Точка разрыва - Джим Браун

– Космический корабль?

Даб кивнул. Хлопья белой слюны повисли в уголках его рта.

– НЛО. Долбаный неопознанный летающий объект. Он всему виной. Я его расстрелял. Дырку в нем сделал. Но он рухнул. Рухнул плашмя прямо в середину моего курятника, сжег моих птенчиков, маленьких, бедных птенчиков.

Спина старика заходила ходуном. Он скрючился. Лицо его сморщилось. Щеки повисли, как пустые мешки, когда Даб Пелтс зашелся в молчаливом плаче.

С минуту Джерри соображал, что предпринять. Он знал Даба всю жизнь. За ним водились кое-какие странности, особенно после смерти жены, но на сей раз он зашел слишком далеко.

– Не веришь мне, – сказал старик, покосившись на него краем правого глаза. – Пойди и посмотри на это сам, чертов сын.

Что-то новое проступило в лице старика. Румянец принял восковой оттенок. Страх, неприкрытый страх мелькнул в налитых кровью глазах.

– Пойди и посмотри сам, но вот что я тебе скажу: я туда никогда больше не пойду. Никогда.

Пайпер проснулась в одиночестве. Было без четверти двенадцать. Яркий теплый свет отражался от белой поверхности снега и проникал через окно, выходившее в сад. Она села и потерла мышцы на шее. Огонь в камине догорал. Пайпер проснулась от легкого холодка.

Одна.

Дин был с ней, когда она заснула на кушетке. Пайпер обнимала его. Успокаивала, баюкала, гладила по голове, пока он тихонько плакал.

Шериф отослал их домой, когда было уже больше двух часов ночи.

– Можешь приютить его на ночь? – спросил Джон у Пайпер. – Не думаю, что он сможет быть в одиночестве. Впрочем, так же, как и ты. Показания ваши я выслушаю и утром.

– У меня есть комната для гостей.

Но они до нее так и не добрались. Пока Дин разжигал огонь, Пайпер собрала поесть.

Они присели на кушетку, потягивая вино и глядя на пляшущее, как извивающиеся ряды кордебалета, пламя. Угли трещали, легкое облачко голубовато-серого дыма поднималось из камина. Разговор не клеился. Должно быть, эмоции перегорели, подумала Пайпер. Оба они обессилели.

В какой-то момент Дин заплакал, и она заключила его в объятия, чтобы успокоить. Гладила по волосам, целовала в виски, поддерживала. И она плакала вместе с ним. Так на кушетке, обнявшись, как влюбленные, они и уснули.

А сейчас он ушел. Да, Пайпер была разочарована.

«Женщина умерла, а ты озабочена тем, что твой дружок рано покинул тебя. Стыдись».

Пайпер встала и потянулась. Она не меняла одежду с прошлой ночи и почувствовала себя несвежей и измотанной, ей срочно нужно принять душ.

В кухне она нашла записку: «У меня идея. Ушел в лабораторию. Взял джип. Скоро вернусь. С любовью, Дин».

Шериф запустил пальцы в волосы, потом кое-как нахлобучил свою круглую шляпу и поморщился. Он ненавидел больницы. А морги тем более. Не мертвецов. Он мог их касаться. Но запах. Ужасный запах, который пропитывал всю одежду, въедался в волосы…

Он накинул простыню на лицо Мевис Коннетти, потом задвинул поддон в хромированный шкаф.

Забит до отказа.

«Если еще кто-нибудь умрет, мне придется складывать их в поленницу».

После сопровождения Мевис Коннетти («сопровождение» – какое бездушное слово) Джон около двух часов допрашивал с пристрастием бродягу. Илия. Шериф скрипнул зубами, в висках от постоянной бессонницы пульсировала кровь. Бродяга только улыбался. Когда же он начинал говорить, то выходила идиотская болтовня. Джон потерял терпение и свой профессионализм. Он как следует поколотил парня – расквасил губу, поставил «фонарь» под глазом.

Человек этот явно был ненормальным, в этом не оставалось сомнений. Но не оставалось сомнений также и в том, что он не убивал Мевис Коннетти. У него было отличное алиби: в это время он находился в тюрьме. Так что же это значило? Два убийцы? Тандем убийц?

– Шериф! – дверь морга распахнулась с такой силой, что пружина распрямилась и откинула дверь обратно, жестоко саданув по носу Коя.

Помощник попятился, испуганно моргая. Джон вышел следом.

– Ты как?

Кой держался за нос.

– Я двумыю, я свомав мой нуф.

Джон отвел его руку. Нос распух и наливался кровью.

– Ты не сломал нос. Он даже не кровит. Но ты сломаешь шею, если будешь так бегать.

– Она просто отлетела и ударила меня.

– Да я там был, помнишь? Так что же такое важное случилось, что ты рвался сказать мне, наткнувшись на дверь?

– Это она наткнувась на меня.

– Неважно.

Помощник скосил глаза от напряжения, пытаясь рассмотреть нос. В громкоговорителе раздался голос сестры, вызывавшей санитара в палату номер один.

– Чиверс, – выпалил Джон.

Это привлекло внимание его помощника. Он поднял широко раскрытые глаза:

– Бводяга пропав.

– Что?

– Пропав, – повторил Кой, зажав нос большим и указательным пальцами. – Бводяга.

– Бродяга? Илия Костлявый? Кой кивнул.

– Он пропав. Ушев. Исчез. Фь-ю-ю.

Джон выбежал прочь.

– Это не моя вина, шевиф. Я пвинес ему овадьи.

Снег перестал идти. Джон успел заметить это, пока летел двадцать шагов между больницей и департаментом. Но тот, что нападал, не растаял. Этим утром термометр показывал минус десять, но, видимо, неверно. Джон знал, что такое минус десять, а сейчас было чертовски холодно.

Теплая волна воздуха из офиса ударила ему в лицо, но он не замедлил хода.

– Телефоны в норме, – отрапортовала Мегги Дейн, прикрыв рукой микрофон. – Управление на линии. Они закрыли дорогу со своей стороны и хотят знать, сделали ли мы то же самое.

Джон скорчил рожу, но не остановился.

– Скажи им, что я, черт дери, слишком оглупел, чтобы думать об этом. Нет, скажи им, что мы специально оставим ее открытой, чтобы посмотреть, сколько народа пролезет в ущелье.

– Шериф говорит, что, безусловно, офицер, дорога закрыта, – с профессиональной корректностью отчиталась Мегги в телефонную трубку.

Джон едва сдержал улыбку, поднимаясь по лестнице.

– Скажи, чтобы они прислали вертолет; нужно отвезти тела на экспертизу.

Он даже не потрудился обернуться, чтобы убедиться, слышала ли его Мегги. Она всегда его слышала.

Камеры предварительного заключения были устроены в подвальном помещении здания муниципалитета. В них вел только один вход, а из них – только один выход, из-за чего частенько возникали столкновения со службой пожарной безопасности штата. Невзирая ни на что, это означало, что для того, чтобы покинуть камеру, Илии Костлявому пришлось бы пройти по этой лестнице и через эту дверь, потом через центральный офис, а уж потом он смог бы выбраться наружу. Джон, спавший меньше трех часов, знал: здесь всю ночь кто-то находился, и больше половины ночи это был он сам.

Как же, черт подери, он мог сбежать?