Сигрид Унсет. Королева слова - Сигрун Слапгард

Времени читать газеты у Унсет было мало, но прочитанного хватало на то, чтобы подтвердились все ее худшие опасения относительно вооружения Германии. Год назад выстрелами в Сараево Европа была втянута в ужасную войну. Норвежские моряки уже заплатили за это своими жизнями во время нападений немцев на корабли нейтральных стран, сухопутные и морские войска провели мобилизацию. С тревогой писательница читала сводки с Западного фронта, а опустошение Бельгии вызвало в ее душе взрыв возмущения. Похоже, что они решили сравнять несчастную страну с землей, что-то станется с любимым Брюгге, вопрошали Унсет и Сварстад. Она ни секунды не сомневалась в достоверности слухов о том, что немцы пустили в ход отравляющие газы.

Своими тревогами она нередко делилась с соседкой-докторшей по имени Каллик Эгер, в прошлом подругой по детским играм с улицы Людера Сагена. Фру Эгер была куда более опытной матерью четверых детей[270], и с ней можно было обсудить практические хозяйственные вопросы, посоветоваться, но также и поговорить о тревожных вестях с фронта, о том, что «однажды, возможно, и нам придется послать под пули детей, в чьих жилах течет наша кровь, ради которых мы мучились и надрывались»[271]. Летом отяжелевшей Унсет пришлось прекратить поездки в город, и тем драгоценнее для нее стали часы общения с женой доктора. Она перешила яблочно-зеленый наряд, заказанный когда-то в Риме, чтобы произвести впечатление на Сварстада, на курточку и штанишки для маленького Андерса. А на ее письменном столе радость и любовь искрились столь же ярко, как и мечи в руках рыцарей Круглого стола. К концу августа книга об артуровском цикле была практически готова. А писательнице пришла пора готовиться к родам.

Из Бельгии поступали известия одно страшнее другого, подавленные происходящим бельгийские знакомые присылали фотографии разрушенных культурных памятников. В порыве гневного отчаяния Сварстад принялся за картину, призванную олицетворять разоренную войной Бельгию. Он собирался изобразить закованную в цепи женщину, «La Belgique»{32}, и хотел, чтобы моделью стала его жена. Однако она едва могла урвать пару часов, чтобы посидеть спокойно, пока муж делал свои наброски.

Пришедшую в гости Шарлотту Сигрид заставила спеть старинные датские песни-проклятия о немцах. И завела собственный архив из отчетов и фотографий, посвященный немецким злодеяниям. В отдельную папку она поместила фотографии немецких солдат, стоящих перед разрушенной и сожженной ими католической церковью, туда же сложила проспекты и прочие памятки времен их со Сварстадом свадебного путешествия. Постепенно она собрала коллекцию статей на тему «Почему Германии была нужна война» и об ультиматуме Бельгии. Места, на которые теперь падали немецкие бомбы, вдохновили Сварстада на лучшие его картины, да и сама Унсет всей душой полюбила культуру и искусство этой страны. И по мере того как она погружалась в историю католической церкви, это чувство только крепло.

Работа над книгой об артуровском цикле подвигла ее на дальнейшие исследования. В процессе изучения средневековой истории и культуры она чувствовала растущую потребность изучить и понять учение католической церкви.

К тому же в этом году вышло много новых книг, посвященных проблемам католицизма и протестантизма. Кое-что из прочитанного заставляло ее «чуть ли не благодарить Бога, что я выросла настоящей язычницей»[272]. Весной 1915 года Нини Ролл Анкер тоже уловила первые признаки того, какое направление принимают мысли Сигрид Унсет. Молельные дома ее, Унсет, совершенно не вдохновляли, а «церковь я воспринимала исключительно в виде живописных руин, тут и там оживляющих пейзаж, — писала Сигрид подруге, — но впоследствии я начала внимательнее к ней приглядываться, читать то, что писали святые отцы, и т. д.»[273]. Оказывается, она читала и современных католических писателей старшего поколения и сделала свои выводы: «Во всяком случае, обряды римско-католической церкви не раздражают разумного человека, в отличие от изобретений всех этих бесчисленных „протестантских“ сект». То, что немцы сотворили с христианством, она сравнивает с «неудавшимся, разваливающимся омлетом». Если подобные религиозные воззрения Унсет были ее подруге из Аскера в новинку, то в ненависти к немцам ничего нового не было — разве что она достигла новых высот: «Они — немцы — бесспорно не знают себе равных в использовании современной науки в варварских и бесчеловечных целях, все их военные изобретения — начиная с таблеток с сибирской язвой и заканчивая Большой Бертой{33} — отмечены печатью гения, — но „das Volk der Dichter und Denker“{34} мыслит и сочиняет чертовски плохо»[274].

Источником вдохновения для ее книги о короле Артуре, помимо классической «Смерти Артура» Томаса Мэлори 1485 года, послужили произведения Йоханнеса Йоргенсена. Рецензент «Церкви и культуры» не питал ни малейших сомнений насчет религиозного послания, с которым писательница обращалась к читателям в своем переложении древней легенды: «Мы ступаем по земле снов, освещенной светом крепости короля Артура, овеянной благословенными тайнами Святого Грааля и словом Христовым…»

Другие полагали, что ее версия «Историй о короле Артуре и рыцарях Круглого стола» перенасыщена описаниями страстей и эротикой, что делает ее малопригодной «в качестве подарка конфирмантам». Влиятельные рецензенты удостоили книгу самых хвалебных отзывов. «Никогда еще ее фантазия не была прекраснее», — писал Фредрик Поске в «Тиденс тейн»[275]. Карл Юаким Хамбру из «Моргенбладет», комментируя отпечатанный в рекордные сроки новый тираж, советовал автору не теряя времени взяться за книгу о Тристане и Изольде; «лучшая книга Унсет до сих пор»[276], — был его вердикт. Теперь всем критикам стало очевидно, что эта писательница способна на большее, чем реалистическое описание современности.

Возможно, читая слова Хульды Гарборг, зажав сигарету в уголке рта, Унсет одобрительно усмехалась: «За короткими холодными словами скрывается неудержимая тоска по великим временам и великим людям, по жизни богаче и краскам ярче, нежели нам привычные»[277].

Писательница завязала полезные знакомства, как среди постоянных рецензентов, так и среди людей пишущих. Но Сигрид Унсет была не из тех, кто способен по тактическим соображениям удержаться от прямого выражения своего мнения. «По-моему, ты чересчур легкомысленно отнеслась к фактам», — как-то написала она Барбре Ринг. Ответ не заставил себя ждать: «Дорогая Сигрид Унсет — как любезно с твоей стороны уделить толику своего драгоценного времени на то, чтобы указать на пробелы в моем образовании, — а ведь я даже не просила тебя об этом! Отвечая любезностью на любезность, могу сообщить, что скромная Барбра Ринг изучала эти вещи со своим отцом, когда великая Сигрид Унсет еще лежала в колыбели. Мне и в голову не приходило, что кто-то может этого не знать»[278].