Случай - Иван Плахов

Плохо понимая, что они ему говорят, Адам продолжал улыбаться, недоуменно пожимая плечами. Наконец, ничего не придумав умнее, он признался на русском:

– Ничего не понимаю. Ферштейн, старая обезьяна? Я русский, копире? Облико морале. Но мани фо ю! Копире?

– О, руссе, руссе, – радостно в один унисон взвизгнули фотографы и поменялись местами: сизоносый встал слева, а круглолицый с морщинистым лицом младенца – справа от Адама, – Но палраре ун по ин руссо, копире? Ун по ин руссо! Я говорить руссо, мало-мало. Белла, че белла дона. Ай, калинка-малинка. Тцэ, тцэ, тцэ, ах, малинка! Вы, руссо, очень, очень красиво.

Адам зачем-то поправил грудь, – видимо, это была неподконтрольная ему телесная реакция, – и снова улыбнулся, после чего опять повторил:

– Но мани фо ю, ферштейн?

– Но мани, но мани, долче белла, для вас бесплатно, калинка-малинка. Хочешь фото? Фантастик фото!

– Бесплатно? – снисходительно уточняет Адам, поправляя волосы, – если бесплатно, то можно.

– Можно, можно, – засуетился сизоносый, который и оказался знатоком русского языка, – фантастик фото. Пер долче донна фантастик портфолио. Кописко?

– Кописко, кописко, старый пиписко, – хохотнул Адам и повел плечами, – Давай фотографируй – я не против.

– Уна моменто, белла донна, – встрял в разговор напарник сизоносого, отчего его лицо сложилось в приторно-слащавую гримасу, – Э туйо окьи нери коми дуэ стели пер ме. Очьи черны.

– О, да, – обрадовался сизоносый, – Очьи, очьи черны. Очень красиво. Очень. Нерро окьи. Белла окьи. Очень люблю, белиссимо.

– Соло ин студио фотографико.

– Эсаттаменте, Джузеппе, фантастико фотосессия. Мало-мало фотосессия. Экшн. Хорошо. Хочешь? Будет хорошо, очень к-хорошо. Калинка-малинка, долче витта: водка, икра, – браво.

– Так фотографироваться будем или как? – удивился Адам неожиданному повороту в разговоре.

– Будем, будем, – энергично заверил его сизоносый и даже от возбуждения снял свою капитанскую фуражку и промокнул клетчатым платком вспотевший затылок, – Но не здесь. Можешь подождать нас на пьяцце, в кафе? Всего соло мало-мало диечи – десять минуток. О-кей?

– Ну ладно, а в каком кафе? – согласился Адам.

– В кафе «Флориан», для такая белла донна только там. О-кей?

– О-кей, о-кей, старый лицедей. Только учти, ждать я вас не буду. Если что, то уйду одна.

– Нон, синьора, нон си преоккупи! Мама-бошкой клянуся. Правда, Джузеппе?

– Эсаттаменте, пароло д-оноре!

– Ничего не понял: какие вы экскременты имеете в виду? – но черт с вами, рискну. Посмотрим, что такое долче вита для вас, – с этими словами Адам прошел сквозь расступившихся в почтительном полупоклоне стариков и отправился на площадь Святого Марка.

Перед собором, покрытым гигантскими патинированными бородавками куполов, теснилась бестолковая масса туристов, разочарованно обступившая громаду пиратского триумфа венецианцев, в который уже не пускали: единственным утешением был снимок на фоне мраморно-мозаичного великолепия или «селфи» на телефон под одобрительный гогот соплеменников. Пройдя между вавилонским сбродом на площадь, на которую уже начали спускаться сумерки, спугнувшие большую часть голубей и иностранных зевак, он двинулся вдоль почерневших фасадов Новых Прокураций в сторону дощатого помоста в окружении сотни уличных столиков, часть которых была занята завсегдатаями этого заведения: это было знаменитое кафе «Флориан», Мекка Венеции. Напротив него расположилось кафе «Квадри», стремящееся оспорить у него честь считаться самым дорогим в этом городе.

Бодро-печальная музыка профессиональных лабухов на помосте нежно скользила над гранитными плитами площади, навевая мажорное настроение счастливого безделья, заслуженной праздности беспечных, избалованных жизнью людей. Присев за ближайший столик, Адам решил пополнить их число.

Немедленно возникший весь в черно-белом официант услужливо склонился над ним, выражая всем своим видом глубокое презрение к его желанию стать избранным за одно лишь эспрессо, которое Адам заказал в надежде хоть как-то сэкономить.

– Уна моменто, синьора, – с полупоклоном ответил он и исчез, предоставив Адама самому себе и жадно-любопытным праздношатающимся местным бездельникам, парами наматывающих круги по площади: от Кампанилы до портика Музея Коррер, а затем обратно, мимо аркады Старых Прокураций до Торе дель Оролоджо, – башни с вычурным лазурно-золотым циферблатом городских часов. Компанию им составляли облезлые голуби и чайки, гордо возвышавшиеся белыми самоуверенными гигантами среди толпы пернатых сизокрылых попрошаек.

Оглянувшись вокруг, Адам не увидел никого, кто привлек бы его внимание: позади него сидели три американские туриста, крупные как лошаки, – они громко восхищались сами собой, своей страной и местной дороговизной, – слева от него тихо ворковали французы вокруг бутылки «Беллини», жуируя словами «ви» и «сова», словно жонглеры в цирке «Дю-Солей», а за ними сидела угрюмая пара немцев, остановивших свой выбор на привычном им пиве, словно других напитков на свете для них не существовало. От иностранцев выгодно отличались местные завсегдатаи, с присущим только им одним аристократизмом потребляя местные десерты и вино.

Адам эффектно облокотился правой рукой на столик и, закинув ногу на ногу, принялся ждать своего кофе, периодически поправляя волосы и воротник своего платья, будто ему было трудно дышать: еще одна непредсказуемая реакция его тела, постоянно желающего привлечь к себе чужое внимание. Официант принес его эспрессо со стаканом холодной воды, поставил у Адама под носом, заставив убрать локоть со стола, и ловко подсунул под блюдечко с кофе счет, после чего с язвительно-снисходительным «Прего» удалился.

Пригубив стакан с водой, Адам с нескрываемым любопытством выдернул счет из-под блюдца и развернул. Цифра, стоящая там, его совершенно ошеломила: 15 евро за одно эспрессо – это, однако, не имело разумного объяснения. – входной билет в мир баловней судьбы был оскорбительно дорог для человека, всю жизнь привыкшего считать чужие деньги, составляя сметы на благоукрашения кладбищ и мемориальных парков в своем городе.

«Интересно, догадываются другие иностранцы, сколько стоит здесь что-либо заказать? – с нескрываемой обидой на собственную неосмотрительность подумал он, возвращая чек на прежнее место, – Эти фотографы меня явно развели. Неужели они заодно с этим заведением? Но те же американцы или французы явно здесь по собственной воле: навряд ли и им была обещана фантастическая фотосессия, как мне. Интересно, они еще появятся или я пал жертвой собственной глупости».

Выпив в один присест свой кофе, он тщательно прополоскал рот водой, жадно ее сглотнув, и принялся ждать, что называется «у моря погоды», в надежде на чудо. И чудо не заставило себя ждать в лице красавца мужчины с легкой модной небритостью на породистом лице потомственного аристократа и накаченной мускулатурой, еле прикрытой легким льняным костюмом, явившись перед ним с очаровательной улыбкой профессионального ловеласа.

– Ми скуззи, пермессо? – склонившись над ним, поинтересовался он и, не дожидаясь ответа, сел рядом.

– Но порларе итальяно, – томно выдохнул Адам, стыдливо потупив взор, при этом обеими руками поправив грудь, – тело не дремало, продолжая работать на публику, – и поменял положение ног, задвинув их под свой стул.

– Ноу проблема, синьора, – во все тридцать два зуба оскалился незнакомец и, положив свою густо поросшую короткой черной шерстью узкую загорелую ладонь на испуганные пальцы Адама, вплотную прильнув к нему, процедил сквозь зубы, – Комме чи кьямо?

– Но кописко, ферштейн? – выдохнул Адам, играя голосом, словно оперная певица, понизив его сразу на две октавы, – Я из России.

– О, руссо? Перфекто. Но адфаре русса донна. Комме чи кьямо? Вот из йо наме? Андестенд ми? Йо наме? Ио Марко, май наме ис Марко. Йо наме ис…?

– А, имя, – несколько пошловато хохотнул, догадавшись, Адам и, вспомнив этикетку на саквояже в номере с надписью Ф. Скарамуш, решительно произнес, – Франческа. О, да, точно, Франческа. Май наме Франческа, ферштейн ми?

– О, белла кьямо! Йо а со бьютифал, диа Франческа. Ду йю андестенд ми?

– Нет, решительно пресек его воркование Адам, постепенно раздражаясь от совершенно откровенного флирта наглого незнакомца, – Достал со своим андестенд. Уже сказал, что я русский, понимаешь? Тебя не понимаю.

– О, андестенд йю, ай андестенд йю.

Выдернув свою руку из-под ладони настырного донжуана, Адам уточнил,

– Я тебя не понимаю, понимаешь?

– О, йес, йес, – радостно улыбнулся красавчик Марко и предложил, – Ду йю вонт ай вил шоу йу май сити, май чита?

– Ду йю вонт пей фор ми? – напряг все свое знание английского Адам и выпалил эту фразу с радостной улыбкой, решив использовать настойчивого итальянца для оплаты своего счета.