Сигрид Унсет. Королева слова - Сигрун Слапгард

Возможно, читая слова Хульды Гарборг, зажав сигарету в уголке рта, Унсет одобрительно усмехалась: «За короткими холодными словами скрывается неудержимая тоска по великим временам и великим людям, по жизни богаче и краскам ярче, нежели нам привычные»[277].

Писательница завязала полезные знакомства, как среди постоянных рецензентов, так и среди людей пишущих. Но Сигрид Унсет была не из тех, кто способен по тактическим соображениям удержаться от прямого выражения своего мнения. «По-моему, ты чересчур легкомысленно отнеслась к фактам», — как-то написала она Барбре Ринг. Ответ не заставил себя ждать: «Дорогая Сигрид Унсет — как любезно с твоей стороны уделить толику своего драгоценного времени на то, чтобы указать на пробелы в моем образовании, — а ведь я даже не просила тебя об этом! Отвечая любезностью на любезность, могу сообщить, что скромная Барбра Ринг изучала эти вещи со своим отцом, когда великая Сигрид Унсет еще лежала в колыбели. Мне и в голову не приходило, что кто-то может этого не знать»[278].

Писательницы были знакомы еще по встречам в кружке Нини Ролл Анкер, обе в своем творчестве много занимались женскими судьбами. Каждая на свой лад пользовалась успехом среди коллег-мужчин — Барбра Ринг за то, что владела искусством быть душой компании и нередко организовывала большие обеды. Высокая статная Сигрид Унсет, младше ее на двенадцать лет, поневоле привлекала внимание и завораживала своей серьезностью и некоторой загадочностью. В прошлом году конкурентки на место самой значимой писательницы Норвегии вместе с Нини Ролл Анкер приняли участие в анкете «Моргенбладет», посвященной «современной женщине». Им предложили написать о жительницах столицы: Барбре Ринг досталась «кристианийская дама», а Сигрид Унсет — «кристианийская женщина». С живым юмором и иронией Сигрид Унсет описывает свое становление как женщины: «Спрятавшись за баррикадой из жаргона, степень приличности которого совершенно справедливо казалась спорной, мы жили в постоянном страхе показаться сентиментальными или — о ужас! — наивными».

И бросает шутливый взгляд на собственное прошлое: «Мне вспоминается один вечер на веранде летнего пансионата. Мы собрались там девичьей компанией, пили смородиновое вино, курили сигареты и болтали всякую чепуху, давая несомненный повод для раздражения любителям раздражаться. Настала ночь, языки у нас совсем развязались, и одна маленькая продавщица высказала то, что лежало на сердце каждой из нас, — конечно, любая скорее откусила бы себе язык, чем употребила такое высокопарное слово, как „мечта“ или „идеал“. А та девушка сказала следующее: „Если бы я узнала, что никогда в жизни не смогу менять пеленки своему собственному младенцу, то тогда, черт возьми, лучше пуститься во все тяжкие, а потом в омут головой и покончить с этой грязью“. Теперь мы, можно сказать, наполовину покончили с тем, что она называла „этой грязью“, и кто-то пустился во все тяжкие, а кто-то упокоился под землей».

Сигрид Унсет снова прославляет «обездоленных»: женщин, которые не сдаются и на скромные средства создают красивые уютные дома. Она заставляет обратить внимание на женщин-тружениц, которых так хорошо знала и о которых столько писала: «По всей Кристиании в бедных домиках среднего класса можно найти женщин с безрадостной, бездомной и неприкаянной юностью за плечами, счастливых тем, что теперь могут жить своей жизнью и исполнять свое предназначение, как и полагается женщине, если мы вообще хотим, чтобы этот далеко не во всем замечательный мир продолжал свое существование»[279].

Устами Розы из «Весны» Унсет заявляла, что «мы, женщины, становимся такими, какими нас делают мужчины»[280]{35}. Сама она хотела рожать только сыновей. И не только потому, что мечтала сказать «мои сыновья». Уже в первой своей статье, написанной во время дискуссии по «женскому вопросу», Сигрид Унсет признавалась, что не хочет дочерей. Слишком уж тяжела доля дочери и женщины вообще, аргументировала она[281].

И вот в конце октября у нее родилась дочь. Естественно, она была рада, что может приложить к груди еще одного ребенка. Нини Ролл Анкер она писала: «Конечно, я люблю мою девочку такой, какая она есть, и мне ее очень жалко, потому что она девочка»[282]. Но в тот момент при всем своем ясновидении Сигрид Унсет даже не догадывалась, насколько малышка Марен Шарлотта, названная так в честь обеих бабушек, изменит ее жизнь. Пока что будни и весь дом были озарены рождественскими приготовлениями, а в центре внимания находились роженица и новорожденная.

Любовь — дело серьезное, серьезное и опасное, утверждала героиня «Весны» Роза. В книге о короле Артуре страсть и чувственное влечение изображаются как судьбоносные силы, яростно вторгающиеся в человеческую жизнь. А заканчивает Унсет эту историю, возможно, самой искренней фразой во всем своем творчестве — во всяком случае, она в это твердо верила и об этом писала: «Проходит время, и меняются обычаи рода людского, появляются другие верования, и почти обо всем начинают люди мыслить иначе. Не меняется лишь сердце человеческое, и в прошлом, и ныне, и во веки веков»[283].

Таким оставалось ее кредо и в личной жизни, вопреки всем переменам, которые происходили вокруг них со Сварстадом. Говоря о человеческом сердце, она ведь имела в виду не только страсти и столь восхищавшую ее amour passion — не в меньшей степени это касалось и убожества человеческой натуры, о котором она тоже была прекрасно осведомлена. Но насколько ей удавалось быть искренней по отношению к самой себе? Замечала ли она свое собственное убожество, свои недостатки? Когда она наконец разглядела недостатки Сварстада? Когда все то, что ранее казалось очаровательными особенностями, превратилось в нежелательные свойства характера? Не вызвало ли раскола в ее душе решение — ее воля — заставить себя и его пойти по пути, относительно которого у них не было единства? Воля, которую она, как ни крути, не в состоянии была подчинить воле мужа?

На Новый 1916 год Нини Ролл Анкер нанесла визит семье в Ши. Ей сразу стало ясно, что теснота и многочисленные родственники, приехавшие на Рождество, — не единственные проблемы, мучающие мужа и жену Сварстадов. У нее сложилось впечатление, что они слишком охотно «заводят друг друга» и что «все им не так и не эдак»[284]. Вопреки благоразумным предостережениям подруги, Сигрид Унсет Сварстад оставалась непоколебимой в своем решении: все дети должны жить вместе одной семьей. Просто нужно найти дом побольше. Ни Ролл Анкер, ни прочим подругам не удалось ее переубедить. Даже тот факт, что младший сын Сварстада Тронд явно отставал в развитии и нуждался в особом уходе. Напротив, казалось, это только подстегивало ее заботиться о нем.