Пути непроглядные - Анна Мистунина

– Догнали, – сказал Рольван. – Слушай. Мне нужна колдунья, та, которую приводил из города твой слуга. Можешь ты послать за ней снова?

Хозяин затеребил фартук, не торопясь соглашаться.

– Всякие странные ходят слухи, – протянул он. – Дрейвы, говорят, вернулись, демоны опять же… Монахи как с цепи сорвались, стража на ушах. Как бы не вышло чего, господа путники.

– Я заплачу, сколько пожелаешь, и еще добавлю сверх того. Прошу тебя. В случае чего ты скажешь, что ничего не знал, и это будет правда. Во всем виноват я.

– Выходит, этот ваш друг снова болен?

– Да, и серьезно. Иначе бы нас здесь не было.

– Ну хорошо, – решился наконец хозяин. – Только…

Но Рольван перебил его:

– Тогда быстрее, прошу! Она нужна мне до наступления ночи!

Хозяин раскрыл рот, но махнул рукой и вышел за дверь. Игре смотрела испуганно. Рольван улыбнулся ей:

– Вот видишь, все будет хорошо.

Он и сам поверил своему обещанию, поверил настолько, что почти не тревожился, воздавая должное сытному обеду из двух перемен и ароматному элю, принесенному расторопным слугой. Слуга – наверняка это была не собственная его затея – намеревался остаться и прислуживать за столом, но Рольван отправил его восвояси и хозяйское любопытство осталось неудовлетворенным. Зато появилась возможность накормить Игре без посторонних глаз. Если безумие и могло хоть в чем-нибудь принести пользу, то лишь в одном – впервые с тех пор, как Рольван узнал ее, Игре ела с аппетитом. Даже несмотря на свои ночные муки, теперь она казалась далеко не такой бледной и осунувшейся, как неделю назад.

Правда, застольные манеры ее нынче оставляли желать лучшего. Собрав разбросанные по столу и по полу остатки пищи и кое-как затерев разлитый эль, Рольван с уже привычной сноровкой умыл ее из кувшина в углу и усадил на постель. Никогда прежде не имевший дела ни с детьми, ни с больными, за исключением раненых в бою, за эти дни он стал опытной сиделкой, чем втайне даже гордился, особенно теперь, когда пришло время Игре распрощаться с болезнью.

Не зная, сколько времени понадобится, чтобы привести колдунью, он заранее приготовился ждать терпеливо, и поначалу у него это получалось. Он не мерил шагами комнатушку, ибо мерить было нечего – четыре шага от стола до двери, два – от двери до кровати. Не выглядывал постоянно в окно – то выходило во внутренний двор и ничего, кроме бродящих по этому двору кур да спящего в тени амбара пестрого хряка, показать не могло. Он даже, может быть, задремал бы в ожидании, если бы не опасался оставить без присмотра Игре, прикорнувшую на краю застеленной пестрым овчинным одеялом постели. При свете солнца кошмары не мучили ее и она могла поспать.

Но чем ближе к вечеру, тем тревожнее делалось у него на душе, а колдуньи все не было. Игре проснулась и теперь, усевшись на подоконнике, наблюдала за курами, которых загонял в курятник рыжеволосый, как она сама, мальчишка. Беспокойство Рольвана передалось и ей, а может быть, она просто побаивалась непривычной обстановки. Ее руки не знали покоя, тревожно теребили одежду и волосы, то вдруг принимались ощупывать ставни, закрывать их, словно Игре надеялась заслониться от подступающих сумерек. Молчание давило, как каменная плита, но Рольван не находил в себе сил заговорить.

Темнело. В городе наверняка уже закрыли ворота. Если посланный не успел вовремя покинуть Гид, они с колдуньей появятся только утром. А ночью – как же им продержаться ночь, здесь, в этих тонких стенах, где каждый звук будет слышен всему дому?! Рольван стиснул кулаки и зашагал туда-сюда по комнате, всем телом чувствуя внимательный взгляд сидящей на подоконнике девушки.

Ему казалось, что он сам уже начинает сходить с ума, когда раздался наконец стук и дверь отворилась. На пороге появился хозяин. Рольван бросился навстречу:

– Где?!

– Нечем мне вас порадовать, господа путники, – судя по виду, приносить дурные вести доставляло ему удовольствие. – Уж не обессудьте. Сделали, что могли, а ведь по нынешним временам если кто узнает, греха не оберешься, так что по чести, заплатить вам все-таки придется, как сговаривались. Сами понимаете…

– Да что случилось?! – еще немного, и Рольван зарубил бы его на месте. – Говори толком!

Игре вздрогнула, испуганная криком. Хозяин остался невозмутим:

– Нету ее, ведьмы вашей. Три дня как померла. Нечего на меня орать, я ее все равно вам не верну.

Умерла. Рольван схватился за край стола. Беспомощно оглянулся на Игре – та слушала, не понимая, что только что прозвучал ее приговор.

– Может быть… может быть, есть другая? Помоги, прошу тебя!

– Нету, господа путники. А если и есть кто, мне неведомо, – хозяин тоже посмотрел на Игре и, видимо, сжалился. – Да не печальтесь вы так-то. Завтра приведем лекаря, дались вам эти ведьмы! Он добрый малый и истинный верующий, младшего моего излечил от лихорадки, а ведь думали, как есть помрет. Глядишь, еще и получше будет, чем та бабка.

Если бы все было так просто! Рольван кивнул через силу:

– Благодарю тебя, добрый хозяин.

– А ежели еще чего нужно…

– Нет, ничего. Спасибо.

Дверь закрылась, и они остались одни. Встретив доверчивый и непонимающий взгляд Игре, Рольван подошел к ней. Не выдержав, упал на колени, прижался лбом к ее ногам.

– Прости меня, девочка. Я не смог тебе помочь.

Отстраненно подумал – нужно уходить отсюда, сейчас, иначе будет поздно. Любопытный хозяин еще полбеды, покуда есть чем покупать его молчание, но здесь и без хозяина полный дом людей. Даже не будь слухов о вернувшихся дрейвах, охота на ведьму стала бы славной забавой скучающим путешественникам. Их разоблачат в два счета, как только Игре начнет выкрикивать свои прорицания.

Но куда идти, если идти некуда?

Тонкие пальцы коснулись его волос в робком подобии ласки. Рольвана проняла дрожь. Он поднял голову.

– Я отдал бы жизнь, чтобы тебе помочь, Игре, но не знаю, как. Ты бы знала ответ, но ты ничего не помнишь. Что же нам делать? Если бы ты могла дать мне хоть какую-то подсказку!

Игре молчала.

– Что с тобой произошло? – спросил Рольван. – Ты еще помнила себя, когда была волком, я уверен. Ты знала, кто твой враг, а кто друг. А потом – что случилось? Что ты почувствовала, девочка, когда твое тело менялось? Что тебя так потрясло, что ты лишилась разума? Боль? Страх? А может, что-то еще, чего я не понимаю? Игре… может быть, ты не хочешь помнить?

Он знал, что в отчаянных ситуациях к людям приходят безумные решения. Но до сего дня даже и представить себе не мог, насколько они безумны.

– Прости меня, – он выдохнул эти слова поспешно, отнимая у самого себя время для раздумий и колебаний, – прости, Игре. Я могу сделать только одно, и пусть я буду проклят навеки, если это не поможет.

Игре не противилась, когда он поднял ее с подоконника, прижав к себе, отнес на кровать. Но после стала вырываться, отталкивать его, и Рольвану пришлось быть грубым. Остановиться значило бы сделать еще хуже. Бессчетное число раз он мечтал, представляя, как это будет, но даже в пьяном бреду не смог бы увидеть подобного – ее слабость, страх и непонимание, и собственное мерзкое чувство, как будто он обижает ребенка. И через стыд, через отчаяние, через отвращение к самому себе – вскипающую, захлестывающую, как волна, похоть. Он взял ее силой, зажимая ей рот и крепко держа оба запястья. Прежняя Игре успела бы вывернуться и перерезать ему горло прежде, чем Рольван распустил бы завязку на штанах, но сейчас она только мотала головой, разбрызгивая слезы и тщетно пытаясь укусить его ладонь.

Оглушенный собственным телом, он не сразу заметил, что она больше не сопротивляется. Заметив, ослабил хватку, и Игре, освободив руки, уже сама вцепилась в его плечи. Он видел ее лицо совсем близко от своего, видел, как она хватает ртом воздух, но не понимал, что с нею происходит, вообще ничего не понимал. Казалось, еще немного, и его разорвет на части, когда Игре хрипло вскрикнула, по ее телу волной пробежала судорога, и та же самая волна подхватила Рольвана, вознесла на немыслимую высоту – и схлынула, оставив его где-то между небом и землей, бесплотным, не помнящим и не знающим самого себя. В этот миг он был еще беспомощнее, чем потерявшая разум Игре.

Он задремал, наверное, или просто потерял счет времени – во всяком случае, оказался совершенно не готов к пощечине, отдавшейся звоном в дальних углах комнаты. Сильный толчок в грудь сбросил его с кровати.

– Ты! – этот голос, без сомнения, принадлежал Игре.

Разъяренной, как тысяча бешеных волчиц, но совершенно точно не безумной Игре!

– Как ты посмел?!

При падении Рольван сильно ударился локтем, и мурашки боли быстро привели его в чувство. Он приподнялся, разглядел в полумраке ее встрепанную фигуру и расхохотался.

– Ты! – ее голос сорвался, и вместо крика вышел тонкий оскорбленный визг.