Наше дело — табак - Илья Рясной

После ранения он заметно очерствел к остальному человечеству. Родных у него не осталось. Своих девок, которые липли к нему репьем, он за людей особо не считал. А потому в мире не числилось ни одного человека, за кого он бы мог переживать. Однажды, обдумав свою жизнь, он решил, что никому ничего не должен. В мире есть единственная величина, с которой стоит считаться, — он сам. Все остальное — лишь фон для его существования. И он ощутил могущество человека, который понял, что может делать все, что ему заблагорассудится.

В том, что приходится убивать людей, Пробитый ничего зазорного не находил. Наоборот, ему это было даже приятно. Он ощущал себя хищником, выходящим на охоту. Хищнику нужна кровь, поэтому моральная сторона дела его волновала не больше, чем таяние ледяного покрова Антарктиды.

Ощущение власти над жизнью других людей манило, заставляло искать его снова и снова. Походя, как таракана, раздавить человека — это настоящая сила. Поэтому он и испытывал такой кайф, постреляв тех придурков в «Ручейке» , а затем пустив пулю в Иосика…

Страх давно перестал быть для Пробитого сдерживающим фактором, как-то поблек, стал второстепенным чувством, на которое можно и не обращать внимания. С окружающим миром у бывшего морпеха отношения складывались все более сложные, неопределенные, а головные боли донимали его в последнее время слишком сильно, чтобы имело смысл чересчур цепко держаться за жизнь. Хотя свою шкуру он ценил выше, чем все остальные шкуры мира, но мысль о том, что в ней могут сделать несколько дырок, не очень-то страшила его. Сделают и сделают. Пробитый был фаталистом. Как будет, так и будет. А чему не быть, тому и не быть. Все очень просто. Если думаешь по-иному, то страх и неуверенность рано или поздно толкнут тебя в могилу.

Если бы перед тем, как что-то сделать, он мучился сомнениями, то лежал бы сейчас в гробу или сидел бы в камере. Тот мент у магазинчика на дороге подстрелил бы его и сегодня уже орден прикручивал бы к кителю за поимку страшного уголовника. Но вышел победителем опять он, Пробитый. Потому что жил на рефлексах и за свою жизнь отлично научился искусству выживать… И убивать…

Ветер подвывал на улице. На душе было как-то ровно, Умиротворенно, но время от времени это состояние нарушалось неожиданными резкими вспышками безотчетной тревоги. Он прикрыл глаза, и перед ними мелькали картинки недавнего прошлого, будто выхватываемые из темноты лучом карманного фонарика.

Кореец… Перестрелка у границы… Запах пороха… С тех пор прошла целая вечность. Или той жизни вообще никогда не было? И видел он ее лишь в старом черно-белом фильме?

Кряхтя, Пробитый поднялся, прошел в угол комнаты, зачерпнул воды из умывальника, смочил лицо. Влажная прохлада возвращала его из мутного мира грез и воспоминаний к не менее мутной жизни.

Он подошел к столу, на котором стояла синяя пузатая магнитола с проигрывателем лазерных дисков «Самсунг». Эта штука ежедневно напоминала ему, что он живет в Полесской области, а не на чужой планете, где люди давно вымерли и остались жалкие следы их деятельности — вот эти самые сады. Батарейками он запасся с лихвой, так же как и хорошим набором аудиокассет и лазерных дисков. Он слушал только западную итальянскую эстраду семидесятых-восьмидесятых. Эта музыка навевала легкую грусть. Ему было приятно уноситься куда-то вдаль на этих волнах красивых мелодий. И в такие моменты ему хотелось верить, что на белом свете есть что-то лучшее, чем та скорлупа, в которой он заперт жизнью.

Пробитый взглянул на часы — ровно восемнадцать. Щелкнул рычажком. Послышалась бравурная, напористая мелодия, зовущая встряхнуться и приступить к ежедневной ударной травмирующей работе, которой занят каждый без исключения россиянин — выслушиванию новостей. Голос дикторши бодро заявил:

— Полесские новости.

Местные новости он слушал с удовольствием, в отличие от российских. Его совершенно не колыхало, растет или падает доллар, главное, чтобы доллары не переводились в его карманах. Его не занимали политические дрязги на верхушке власти, как не слишком интересовало все то, на что он не может воздействовать никоим образом, . как не трогали те люди, которых он никогда не видел и вряд ли увидит. Другое дело — новости областные. Тут каждую скотину, о которой идет речь, знаешь. Некоторых даже с детства.

Слушаешь, кого грохнули в краю родном, кого обчистили, кого сплющили, раздавили, и все понятно — почему, за что, кто. И самое забавное — прогнозировать, чем дело кончится.

— Очередное громкое преступление. Сегодня в центре Полесска прогремел взрыв. Неизвестный преступник выстрелил из гранатомета в кабинет генерального директора «Золотого шельфа» Шамиля Зайнутдинова, — говорил корреспондент озабоченно, как будто его действительно волновала судьба Шамиля.

— Опа, — хлопнул по колену Пробитый.

Дальше он, даже не сдерживая счастливой улыбки, слушал о покушении на сигаретного магната и думал: ведь наверняка этот индюк напыщенный, считающий себя пупом земли, после взрыва как тварь дрожащая лежал, накрывая руками голову, и молил господа оставить его в живых. Пробитый знал, что люди, взлетевшие высоко, начинают так бережно относиться к своей жизни и здоровью, что перестают рисковать, перестраховываются по делу и без дела, их поедом едят страхи и однажды они теряют все. В этих делах снижать темп нельзя.

О том, кто велел влупить по сигаретному королю из гранатомета. Пробитый и секунды не размышлял. И так се давно ожидаемо и предельно ясно — Кореец! Он давно мечтал увидеть Шамиля в гробу, о чем неоднократно заявлял принародно. Вот и сделал наконец для этого первый шаг. За Шамилем не заржавеет. Вот придет чуток в себя и начнет… И кровушка польется. А она красная, горячая и денег стоит. Хочешь, чтобы ее лили по твоему указанию, — раскошеливайся. И понадобятся специалисты, кто умеет эту кровушку лить.

И самое интересное — то, что по ряду причин мог сделать он, Пробитый, больше не сделает никто в обозримой округе.

Что же, вот теперь настала пора делать звонки.

— Ну что, уроды, я возвращаюсь, — произнес Пробитый, который в последнее время частенько говорил сам с собой вслух, будто обращаясь к кому-то, засевшему в глубинах его сознания.

Он взял сотовый телефон и аккуратненько, чтобы не ошибиться, толстыми корявыми пальцами набрал номер.

— Это я, — просто сказал он.

Глава 13

СПОНСОР

Убийцы, прозвонив по телефону в кабинет Шамиля и узнав, что хозяин на месте, ударили по окну из гранатомета «муха». Заряд прошел через стекло и рванул в кабинете, но мебель была расположена так, что взрывная волна и осколки ушли в бок, разнеся фигурный, в виде античной амфоры аквариум и шкаф с полуметровой, в строгой рамке фотографией, на которой улыбающийся Шамиль здоровался за руку с предыдущим Президентом России.

Шамиля слегка посекло осколками. Гутману досталось куда крепче. Хотя жизнь босса была в безопасности, но реанимация занялась им всерьез.

— Опять, гад, выкарабкался, — с досадой произнес Гринев, узнав, что Шамиль выжил. — Заговоренный, пес!

Когда опергруппа прибыла на место, Шамиля там уже не было. Он укатил в частную клинику, где сейчас его подлатывали, извлекали мелкие осколки стекла, вонзившиеся в кожу, перевязывали.

Из свидетельских показаний усматривалась следующая картина: перед «Золотым шельфом» остановилась машина «Жигули», из нее вышел плечистый парень с лицом, скрытым под маской из вязаной шапочки, деловито взял с заднего сиденья похожий на инженерный тубус гранатомет «муха», выдернул кольцо, привел оружие в боевое положение, оглянулся, чтобы никого не было сзади и не снесло случайного прохожего реактивной струёй, прицелился и нажал на спусковой крючок. Пламя опалило телефонную будку в нескольких метрах за его спиной, а заряд устремился к спрятанному за глухими плотными шторами кабинету хозяина развлекательного комплекса, располагавшемуся на втором этаже прямо над казино.

Охранники «Золотого шельфа», оторопевшие сперва от такой наглости, пришли в себя, выскочили из здания и увидели только удаляющуюся зеленую машину. Стрельбу по ней, понятное дело, открывать не стали.

— Видеозапись где? — спросил Ушаков у начальника смены службы безопасности развлекательного комплекса — мужчины лет тридцати пяти, подтянутого, насупившегося, в черном костюме с эмблемой "ЧОП «Лиман».

— Какая видеозапись? — решил тот закосить под дурака.

— Вы что, не знаете, какая? С наружных камер. Снаружи были установлены три видеокамеры, и все происходящее перед въездом на автостоянку и перед входом в комплекс фиксировалось на видеопленку.

— Извините, это частная собственность. Я не могу без согласия руководства… — затянул волынку начальник смены. Но Ушаков, не обращая на него больше внимания, повернулся к своему оперу из «убойного» отдела.