Красный Ярда - Георгий Гаврилович Шубин

На закате «потомок» Степана Разина и «внук» Дементьевны добрался до дачи Каноныкина. Огромный барбос встретил его истошным лаем. Гашек подошел к нему, тихо посвистывая.

Оля выглянула в окно и увидела трогательную сцену: возле клумбы сидел на корточках незнакомец, а пес ластился к нему, виляя хвостом.

Оля подошла к двери, открыла ее и спросила:

— Вам кого?

— Я к бабушке. Из Ташкента, — громко ответил незнакомец.

Дементьевна вышла на крыльцо, прищурилась и воскликнула:

— Господи! Как это ты добрался сюда? Чумазый какой! Небось собрал по дороге грязь со всего божьего света!

Гашек обнял старуху.

— Иди в дом, касатик! — ласково сказала она.

Пока Гашек, подчиняясь указаниям няни, приводил себя в порядок, Оля сходила в погреб за кислым молоком и накрыла на стол. Через полчаса в столовую вошел Гашек — чистый, причесанный, в дядиной пижаме.

— Как видите, я воспользовался вашим приглашением, — сказал он.

Пес снова залаял. Оля выглянула в окно. У дверей стоял чешский патруль.

— Что вам угодно? — спросила девушка, еле держась на ногах от страха.

— Провьерка документув! — небрежно пробурчал поручик.

Оля напустила на себя надменный вид:

— Это дача члена Самарского правительства. Она неприкосновенна. Здесь, кроме меня, няни и ее внука, никого нет.

— Открывайте. Мы провьерим, — строго сказал поручик.

— Это самоуправство. Я буду жаловаться на вас Самарскому правительству, — сердито сказала Оля, впуская патруль.

Поручик с двумя солдатами прошли по комнатам и обшарили все углы. Из кухни, навстречу нм, вышел босой лохматый человек в пижамной куртке и кальсонах. Он стоял навытяжку, приложив руку к виску. На его лице блуждала странная улыбка. Солдаты едва не прыснули со смеху.

— Здравия желаю, господа! — сказал по-немецки субъект в кальсонах. — Вы пришли с ответом пана Чечека? Какой награды он удостоил меня, в какой полк зачислил?

Поручик растерялся — он даже забыл о проверке документов. А лохматый человек, не переставая, тараторил:

— Какая удача! Какая удача! Всю жизнь я мечтал стать солдатом и совершить какой-нибудь подвиг. Но мне не везло. В царскую армию не брали, в белую не берут. Им почему-то кажется, что я не в себе… Это чепуха. Я хочу совершить подвиг! Может быть, у меня в ранце маршальский жезл! Хочу помочь чехам расхлебать русскую кашу.

За спиной Гашека Оля делала знаки поручику, показывая, что перед ним — больной.

— Короче. Что вам угодно? — спросил поручик.

— Я совершил подвиг. Мне нужна награда. Я спас чешского офицера.

— Как вы его спасли? — снисходительно улыбнулся поручик.

— Это было на станции Батраки, — радостно откликнулся полоумный. — Чешский офицер так нализался, что еле держался на ногах. Я заметил, как он шел в вокзальный сортир. Ну, думаю, пропадешь ты там ни за что ни про что. Мне стало жаль его. Я вернулся, подошел к сортиру и стал ждать, когда он выйдет. Сколько я так стоял — не знаю. Но он не выходил. Тогда я вошел в сортир и увидел его в дыре — он провалился туда и не мог выкарабкаться. Я схватил его за волосы, вытащил наружу, повел мыться. От воды он очухался и ушел, а я побежал к коменданту. Комендант обязан дать документ, подтверждающий, что я совершил подвиг, а он только ржал и послал меня к черту. Я спас офицера, а комендант отказался дать мне справку. Завтра я пойду к господину Чечеку. Пойдемте вместе к нему, господа!

И полоумный подскочил к поручику, взял его под руку и стал уводить из кухни.

— Оставайтесь дома! — строго сказал поручик, брезгливо освобождаясь от руки сумасшедшего. — Ваш орден пришлют сюда. Он никуда не денется.

— Вот это порядок! — просиял полоумный. — Вот что значит Европа! Хорошо, господа, я буду ждать! — он хитро прищурился и подмигнул поручику: — А если я опять совершу какой-нибудь подвиг, мне дадут два ордена?

— Конечно, дадут! — понимая, что лучше не спорить, ответил поручик.

— Благодарю вас! Благодарю вас! — воскликнул полоумный, бросаясь на шею поручику и целуя его слюнявыми губами. Поручик отшатнулся. Тогда он стал лобызать солдат, но и те отворачивались, не скрывая своего отвращения.

— Не выпускайте его из дома, — сказал поручик Оле, когда она вышла, чтобы закрыть за ним и солдатами дверь. — Этот идиот может натворить такое, что вам потом не расхлебать.

— Он безвредный, — объяснила Оля, — мы обычно запираем его в чулан, чтобы не надоедал нам своей болтовней. Но тут недавно он вырвался на волю и бродил несколько месяцев — где, мы не знаем. Няня к нему очень привязана, жалеет его.

— Вот и держите его в чулане, — ответил поручик.

Солдаты, вышедшие раньше своего командира, хохотали, задрав головы: у окна стоял полоумный, вытянувшись по стойке «смирно», и отдавал честь. Поручик еле увел их.

Оля долго стояла за дверью, глядя в щелку, не вернется ли патруль, — ей было и страшно, и смешно. К ней подошел Гашек — одетый, причесанный, с керосиновой лампой в руке:

— Опасность миновала. Они не скоро явятся сюда, — сказал он.

— Я так боялась! — призналась Оля. — Но теперь я вижу, что вы умеете не только спорить и воевать. По-моему, вы еще и великолепный актер.

Гашек ответил ей:

— Нужда пляшет, нужда скачет, нужда песенки поет!

На рассвете Гашек покинул дачу Каноныкина и пошел в село Большая Каменка. Там жили родители бывшего председателя Самарского губернского совета Алексея Дорогойченко. Писатель надеялся, что Алексей, если он жив, подастся к родным.

Гашек прикинулся полоумным от рождения, сыном немецкого колониста из Туркестана. Крестьяне жалели «божьего человека», кормили, пускали переночевать, и он благополучно добрался до Большой Каменки. Здесь жили и русские, и мордва. Гашек постучался в крайнюю избу с резными ставнями.

Переступив порог, он увидел в углу комнаты икону, а под нею, за столом, большую семью. Из одной деревянной чашки черпали еду старик, старуха, четверо сыновей и четыре дочери. Гашек поклонился.

— Мир вашему дому! — сказал он. — Скажите, здесь живет Яков Федорович Дорогойченко?

— Это я, — ответил старик.

— Вам кланяется сын Алексей…

— Спасибо. Давно ли ты видел его?

— Неделю назад.

— Ты, наверное, голодный, — сказал хозяин. — Присаживайся к столу. Чем богаты, тем и рады.

Гашека не нужно было упрашивать. Он сел за стол с краю. Хозяйка подала ему чистую ложку, хозяин подвинул хлеб и нож. Вылив остатки варева из чугуна в глиняный горшок, хозяйка подала его гостю.

Когда писатель поужинал, старик повел его на чердак. Только теперь, с глазу на глаз, старик спросил:

— Бежишь? — и объяснил: — Сразу видно, что не нашенский. Онучи и лапти завязываешь не по-мордовски.

Гашек понял, что от старика ничего не скроешь, и рассказал ему о