Сципион. Социально-исторический роман. Том 1 - Юрий Тубольцев

То, что творила на сцене Виола, совсем не походило на танец других девиц. В сравнении с нею остальные безнадежно поблекли, они всего лишь рабски следовали внешним контурам мелодии, и только. Она же с музыкой играла, то, следуя за нею, то, ей противореча, будоражила ее глубинные структуры, внося разлад, и в дисгармонии гармонию высшего порядка находила. Она совершала виражи, опережая звуки, подчиняя их себе, прокладывая им путь, но вдруг коварно ускользала, пропуская их вперед, и, делая зигзаг, как бы сама новый ритм им задавала. Временами она легко и свободно порхала, как будто в облаках летала, и флейты, стеная и плача, взвивались за нею в небеса, но напрасно: она уже таинственною тенью кралась у земли, и здесь сочными тонами изловить ее пытались самые длинные струны финикийской арфы. В безнадежной погоне за красотою звуки то возгорались гневом и яростно метались, как пламя на ветру, то, смиряясь, нежно умоляли и ласковым морем перед нею сверкали. Тогда она, дразня, их подпускала ближе, но стоило мелодии овеять ее стан, как вновь Виола, стряхнув объятия, стремительным вихрем в заоблачные страны уносилась, и музыка бессильно карабкалась за нею.

В конце концов состязание двух стихий привлекло внимание жестокой и прекрасной богини — Страсти, которая не располагает храмом на семи холмах, но в недрах каждого живого существа имеет свой алтарь. Властная богиня преобразила лужайку счастливой любовной игры в поле яростного боя. Она собрала звуки воедино, вдохновила их посулами роскошной добычи и беспощадно бросила в атаку. Вперед пустилась легкая пехота кастаньет, следом двинулись легионы звенящих кифар, трели флейт, как турмы всадников, понеслись врассыпную, заполнив все этажи пространства. Казалось, сами стены пели, все предметы ожили и в воинственном экстазе ринулись в наступление под флагом всесильной Страсти. Такая мощь обрушилась на хрупкую фигурку в распахнутом хитоне! Устоит ли женщина против этого штурма?

Виола, приостановившись, сощурила глаза, оценивающе, будто полководец, поглядела на полчища врага и, отчаянно кружась, ринулась навстречу буре.

Она, как смерч, по сцене пронеслась и разметала гармоничные ряды вражьих построений. И вот вокруг разбросанные звуки стонут и вопят от боли, желания и страха. Виола торжествует, вперед победным маршем величаво выступает, словно в триумфальном шествии восходя на Капитолий. Поверженной Страсти угрожает наказанье, но она смиряет буйный нрав и, предательски ласкаясь, песнь покорности поет. Победительница великодушно проигравшую щадит, а та, меняя тактику, доверчивою женщиной коварно, исподволь овладевает. Смиренно шепчет восхваленья и в тот же миг колдовским дыханьем ей душу распаляет. Обманчиво нежные щупальца Страсти, будто в мольбе, скользят по ее стану, но, изощренные в любовном искусстве, за собою шлейф мурашек вожделенья оставляют. Интриги чувственной богини находят отклик в низменной природе тела, введенное в соблазн, оно хозяйке изменяет и рабски служит сладострастью, многоцветно изгибаясь, возносит гимн любви, каждой линией упругих мышц давая россыпи чудных голосов. Тут Страсть срывает лживую маску угодливости и открыто заявляет о своей победе. Железной хваткой на жертве смыкаются ее объятия. И бьется Виола в конвульсиях страсти, в условной форме являя возбужденным зрителям свои глубинные возможности в любви во всем разнообразии нюансов от возвышенной мечты до пьянящего бесстыдства. Она головокружительные позы принимает, одежда клочьями над ней летает, волосы, развеваясь, бурными волнами воздух бьют.

Вдруг в миг все изменилось. Виола снова обрела себя и тело подчинила воле. Теперь она холодна и беспристрастна, недоступна и горда, пред ней умиротворенные струятся мягкие звуки.

Однако Страсть не ведает покоя и при виде красоты беспощадным пламенем пылает, потому, как и прежде, с неумолимым упорством за нею охоту ведет. Опять могучая стихия грозовые тучи сгущает над нею. Та стремится ей противиться, но в который раз в самой себе врага находит. Все природные силы восстают против гнета рассудка и спешат навстречу Страсти. Виола видит разверзнутый провал, на дне которого бурлит поток животных удовольствий. У нее кружится голова, она качается у края, отчаянье и ужас выражают судорожные взмахи рук. Еще мгновенье — и ждет ее паденье… В теснинах пропасти по остриям камней ползают чудовища неукротимых чувств и клацают зубами, предвкушая жертву. Мрачной тучей на миг повисла в зале тишина, лишь угрюмо барабаны стучали…

Но гром не грянул. Виола вдруг засверкала озорной улыбкой, и растворились в радостном сиянии предвестники грозы. Красавица вновь лихо пляшет и, над Страстью насмехаясь, длинными ногами ловко паутину вожделения плетет, в которую давно запутала всех в зале.

Однако торжество ее недолго, ей опять погоня угрожает. Слишком велики ее таланты, она вызывающе прекрасна, не желают стихии отступиться от нее. Бесконечная борьба лишь сменяет свои лики, представая в новых образах и проявленьях, но не наступит мир, пока красота себя не исчерпает.

Временами Виола держит верх и ведет на поводу усмиренную богиню, но со следующим витком событий соперницы меняются ролями, торжествует Страсть и в жестоких объятиях женщину терзает.

Зачарованные зрители не имеют силы оторвать от сцены взгляд, ибо там реют их души, в любовной пляске упиваясь красотой. Борьба природы и искусства всех втянула в свой круговорот, каждый здесь — участник битвы и недоступную красавицу жаждет одолеть. А она, лукаво усмехаясь, манит их к себе, всем откровенно обещает наслажденье. Но лишь на мгновение блеснет надежда и исчезнет: Виола вновь недосягаема, как солнце. За ней никто не успевает, неудержимая фантазия делает непредсказуемым всякий шаг ее и жест. В любой момент она иная, текучая изменчивость, воплощая саму жизнь, не позволяет уснуть вниманию, будоражит воображенье, порождая в нем галлюцинации все новых чувств.

Она внезапно меняла темп и медленно плыла в океане звуков, и за внешней размеренностью танца темнела глубина эмоций, затем неистово взвивалась вся, движения опережали взгляд, она кидала вверх, рвала одежды, они ее томили, она стремилась освободить от них требующую признания красу, белые ноги, как молнии, глаза слепили, сверкая меж бурных туч хитона.

Это была оргия. Прежде никто из зрителей, ныне напряженно скорченных на ложах, не ведал подобного накала чувств, тысячи прожитых в удовольствиях ночей доставили им меньше наслаждения, чем последний час, ибо это была оргия духа, когда пыл тела питал жар души и в огне страсти из нее выгорало все ничтожное, весь хлам и оставалось только незыблемо-вечное — то, что не горит.

Но вот, с величавой грацией проделав полукруг, прекрасная испанка остановилась, своих поклонников обвела счастливым взором и замерла во властной позе. В почтении пред ней затихли звуки.

Всем было ясно: сегодня Виола — победитель, победитель над всеми: людьми и богами, мрачным Аидом и голубыми небесами. Впрочем, иначе и быть не могло, борьба — всего лишь лукавый обман, потому как уступать страсти и властвовать над ней — две грани единого женского счастья.

Испанцы вскочили с мест и с галльской дикостью выражали свой восторг. Многие римляне последовали их примеру и, забыв о собственной исключительности, в проявлении темперамента не уступали варварам. Но Сципион остался в прежней позе, как смертельно раненный воин, пригвожденный к земле вражеским копьем. Наконец, сделав заметное усилие, он тоже встал и неторопливо захлопал в ладоши. Ему показалось, что в этот момент Виола просияла особенно искренней радостью. Она некоторое время лучезарно улыбалась и приветливо махала ручкою всем бушующим в экзальтации мужчинам, потом, мягко и легко ступая, скрылась за ковром. Гул в зале не унимался. Аллуций с ребяческой откровенностью упивался своим счастьем, но на лице его бродил далеко не детский румянец. Вдруг он сорвался с места и побежал туда, куда удалились танцовщицы. За портьерой послышалась борьба, затем в зал вернулась Виола. Она еще не успела полностью переодеться, и ее соблазнительные формы едва прикрывались короткой и низко спадающей с правого плеча туникой. За нею, как привязанный, следовал Аллуций, по пути хватая ее за руки. Они возбужденно, хотя и вполголоса, переговаривались. Виола норовила ускользнуть от приставаний. Вдруг она метнула быстрый взгляд на Публия и в следующий миг царственным движением отстранила от себя жениха.

А Сципион, ужаленный ее коварными глазами, проклинал свое положение проконсула этой страны и мечтал быть простым центурионом, чтобы нести ответственность только за себя и, не будучи скованным высшею целью, иметь возможность ринуться в бой за личное счастье.

Влюбленные прилегли на обеденное ложе, но постоянно ворочались, не находя покоя. В этой возне туника Виолы скомкалась, оголив пылающее в любовном трепете тело до такой степени, что вид красавицы представлял жестокую опасность для сидящего напротив Сципиона. Наконец Аллуций победил, они поднялись, и он, торжествуя, увлек ее, теперь смиренную, из зала. Уходя, она на миг освободилась из объятий и, обернувшись, поглядела Публию в глаза. В ее последнем взоре он прочел призыв. Но что теперь возможно было сделать? Да и она, наверняка, сама себя в тот миг не понимала, этот взгляд был лишь мимолетным откликом на сокровенный внутренний голос. Ее сомнение проскользило тенью и растворилось в радости взаимных чувств, она снова с трогательной нежностью прильнула к массивному мужскому телу.