Корабль вновь тряхнуло, на этот раз отключилось освещение, впрочем, тут же сработала резервная система, энергоподача пошла через вторичный контур. Аварийная сирена заголосила еще громче, и командир «Москита» резким движением вырубил сигнальный автомат, чтоб не отвлекал попусту.

Из системы воздухоснабжения повалил дым – черный, густой, и дрогл жутко закашлялся, стал давиться, чуть не выворачиваясь наизнанку. В отличие от людей у малыша не было «намордника», подходящего по размеру.

– Прижми к лицу!!! – скомандовал Соболевский, указав спутнику на маску.

Уарн понял, мотнул ушами в знак согласия, двумя ладошками прижал систему подачи кислорода к носовым впадинам.

– Экипаж! – вновь позвал майор. Теперь он не слышал голосов товарищей в эфире, а потому начал опрос со штурмана: – Кочеванов!

Евгений не отозвался.

– Капитан Кочеванов! Женька!!!

Молчание.

Кирилл не справился с мышцами лица – совсем как любой из дроглов, когда тот переживал внутри себя что-то сильное и важное.

– Цветков! Старший лейтенант Цветков!

Система внутренней связи пока еще работала, командир «Москита» был в этом уверен – слышал шумы, легкое потрескивание.

– Цветков!!!

Вениамин не отозвался.

– Зорин! Никита Зорин!

И вновь тишина. Пустая, холодная. Зловещая.

– Камил! Камил Берецкий!

– На связи, командир! – откликнулся лейтенант из кормового БИПа. Его голос был наполнен грустью. – Двое на хвосте, выходят на линию прямого огня. Постараюсь удержать...

Корабль еще раз содрогнулся, на пульте отключилась половина датчиков, по боковым дисплеям побежали цветные полосы.

– Камил! Камил! Берецкий!!!

Тишина.

«Невыход. Посадка. Неварианты», – возникло в голове.

Вот так же, наверное, фрины расстреливали «Фантом» Бориса Зули... Уничтожили стрелков у орудий, а потом ставили условия пилоту корабля-разведчика. Только Борис не согласился идти на посадку...

Командир «Москита» чуть сгорбился, сместил вектор тяги вверх-вниз, проверяя, есть ли возможность управлять двигателями.

«Невыход. Несвязь. Поражение».

Поражение?! Черта с два!!! Плохо вы знаете людей! Соболевский принял решение и посмотрел на дрогла. Уарн тут же отложил маску в сторону.

– Я знаю, что ты хочешь сделать, Кирилл, – негромко сказал он. – Это правильно.

К горлу подкатил соленый комок. Вспомнилось, как нелепо все вышло с Катрин, там, возле летного поля. Вспомнилось, как помог Уарн – хоть немного сгладил некрасивую сцену, передал Кэт то, что на самом деле хотел сказать ей Соболевский. Вспомнилось... вспомнилось, как дрогл умолял взять с собой в полет, как показал часть своего внутреннего мира, свою боль.

Дрогл! Сильный ментат! Один из лучших!!! И тут Кирилл все понял.

– Ты знаешь, что я хочу сделать, Уарн.

– Да.

– И ты знал, чем все закончится. Знал с самого начала. Там, на Рапиде, когда умолял взять с собой. Верно?

– Я вижу другую ветку реальности. Она засыхает и скоро умрет. Там вы пошли в полет без меня. Там вы не смогли сделать, что нужно.

Соболевский сдвинул ладони вперед, дал предельное ускорение на двигатели, которые пока еще тянули, вопреки всему.

– Ты знал, где и как закончит свой путь «Москит». Но все равно пошел с нами.

– Ты тоже знал и тоже пошел.

– Это две большие разницы, Уарн! Я знал, что шансов мало, почти нет, но во мне, по крайней мере, жила надежда на чудо. Людям свойственно верить в чудо и даже иногда ловить удачу за хвост. А в тебе не было ни капли надежды – ты все знал точно, до последнего шага. И пошел...

– Во мне жила боль. Боль за мой род. Это важнее смерти.

– Ты видел будущее, Уарн, но не сказал нам ни слова.

– Будущего нет, Кирилл. В природе все без конца повторяется, круг за кругом, бесконечно. А людям так легче – верить в чудо. Надеяться на него, вопреки разуму. Я не имел права лишить вас веры...

Соболевский кивнул. Он понимал логику Уарна. Это выглядело очень по-человечески.

…Было чудовищно трудно без бортового комплекса рассчитать траекторию так, чтобы угодить именно в выбранную точку на поверхности астероида. А еще Кириллу приходилось думать о разговоре с Уарном, потому что другого времени для этого диалога у них просто не оставалось.

– Если ты видишь… – Человек прищурился, покусал губу, проверяя расчет. – Если там действительно новый виток... У меня будет ребенок? Правда?

– Да. Сын. Если хочешь... – Гном запнулся, уши взлетели вверх и опали. – У меня осталось немного энергии. Она теперь не нужна. Я могу передать твоему сыну... туда, где он способен понять... в другой слой реальности. Могу передать, что попросишь. Он услышит, обязательно услышит.

– Передай... – И вновь Кирилл не справился с лицом, даже подумал о том, что людей с дроглами объединяет нечто гораздо большее, чем это кажется на первый взгляд. – Передай, я очень люблю его... А еще попроси, чтобы простил меня. Простил за то, что я сейчас делаю. Ведь я поступаю так потому, что люблю его. И его маму... У меня нет другого пути. Нет выхода, понимаешь? Нет вариантов. Так надо, чтобы жили люди. И дроглы.

– Понимаю. Ты прав. Нет другого выхода. Мы делаем то, что нужно. Он поймет, когда вырастет. Он сумеет простить и тогда захочет брать с тебя пример.