Сципион. Социально-исторический роман. Том 1 - Юрий Тубольцев

Лелий, всегда тщательно следивший за собою, уже удалил из своей внешности следы пиршества и предстал перед проконсулом, будучи, как всегда, бодрым, подтянутым и благоухающим восточными ароматами.

Сципион расспросил своего легата о том, как прошел вечер среди подопечных ему испанских вождей. После этого он коротко рассказал о своей группе, перечислил тех князей, которые произвели доброе впечатление и заслуживают доверия, и тех, на чью верность полагаться не стоит. Только напоследок он небрежно отметил, что слишком поддался чревоугодию и жажде и под действием вина едва не потерял контроль над собою, в результате чего чуть было не увлекся прекрасной иберийкой. При этих словах Лелий великодушно сдержал улыбку и выслушал его столь же «небрежно». А Публий после этого, сделанного мимоходом покаяния, снова вернулся к делам и велел Лелию отправиться в Рим с донесением сенату и народу об их победе. Тут же совместными усилиями они составили план речи, которая должна была стать отчетом о совершенных деяниях.

Покинув шатер полководца, Лелий без промедления принялся снаряжать квинкверему в дальнее плавание, а Сципион, оставшись один, некоторое время сидел в задумчивости, затем вышел на трибунал, призвал двух ликторов и пошел с ними осматривать лагерь. Войско являло собою удручающее зрелище. Пьяный разгул истрепал его, как жестокая битва. Публий вел себя очень спокойно, зорко все подмечал, но никому не делал замечаний. Иногда он подзывал центурионов и дружелюбно беседовал с ними. Те жаловались, что солдаты за три дня стали совсем неуправляемыми. Некоторые из центурионов предлагали для острастки вместо пшеницы выдать легионерам паек на ближайшие дни ячменем и заставить их обедать стоя. Однако Сципион заявил, что не намерен наказывать победоносное войско.

Возвратившись к себе, он взял свиток и полчаса работал над каким-то текстом, потом приказал вызвать к нему легата Лентула Кавдина. Лентула Публий встретил со своей обычной любезностью, традиционно поинтересовался здоровьем и настроением своего коллеги и только после этого объяснил ему задачу, а затем отдал папирус с подробной инструкцией необходимых действий.

Корнелий Кавдин добросовестно изучил инструкцию и сразу же приступил к ее исполнению. Он созвал военных трибунов и центурионов высших рангов на совет и объявил им, что в ближайшие дни должны пройти войсковые учения, после чего ознакомил их с программой маневров, составленной полководцем.

Сразу после совещания с легатом центурионы совершили обход своих подразделений и приказали солдатам к утру быть в полной готовности, отсутствующих велели срочно разыскать.

Ранним утром следующего дня легионы при полном вооружении выстроились перед валом. Кавдин произнес перед ними бодрящую речь, сказал, что пунийцы не дремлют, а потому и им, римлянам, следует постоянно поддерживать наивысшую боеготовность, дабы не повторилась катастрофа, недавно постигшая сразу два войска в этой стране. Затем под руководством офицеров, которые сами на равных делили труды с солдатами, легионеры в доспехах и с оружием бегом преодолели дистанцию в четыре мили по пересеченной местности. Такая нагрузка под утренним, но уже довольно знойным, испанским солнцем выпарила из них винные пары и дух развлечений. Возвратившись в лагерь, солдаты вползали в свои палатки и уже не помышляли о прогулках в город и визитах иберийских красоток. На целые сутки дисциплина была восстановлена.

На другой день воины тренировались во владении оружием. Они фехтовали деревянными мечами в парах и в схватках целыми манипулами, метали дротики на точность и дальность. Наиболее отличившиеся подразделения получили поощрения.

В последующем виды учебной деятельности чередовались. Паузы в маневрах заполнялись починкой обмундирования, чисткой оружия и медных элементов доспехов. О солдатах заботились столь тщательно, что у них не было возможности оставаться наедине со своими мыслями и желаниями. И через пять дней, когда Сципион устроил смотр войску, он уже не смог найти повода для недовольства.

Флот тоже не бездействовал: в прибрежной зоне разыгрывались морские сражения и устраивались соревнования между судами в скорости и маневренности.

Сципион же, поручив Кавдину занять солдат подобающей им деятельностью, снова разыскал Гая Лелия. Он желал посоветоваться с ним относительно принципов устройства управления в Новом Карфагене. Публий решил оставить в крепости небольшой гарнизон, но город объявить свободным и организовать в нем самоуправление. Он считал целесообразным поставить у власти способных людей, представляющих местную знать, но только из числа тех, которые были обойдены милостями при прежнем режиме и в силу этого теперь становились сторонниками римлян. Лелия озадачила такая политика. Ему казалось неразумным оставлять власть пунийцам. Однако Сципион убедил товарища в своей правоте, причем, доказывая преимущества собственного замысла другому, он еще более утвердился в его правильности сам. Публий сказал, что хорошо изучил взаимоотношения надменного и корыстного Карфагена со своими союзниками и знает, сколь рыхлым является их объединение, не в пример монолитному италийскому союзу. Он объяснил, что, поступая милостиво с местными пунийцами, они создают задел на будущее, формируют общественное мнение в среде не только испанских пунийцев, но и предстают в должном свете в глазах африканских соседей Карфагена, и это гораздо важнее для достижения перелома в войне. Лелий признался, что его взгляд не простирался до берегов Африки, и только поэтому он сразу не поддержал идею Сципиона.

Отпустив Лелия, Публий прилег на ложе, разместил перед собою несколько навощенных дощечек и стал царапать письма родным и друзьям. Этого занятия хватило надолго.

Так, в беспрестанной суете прошел день, с рассветом не предвещавший ничего доброго. К вечеру Сципион чувствовал крайнее изнеможение и головную боль, но и усталость также была благоприятна для него, поскольку заглушала остроту переживаний.

Покончив на сегодня с делами, он вышел за пределы лагеря, чтобы отдохнуть наедине с природой. В это время быстро сгущались скоротечные южные сумерки. Воздух оживал после дневного зноя. Но едва Публий ощутил наслаждение освежающей прохлады и тишины, как услышал голос Фламиния. Квестор приближался к нему, спускаясь с пригорка, и на ходу приветствовал его. Однако вблизи обнаружилось, что Фламиний был не столь бодр и оптимистичен, каким хотел показаться. Сципион попытался скрыть досаду по поводу появления непрошеного собеседника, который нарушил его самоуглубленное состояние, а, кроме того, своим обликом напомнил мучительную прошлую ночь, и безобидно пошутил насчет помятой внешности Фламиния. Тот признался, что действительно проспал почти весь день, и только сейчас, к вечеру, стал приходить в себя, при этом он не без бахвальства намекнул на изнурительное общение с некой испанской принцессой сразу после пиршества, но вдруг перебил сам себя и, вглядываясь в лицо Сципиона, удивленно воскликнул:

— А ты, Публий, выхолен, как будто и не было у тебя бессонной ночи, да еще, как мне думалось, проведенной в несчастных любовных терзаниях: и волосы свежи, и маслом умащен, и выбрит чисто, и твердый взгляд! Я в растерянности… нет ли у тебя братца-близнеца, ты ли вчера жалобно вздыхал, томясь в рабстве у синих глазок и пушистых локонов?

— Да, это был я. Когда свободен я от войны и политики, то вспоминаю, что есть на земле еще и любовь.

— Гм, но вспомнил ты любовь, пожалуй, только до середины, да и то тебе я льщу… В этом пагубно проявились излишки воспитания. Ты, наверное, скоро всех нас сделаешь греками. Глядя на тебя, многие уже и бриться стали. Из-за твоих неуместных мудрствований мы, три славных богатыря, потерпели поражение от варваров: вместо того чтобы задать этой самоуверенной девчонке урок реальной любви, да такой, от которого она и думать забыла бы о своем дикаре, мы разливали пыл в бесполезных словесах в то время, когда испанец, хихикая над нами, потихоньку прижимал ее к себе.

— Мы пришли сюда воевать с пунийцами, а не побеждать испанских красоток, — сухо ответил Сципион, и тут вдруг сообразил, что присутствие Фламиния можно использовать для дела. Он поинтересовался у квестора положением в городе, тем, как продвигается восстановление поврежденных при штурме участков стен, насколько успешно идет изготовление местными ремесленниками оружия и прочего воинского оснащения. Фламиний, естественно, в дни празднества подобными вопросами себя не озадачивал. Однако его растерянность была недолгой.

— Я — натура цельная, полностью отдаюсь насущному делу, — с наигранной многозначительностью заявил он, — на пирах веселюсь от души, а в будни так же работаю.

— Ну что же, этот праздник завершился, а следующий предстоит нам заслужить, — ровным голосом сказал Публий и, немного помолчав, продолжил: — Чем насыщеннее будут наши будни, тем скорее наступит праздник. Помни, что в ближайшее время к нам повалят толпы варваров, и нужно быть готовыми их вооружить и, по возможности, обучить нашему строю.