Сигрид Унсет. Королева слова - Сигрун Слапгард

Свой доклад она начинает с истории Скотта и его спутников — то, как достойно они встретили свою судьбу, произвело на нее неизгладимое впечатление в тяжелое время, когда сама она боролась за жизнь своего ребенка. Их мужественное достоинство, по Унсет, является признаком истинной цивилизации — как «Кантика брата Солнца» Франциска Ассизского является признаком культуры: «Благодарю Господа за сестру нашу телесную смерть. Да будут благословенны те, кто следует воле Всевышнего и кому не страшна другая смерть». Сигрид Унсет считает, что эту молитву каждый должен носить в своем сердце, и далее пишет: «Целью культуры является сделать человека подобным Богу, научить различать добро и зло».

Она не стесняется в выражениях, нападая на современных «варваров», не умеющих распоряжаться культурным наследием; категорически не приемлет распространившееся заблуждение, что эротике или сексуальности можно обучить в школе: «Человеческая чувственность, то, как человек реагирует на проявления инстинкта размножения, в значительной степени обусловлено детством. <…> Мальчик, ни к кому не чувствовавший любви и доверия — будь то к матери, братьям и сестрам, другу или учителю <…>, превратившись во взрослого мужчину, неспособен любить жену и доверять ей». То же самое относится и к развитию женской сексуальности: «Девочка, незнакомая с физическим ощущением счастья, никогда не станет любовницей, вне зависимости от того, скольким мужчинам будет принадлежать». Вывод Унсет гласит: «Только то, что мы узнали в детстве, входит в плоть и кровь». Она приводит в пример Брута, «прекраснейший образ» Шекспира, и провозглашает целомудрие интеллектуальной добродетелью, неверность же, на ее взгляд, является одним из самых отвратительных грехов. В то же время разум заставляет ее признать, что жизнь, не запачканная неверностью, «к сожалению, явление малореальное». Она призывает родителей «воспитывать и наставлять», только так они способны завоевать уважение детей. Однако было бы ошибкой назвать Сигрид Унсет строгой пуританкой: «Люди, считающие, что эротика занимает чересчур большое место в современной литературе, глубоко заблуждаются — она занимает опасно мало места».

Вместе с тем Унсет твердо убеждена, что детям не следует читать подобные книги, — своим детям она запретила бы читать большую часть ею написанного, потому что в этих книгах «описываются отношения, пока недоступные пониманию ребенка, — точно так же я запретила бы им кофе, табак и алкоголь…». В то же время она выступает против слащавых детских книжек — «тюри», по ее выражению. Мысль, что такой должна быть литература для детей, является не меньшим заблуждением, чем идея о введении в школах сексуального воспитания.

От фальшивой буржуазной морали проку примерно столько же, сколько от канализационного люка: грех открытый или скрытый пахнет одинаково дурно, люк только облегчает жизнь окружающим. Развитие у ребенка врожденного инстинкта, помогающего распознавать добро и зло, возможно лишь при условии, если родители сами практикуют проповедуемую ими мораль, утверждает Сигрид Унсет. Думала ли она над тем, какой урок морали преподал Сварстад своим детям? Возможно, неприятные факты собственной биографии, сознание того, что она сама отчасти побудила мужа изменить жене, а отца — предать троих детей, способствовали заострению содержания доклада? А может быть, и нет. Может быть, перед нами просто пример неординарной способности мыслить принципиально и провокативно.

Сигрид Унсет предъявляет к себе немилосердно высокие требования как к матери, но не более снисходительна она и к сыну, чья жизнь всего год назад висела на ниточке: «Лучше уж мне увидеть своего сына лежащим мертвым и растерзанным на земле, что принадлежала его народу, когда он пал, чем живущим и борющимся в покоренной стране». Сын, отвернувшийся от своей матери и от своей родины, заслуживает проклятия, «другой смерти», выражаясь словами Святого Франциска Ассизского. Но, согласно той же безжалостной логике Унсет, «мать и отец, потерявшие право на уважение своих детей, заслуживают только их ненависти». Под конец доклада Унсет снова напоминает, что важно завоевать доверие ребенка, а не добиваться от него абсолютной искренности. Редко кому удается сохранить достоинство в старости, но: «Это лучшее, что человек может сделать для своих детей».

Ей не пришлось долго ждать ответа на свой вызов. Уже через день после выступления в Студенческом обществе в тронхеймской «Адрессеависен» появилось письмо районного врача Т. Херлофсена. Хотя ему и не удалось расслышать весь доклад как следует, потому что Сигрид Унсет — плохой оратор, все же он считает нужным возразить против ее нападок на сексуальное воспитание в школах. Местное врачебное общество недавно подняло вопрос о предупреждении опасностей и болезней, связанных с половой жизнью подростков.

Газетная полемика предоставила Сигрид Унсет счастливую возможность снова взяться за меч и подробнее разъяснить свою точку зрения. По ее твердому убеждению, сексуальное воспитание, лишающее половую жизнь «мистического очарования», является «насилием над детским целомудрием»: «как раз потому, что мистическое не является естественной характеристикой половых отношений, мы и создали эту тайну из всей земной грязи и вознесли ее выше звезд»[246]. На ее взгляд, неведение вряд ли становится причиной катастрофы: «К сожалению, мне известно о довольно многих жизнях, разрушенных чувственностью, но ни в одном случае причиной тому, прямо или косвенно, не было неведение относительно опасностей, что таит в себе сексуальность».

Дискуссией заинтересовались и газеты в Осло. 24 апреля 1914 года «Тиденс тейн» опубликовала последний ответ Унсет доктору Херлофсену под заголовком «Насилие над детским целомудрием», где писательница вновь обращается к своему личному опыту: «Я лично была знакома с физически развитыми восемнадцатилетними девушками, которые имели весьма слабое представление о сексе, — и детьми одиннадцати-двенадцати лет, обладавшими болезненной чувственностью и, судя по всему, безнадежно развращенными с точки зрения морали»[247].

Разделавшись с противниками, Сигрид Унсет решила заняться двумя важными для нее задачами. Во-первых, вспомнить о личной жизни, что в последнее время ушла в тень, и провести весну со Сварстадом в Париже и, во-вторых, вернуться к творчеству. Рукопись нового романа росла и обещала превзойти в размерах все до сих пор написанное. Писательница собиралась назвать книгу «Весна» — прекрасное слово для любых начинаний и особенно значимое для ее нового повествования.