Дашка и Д - Дарья Светлова

Отвалите было сказано и той части самой Дашки, которая чувствовала себя несчастной и одинокой. Одиночество. Еще один наркотик для мозгов. От которого любят лечить, с которым учат как жить, не выдавая при этом страшную тайну мальчиша-кибальчиша. Одиночества на самом деле не существует. Есть человек, как уникальный организм. Есть индивидуальность и неповторимость таланта, характера, умений и привычек. Есть личные планы и мечты, ставящие перед тобой определенные задачи, выводящие на твой собственный жизненный путь. И есть другие люди, которые тебя окружают. Которых ты любишь или которые тебе безразличны. До которых тебе либо есть дело, либо нет. Позиция «мне до вас нет никакого дела» обществом всегда осуждалась, поэтому тема одиночества муссировалась. Кому нужны уникумы, одиночки, свободные индивиды? Обществу подавай отшлифованного под задачи общества среднестатистического жителя, которому для лучшего контроля над ним дополнительно внушат, что он одинок.

Прав Демидыч, говоря, что мы, русские, слишком много значения уделяем понятию «общество», полагаемся на других, а не на себя, слушаем других, а не себя, и как результат слишком сильно зависим от обстоятельств. «Он – жертва обстоятельств». «Обстоятельства так сложились». С таким подходом мы гордимся лишь тем, что можем выживать в любых условиях. И этим выживанием только и занимаемся. Изменились условия, надо приспособиться. Опять изменились, не важно, в плохую или хорошую сторону, опять приспосабливаемся. Поэтому и грустные такие ходим. За главное не то принимаем. На лице каждого второго русского за границей выражение «ну, и что нам день грядущий приготовил?». По этому выражению и узнаем друг друга.

Обстоятельства для нас, а не мы для обстоятельств. И вообще к черту обстоятельства. Есть дело – делай. Нет дела – ищи его или просто живи и радуйся. Выбирай то, что нравится тебе, а не то, что предлагают на жизненной распродаже. Обстоятельства подстроятся. Выдадут, что надо, и организуют, как положено. Как только поймут, кто в доме хозяин, и с кем шутки плохи.

«Звучит, как речь с трибуны, но есть к чему прислушаться. Что? Кто там опять про смысл жизни?» Но и на этот вопрос Демидыч успел ответить.

– Мы наполняем эту жизнь смыслом, – написал он Дашке, которая ныла, что у нее тупик, ступор и непонятно, что зачем. – Как-то так. У меня был момент, когда надо было выбрать, продолжать путешествие или дома остаться. Я выбрал продолжать. И несу теперь полную ответственность за свое осмысленное решение.

Эдвин тоже начал нести ответственность. Он сказал, что насчет мотоцикла договорится, а поедет Дашка или нет, это уже как получится. «Может и съезжу, – решила Дашка. – Только не сегодня, а завтра. Икат с Роте лишним не будет. Да и Эдвина порадую. Будет второй ступенькой для него, после фотошопа. Главное, не переиграть. Я-то уеду, а он останется».

И повесит Дашкину фотографию на экран монитора, как фотографию японской девушки. Коллекционера иката, которая приезжала регулярно в Западный Тимор и, по словам Эдвина, была его подругой. Насчет подруги он соврал. Но при этом жаловался, что она ему изменяет, так как ей просто нужен мужчина, который охранял бы ее и ее деньги. Эдвину страдал еще и потому, что он был полукровкой. Наполовину индонезийцем, наполовину португальцем и на чуть-чуть еврейских кровей, наградивших его отсутствием сходства ни с теми, ни с другими, ни с третьими из-за темно—желтого оттенка кожи, европеоидного разреза карих глаз и высокого роста. Рядом с индонезийцами он выглядел европейцем. Рядом с европейцами непонятно кем. Чужой и для тех, и для других. Чужой для продавцов иката, которые приходили к нему в хибару, чтобы продать чего и отдохнуть в жару. Чужой для посетителей бара, которые заваливались в бар вечером выпить, но Эдвина в компанию не принимали. Лет ему было под полтинник, но заметно это было только, когда Эдвин снимал кепку, под которой скрывалась больших размеров проплешина. Такой стареющий topass – «черный португалец», потомок смеси пришлых и местных. Владелец бара и дешевого хостела. Одинокий и печальный. С планами на будущее, которым не удалось реализоваться так, как хотелось, потому что печальные мысли и обстоятельства не дали. С нехорошей наследственностью из-за существующего до сих пор обычая жениться на двоюродных сестрах4. Но верящий в чудо, что придет кто-то и полюбит его таким, какой он есть. Любить Эдвина было просто. При всей своей печали он был открыт миру как двадцатичетырехчасовой бесплатный супермаркет. Но и опасно. Тем, что погрузит он на тебя свои печали, а ты и не заметишь – прямо как в супермаркете в твоей корзинке откуда ни возьмись появляются дорогие и неполезные товары импульсного спроса.

Дашка ответила на смску Эдвина, что садится на паром в Макассар и в Купанг в ближайшее время не собирается. Итак, Макассар.

– Я уже ездила на пароме, – сказала Дашка ангелам. – Из Купанга в Энде. Было так много людей, что я спала между двух мужчин, которых видела первый раз в жизни.

– Конечно, конечно, – ответили ангелы. – Мы, когда тебя увидели, задумали, как же ты путешествуешь одна, знаешь, будучи женщиной.

– Давайте спросим насчет каюты, когда на борт попадем.

– Да-да, обязательно.

Уже лучше. Спросим на борту про каюту. Когда на борт этот попадем. «Пелни» шел по длинному маршруту со всеми остановками. Отрезок Лабуанбаджо—Макассар был где-то посередине. Корабль опаздывал, поэтому погрузка-разгрузка шли параллельно и не всегда удачно. По одному и тому же трапу поднимались на борт люди и разгружали коробки размером с посудомоечную машину. Коробки норовили упасть в воду, грузчики как обезьяны цеплялись за поручни и зависали над щелью между кораблем и причалом, пассажиры с чемоданами застревали в проходе, матросы-распорядители хватали людей за шкирку и утрамбовывали вовнутрь, в лестничный проем, на котором уже плотно расположились другие пассажиры с вещами, детьми, бамбуковыми ковриками и сильно пахнущей едой в пластиковых контейнерах.

На палубе экономического класса можно было арендовать матрас и провести ночь в душном помещении. Можно было найти себе местечко на верхней палубе. Дашке не хотелось ни первого, ни второго. Она поймала взгляд матроса, терпеливо ожидающего, когда же эти недалекие туристы поймут, что им не вниз и не наверх, и спросила:

– Каюта?

– Первый класс ок? – вздохнув с облегчением, ответил матрос. – Один миллион ок?

– На троих?

– Ок, ок!

Конечно, ок. Матрос получил на руки месячную зарплату и проводил Дашку и ангелов в каюту с кондиционером, горячей водой и двухразовым питанием.

– Хорошо иметь деньги, – сказал один из ангелов.

– Хорошо быть богачом, – сказал другой.

– Я займу верхнюю койку, – сказала Дашка.

Достала спальник, хлебнула чая из припасенной заранее бутылки и легла спать. Спокойной ночи, мальчики! Большое спасибо за компанию!

Чужие похороны

Порт Макассара шумел как коммунистическая стройка двадцатых годов прошлого века. Разгружали багаж, люди спускались по трапу в толпу провожающих и встречающих, ушлые водители бемомобилей5 выискивали себе пассажиров.

– Пять, – показал растопыренную пятерню водитель, толстый, потный, с лоснящимся лицом. – Бемо. Чартер.

Макассарские бемо были все как один голубые без вольностей в декорировании. Это вам не Купанг. Купангский бемомобиль объявлял о своем прибытии мегадецибелами тяжелого рока и аэрографией обнаженной красотки на бампере. Управляли купангским бемо водитель и зазывала-контролер. Обязанность водителя – следовать маршруту, обгонять бемо конкурентов и лавировать среди плотного транспортного потока, состоящего в основном из мотоциклов. Обязанность зазывалы-контролера – стоя на подножке, призывно выкрикивать пункт назначения и затаскивать внутрь не успевших опомниться пассажиров. Бемо были на самоокупаемости, две тысячи рупий с носа за поездку. Выигрывала пара, где водитель – философски настроенный летчик-истребитель, а зазывала-контролер – шустрый, глазастый и горластый мастер втюхинга транспортных услуг.

Две тысячи рупий за изыски декора против пятидесяти тысяч за голубой вагон с ленивым шофером. Спасибо, не подходит. Для поездок девушек из порта в отель есть отличная альтернатива – скутеры молодых, прилично выглядящих мальчиков в отглаженных хлопчатобумажных курточках и новеньких джинсах. Им тоже куда приятнее возить девушек, чем толстых коммивояжеров из Сурабаи. Вот и мальчик появился.

– Лосмен6 «Семера», – сказала Дашка.

Мальчик показал четыре пальца, что означало сорок тысяч рупий.

– Три, – показала три пальца Дашка.