DUализмус. Цветки календулы - Ярослав Полуэктов

Механизьму неподвластна и функция поиска ненорматива. Я её просто-напросто выключил для этой главы. Иначе будет неправдиво. Диво. Ива. Ив Монтан. Болтан. Желтан.

– Молчать!

– Жу-жу-жу! Жу-жу-жу!

– Лучше бы на плагиат проверила! Дура!

– Сам такой!

– Кто тебя включил?

8

Бим понял по-своему, – я давно уже встал, – сказал он генералу, – это ты дрыхнешь.

– Я не дрыхну, – сказал генерал, – я час назад вскочил, позавтракал и к машине сбегал.

– Ну и как вскоч, пользителен был?

– Потом расскажу.

Судя по глазам, всё было не так уж кончено и с пользой всклокочено, так как наша Реношка с чемоданом на крыше в какой-то момент оказалась близко – под нашими окнами, на расстоянии двух плевков от главного входа. Но я забежал вперёд. И никаких лазерных датчиков, никаких микропроцессоров, фиксирующих приближающуюся теплоту в виде полицейских, а в итоге тревогу не было. Не было ни глаз у нас, ни ушей. Все в ожидании беды, а Ксан Иваныч больше всех.

Бим слова не знал, хотя они вроде бы стали международными, – или это про Марсельезу? – зато вспомнил мелодию.

А я некстати, а, может, даже и не правильно, вспомнил, что в Мюнхене мы тоже жили у вокзала типа Ду Норда, Северного, то бишь. Меня послали далеко, так как не в названиях вокзалов была суть, а в наличии рядом с ними бесплатных стояков. Буква «Р» где у вас, уважаемые парижане? Есть такая буква у вас в алфавите? Ну так, в чём же дело?

Хренов тут найдёшь бесплатные стоянки.

Я тоже стал зольдатом фюрера и смирился с будущими штрафами, хотя штрафы пришлось бы платить мне из общака. Это не экономично: я был главбухом и кассой, а там и мои паевые вложены.

…Я уже сказал, что давно проснулся, успел заглянуть в душ, состирнуть вчерашние носки, трусы и майку, в которых спал, и вывешал всё это хозяйство на заоконную решетку…

– А ты молодец: хорошо с трусами придумал. С сушкой то есть. Я бы не допёр. Не сдует? Кирюха, а ты всегда такой?

– Какой такой?

– Ну, типа чистоплотный…

Слово чистоплотность для Бима – постыдное слово. Сквернее, чем мат.

– Я обыкновенный. Зачем грязное бельё увеличивать. Потом хуже будет. Где бельё вешать, если его целый мешок. Я ма-а-аленькими дольками, но зато каждый вечер. Мне это отдыхать совсем не мешает.

– А в Праге было где вешать, – мечтательно напомнил Бим. Красоты ансамблей ему были как бы пофигу – на четвёртом месте после пива, состояния миокарда и некоторых интимных удобств.

На самом деле в Праге обычного окна, которое удобно использовать в качестве сушилки, не было. В большой комнате было только малюсенькое мансардное окошко, до которого, чтобы дотянуться и облокотиться, нужно было подставлять стул. В это окно мы только курили и, рассуждая о строительной судьбе Родины, обозревали черепичные, медные, цинковые крыши древнего города, освещаемые звёздами тускло и невыразительно, будто испорченными точечными светильниками фирмы «Свет».

– А ты не вешал, а по полу и по столам раскладывал. На спинках кроватей и по стульям, телефон занавесил. Ещё бы на крышку унитаза умудрился. Все места забил, а мы кое-как. Мы между твоего белья и шмоток как зайцы прыгали. Товарищей надо уважать и подвигать свои интересы в пользу общества. От целой надо идти заинтересованности, а не от личных частностей.

– Не забивайте мне голову товарищами. Гусь свинье… это пустяк. Фу.

Бим дунул в меня. Лёгкий утренний смрад двинулся в мою сторону, и я невольно поморщился и отпрял.

– Фуйшуй твой воздушный, вот что это, – философствует Бим дальше, – скупое мужское рукопожатие по почте. Понял? Товарищество отдельно, бельё отдельно. Трусы товарища – ещё не флаг товарищества! У каждого свои трусы! Я не частная собственность товарищества. Я честь наша, а не часть товарищества, понял?

Бим кидается словами так быстро, что я и не особенно разобрал наличия в них смысла.

– Я человек! – Бим поднял палец вверх и загудел. – У-у-у! Человек это звучит! Просто звучит. Я даже «гордо» не вспомянул. Я спросил просто: «не сдует вниз?» А ты затеял дискуссию.

– Это ты затеял! – возмутился я.

Без алгоритмов. Дальше спорить бесполезно.

– Ладно, как там у них улица называется? – и съехидничал дальше примерно так: «Трусы Кирьяна Егоровича с российским флагом поперёк фуя (вот что к чему?) всю ночь искали хозяина на гишпекте таком-то». – Так в газетах пропишут. Ой, прости мя. – Бим перекрестился и захохотал. – Прости, ну прости, милейший товарищ. Ты же понял: я просто китаец. Иа Шу Чу. Как нашу улицу-то звать?

А кто его помнит, как звать нашу улицу. Что-то связано с маргаритками вроде, или с госпожой Тэтчер. В Гугл за уточнениями я больше не полезу: родных мегабайтов жалко. Варвара Тимофеевна, ты где, ау? Ну ты-то точно должна знать: проститутки всех стран объединяйтесь! Спросить у библиографов? Они-то знали бы и в доску разбились, чтобы найти нашу обитель по подробному описанию карнизов. А библиографам это надо? А? Не слышу. (А тогда у меня не то, чтобы библиографа, а даже биографа не было).

Бим: «Не надо это библиографам».

Я: «Не родились ещё нужные стране биографы. Сиськи покамест выращивают».

Бим: «Пока вырастят – ты помрёшь».

– Спустимся, спросим и у Чу, и у Шу… – Сказал я тихо и без напора. А сам, между прочим, надулся, если так можно про самого себя сказать при таких-то бимовских шуточках. Но я – за честность, даже если она не приятна слуху.

– Прочтём на вывеске, – сказал я, – узнаем, какие тут в газонах растут цветы… и ничего вашим трусам не будет. Мои же за ночь не сдуло. Откуда в Париже ураганы? Тут классно! Просто. Без выкрутас. Но классно. Тебе же не важны звёзды… мне вообще звёзды – на… шахер-махер: тепло, ключ есть, полы моютЪ, полотёшки меняют регулярно. Чего нам ещё надо? Бабы не хватает, так выйди и… в душе подро…

– Чичи таскала кирпичи, – шипит машина куева, предлагая замену точкам.

Бум ей по крышке!

А туалет там совсем оригинальный. Унитаз у самого окошка. Окошко узкое, но если привстать, чтобы позаботиться о гигиене жопы, то твой задний фасад и сорт туалетной бумаги вся противоположная сторона увидит. И на той стороне подобная планировка. И я в тех окнах видел, как бабёнка занималась мас…

– Массажем.

– Дура! Молчать, тебя не спрашивали.

– Да ладно, не краснейте, мадамы, – не массажем, мы же грамотные, а мастурбацией, типа тёркой полового органа, – дело-то обычное. Два раза в день – для нормальной, не фригидной женщины – это норма. Поверьте, я вас не фотографировал, а только сам чуть-чуть… Ну, как бы вздрогнул. Так же, как и вы. Но не до конца, а так… шутя как бы. Как хорошенькую собачку погладить.

– Стоп! В номере телевизора нету, – понизил Бим статус гостиницы, – просто не-туш-ки! Вот те бабушка и Юрьев день. Ихний Юрьев день. Сервиз по-французски! А оплочено всё! Выключь, блин, машинку. Она ток ест по-нормальному, а порет ерунду. Шутиха Балакирева!

Бим сказал именно сервиз, а не сервис, – тоже мне шутник. А про телевизор в сетке не прописано. Что есть, с тем и соглашайся. То же самое говорит чек. И холодильника вам не надо: ешьте в нашем кафе. Оставляйте там ваши денежки.

– Ёк-мотылёк, я тоже сейчас как ты сделаю. Подвинешь трусы, а я пока свои постираю? Верёвка длинная? Пожадил с верёвкой?

Верёвка типа шёлковой бечёвки или лески на всякий непредвиденный случай у меня всегда есть. Лежала в багажнике поначалу, потом я её в повседневную сумку переложил. Но моей предусмотрительности никто не ценит – только посмеиваются, а сами, вроде как бы невзначай, пользуются. То же и про шампунь, и про обыкновенное мыло, и про стиральный порошок. Я уезжал за границу на месяц, на целый месяц, а это что-то, да значит. Бим обещает возместить использованное по приезду на родину. Но, не возместил. Да и хрен с ним. Там каждый положил на алтарь что-то из своего. Никто не жадил и подпольно не еврейничал.

Бим: «Кирюха, слышь, а тут в гостинице даже стиральный порошок есть.

Я: «Это мой порошок. Из самого Угадая вёз».

Бим: «И мыло? А почему по-иностранному прописано?»

Я: «И мыло».

– Подвину, не вопрос. А где твои трусы? Хоть помнишь, куда свои положил?

Бим поозирался. Задумчиво, но более демонстративно – желая произвести на меня эффект – почесал снизу мошонку, прикинул в горсти вес яичек – о-о-о, тоже проснулись – сказал. Я не прореагировал и не похвалил яичек, а Бим расстроился и пошёл в душевую комнату искать брошенные сгоряча и потерянные давеча трусы.

Я подвинул то, что меня попросили, и торчу в окошке дальше…

Хотя это не окошко вовсе, а настоящий-принастоящий французский балкон. Ностальжи идиота сбылось. Всю жизнь мечтал побывать в Париже, думал и умру без Парижа. А тут такое. Лучше бы и не знать, а мечтать по-прежнему, без крушения мечт… Хотя лучше знать. Лишний повод похвалиться перед девчонками: «Я и в Парижике-де бывал… Да что это за Париж, – хмыкнул бы я, не моргнув глазом, как Порфирий учил, – так себе, обыкновенный городок…»