Песни/Танцы - Алексей Ручий

– А теперь быстренько вставай, бери своего друга – и идите отсюда. С вокзала идите, нечего вам тут глаза мозолить. Патрули ходят.

Ишь ты, какой заботливый выискался! Только твоей заботы нам и не хватало!..

Я медленно встал со стула и так же медленно пошел прочь из этого мрачного помещения. Чего торопиться-то? И так уже опустили по полной.

– Только без обид, парни, – послышалось мне вслед, – у нас тоже жизнь нелегкая.

«У тебя-то жизнь нелегкая, комендатурская сволочь?», – только и подумал я.

– Дверь сами откроете? Там просто защелку отодвинуть надо. Я потом закрою.

Так я остался без половины денег.

– Пошли, – сказал я Паше, – судмедэкспертиза установила, что мы не пьяные.

Из комендатуры мы вышли мрачные. Только почувствовали свободу – и вот вам. Получите и распишитесь. Я вкратце пересказал Паше наш разговор.

– Ты это, Лех, – сказал Паша, – если денег надо, я поделюсь. По моей же вине нас забрали. Моего же брата ждали…

– Брось ты эти глупости, – я сплюнул, – какая вина? Сам виноват, что по форме решил домой ехать, надо было как ты – гражданку покупать. Покрасоваться хотелось… Ладно, в голову не бери – не обеднел же я, в конце-то концов. Обидно просто, что служишь, служишь, землю вперемешку с говном жрешь, а эта скотина себе жопу в комендатуре наедает, еще и обирает тебя потом…

– Так везде.

– Знаю. Потому и обидно. Пошли с этого треклятого вокзала.

Настроение было хуже некуда. Опустили. Самым настоящим образом опустили. Тут уж не до радости, не до смеха.

Мы вышли на привокзальную площадь и встали в самом неприметном углу – от греха подальше. Минут через десять, наконец, подъехал Пашин брат, и мы пошли в находившийся неподалеку Макдональдс. На душе по-прежнему было мерзко.

Потом мы сидели в Макдональдсе и жевали свои гамбургеры, запивая их приторной кока-колой. Паша беседовал с братом, а я смотрел в окно. На людей и солнце, на солнце и людей. Сердце сжимала тоска. Мы думали, что мир ждет нас с распростертыми объятьями, а он ждал нас с ножом за спиной.

Доев, я вышел покурить, оставив Пашу с братом наедине. Пусть пообщаются, не буду мешать. Встал у стеклянных дверей Макдональдса, достал сигареты.

Мимо сновали люди. Туда-сюда. Сюда-туда. По часовой стрелке и против часовой. По горизонтали и по вертикали. Везде. Всюду. Мерзкие люди. Или мне только так казалось? Скурив сигарету до самого фильтра, я бросил окурок на асфальт. Немного отлегло.

Вышли Паша с братом. Стали прощаться. Я пожал руку Пашиному брату, рука была теплой – значит, в ней еще бежала кровь. Этот человек был живым. Как, возможно, и все вокруг. Может, я и неправ. Хотелось бы, чтобы я был неправ. Очень.

Проводив Пашиного брата, мы пошли на привокзальную площадь к фонтану. Сев на гранитную эспланаду, долго молчали и смотрели на фонтан. Струя воды вылетала вверх метра на два с половиной, рассыпалась брызгами и падала вниз. Забавно. Словно вся наша жизнь: взлет и падение.

– Как ты? – спросил меня Паша.

– Да, вроде, нормально.

– Точно?

– Ну, осадочек как в том анекдоте, конечно, остался, но это не смертельно.

– Может, все-таки возьмешь денег? Я завтра уже дома буду, они мне там ни к чему.

– Я тоже завтра дома буду. Если не забухаю, конечно, – я улыбнулся, Паша улыбнулся в ответ, – а насчет денег я тебе уже сказал: брось, я не последнее отдал, до дома доехать хватит.

– Ну как знаешь…

– Поехали лучше отсюда. У меня это место изжогу вызывает.

– Куда?

– Да хоть на ВДНХ.

– Поехали.

И мы поехали. Немного поплутали в паутине московской подземки, но, так или иначе, добрались до станции ВДНХ без потерь. Пока ехали в метро, настроение мое немного улучшилось. В общем-то, жизнь – забавная штука, вроде колоды карт – никогда не знаешь, какую вытянешь. Я вот вытянул свою: пусть не самую лучшую, но, пожалуй, и не самую худшую. Кто знает, что нас ждет там впереди?

Когда поднялись наверх, день потихоньку начинал клониться к вечеру. Летние вечера длинны, но подкрадываются незаметно. Мы перешли дорогу, и пошли вдоль забора выставки достижений народного хозяйства.

За забором взмывала в небо серебристая сигара-ракета; теснились, наползая друг на друга, футуристические павильоны, созданные в эпоху преклонения перед покорителями Космоса. Это сейчас Космос – обыденность, словно магазин на соседней улице, но каких-нибудь тридцать-сорок лет назад он был для людей чем-то далеким и возвышенным, чем-то непонятным, таинственным и даже пугающим. Не зря первый космонавт – Юрий Гагарин заслуженно был народным любимцем.

Однако для времени нет авторитетов, и теперь даже Космос не вызывает того благоговения, которое вызывают, например, деньги. Человек приземлен. С развитием цивилизации он не только не возвышается, но, наоборот, все более пригибается к земле, как его древние прародители…

– Сейчас пивка бы… – прервал мои мысли Паша. Я мгновенно вернулся из Космоса на землю и понял, что тоже хочу пива. Воистину человек приземлен.

– Да, не мешало бы. Только пойдем отсюда, с глаз. Выпьем где-нибудь во дворах. Не хочется на губу загреметь на дембель-то.

– Пойдем, конечно.

Мы пошли по проспекту вдоль парка, разбитого вокруг Выставочного Центра, потом свернули на одну из ответвляющихся от него улиц. Слева от нас высилась эстакада монорельсовой железной дороги, изредка по ней шелестели поезда. Поезда, поезда, как говорится – самые поездатые в мире.

– Что молчишь? – спросил я Пашу.

– А чего говорить-то? – ответил он вопросом на вопрос.

– Ну что-нибудь…

– Что-нибудь я не могу.

Помолчали.

– Что на гражданке-то делать собираешь? – через некоторое время спросил я Пашу снова.

– Сейчас в Брянск, на полтора месяца, потом назад в Москву, в МГУ поступать. В Питер к тебе, конечно, заеду…

– В МГУ?

– Ну да.

– Ты уже точно решил?

– Точнее не бывает.

– Тогда за это обязательно надо выпить пива!

Пива мы купили в магазине через квартал, я взял еще пачку сигарет. Пить пошли в близлежащий двор, там встали за какими-то гаражами. Открыли бутылки зажигалкой.

– Давай, за МГУ…

– И за дембель.

– И за дембель!

Звонко стукнулись друг о друга две бутылки. Выпили. Пиво было вкусным – таким вкусным бывает только все новое либо очень хорошо позабытое.

– Ух! – только и сказал Паша.

– И не говори.

Тишина, изредка разрываемая шелестом поезда по монорельсу, запах весны, ощущение свободы – такое бывает лишь раз в жизни. Дембель, одним словом.

– А ты что собираешься делать? – спросил меня Паша.

– Я? – я прикинул, какие перспективы ждут меня на гражданке, – ну сначала, наверное, бухать-отдыхать, а потом восстанавливаться буду в университете.

– На юридический?

– Не знаю. Не тянет меня на юридический. На философский хочу.

Мы глотнули еще пива. Закурили.

– И кем будешь? – Паша выпустил струю сизого дыма.

– Кем-кем, философом!

Мы засмеялись. Все в этом мире условно: хочешь быть одним, а жизнь делает тебя совершенно другим, разве тут можно загадывать? Почти как в анекдоте: делали наши ученые ракетную установку, а получился холодильник. Отклонения вероятны, возможны, и даже нужны – без них мир становится скучным.

– У тебя пива много осталось? – спросил я Пашу минут через пять.

– Да не очень.

– Допивай тогда, пойдем – еще возьмем.

– Что-то ты разошелся…

– А чего мне терять-то? Годы жизни, подаренные родной армии, уже не вернешь.

Мы с Пашей допили пиво, и пошли до магазина – повторить. На этот раз взяли сразу по две бутылки – чтобы не пришлось ходить в третий раз. Пили на том же самом месте, за гаражами. Почти молча. Все, что нам надо было друг другу сказать, мы уже сказали.

Солнце закатилось за дома, напоследок разлив лужи алого света. Майский вечер был в самом разгаре, теплый и розовый – как в солдатской песне. Эх, армия… Если бы не ты – кто знает, что бы было… Слишком много вариантов, слишком мало вариантов…

– В МГУ на какой факультет будешь поступать?

– Да все так же на биологический.

– Жуков и бабочек изучать?

– И их тоже.

Вот и поговорили. На самом деле, как бы нам не казалось, что за воротами КПП что-то изменится, не изменилось ровным счетом ничего. Вот мы, вот этот город, Москва, вот дома, вот люди… Вот пиво у нас в руках, сигареты. А больше ничего. Совсем. И поговорить даже не о чем, потому что все давно уже сказано. Никогда не ждите ничего нового, ступая на старую землю.

– Ладно, пойдем, – сказал Паша, когда мы почти допили пиво, – у меня поезд через час.

Я посмотрел на часы. Половина девятого. У Паши поезд в полдесятого. У меня в час ночи. Дела. Мне предстояло провести в одиночестве целых четыре часа. В чужом городе. В чужом холодном и равнодушном городе.