Красный Ярда - Георгий Гаврилович Шубин

— Господин товарищ комендант! — обратился к Широкову самый представительный священнослужитель. — Мы узнали о том, что комендатура требует для красноармейцев тридцать монахинь. Не губите невест Христовых, невинных дев, удалившихся от суетного мира! Подумайте о спасении своей души. Не забывайте, что над нами — господь бог.

— Над нами — потолок! — не сдержался Гашек.

— Вы, господа священнослужители, — строго начал Широков, — вмешиваетесь в дела военной комендатуры. Город находится на чрезвычайном положении. В прифронтовой полосе все распоряжения Советской власти должны исполняться немедленно, без обсуждения. Нам пока нужно тридцать монахинь — и точка! Если их окажется много — лишних отошлем, будет мало — возьмем остальных.

Через час по всей Бугульме зазвонили колокола, как в день храмового праздника. Они созывали мирян на крестный ход. Духовенство и миряне торжественно, с пением скорбных псалмов, под хоругвями, с иконами в старинных окладах, двигались прямо к комендатуре.

— Мать честная! — воскликнул Широков, поглядев в окно. — Крестный ход. Да это же белогвардейская демонстрация!

— Попам захотелось прогуляться с монашками, — отозвался Гашек. — Встретим их по всем правилам!

— Товарищ комендант! — весело отозвался инструктор Таранов. — С ними справится только Гашек. Нам нечего лезть в это дело. Он мастак говорить с попами.

Гашек что-то шепнул на ухо ординарцу коменданта. Тот накрыл стол белой скатертью, поставил на него блюдо с караваем хлеба и солонку с крупной рыжей солью. Стол вынесли на улицу и закрыли им вход в комендатуру.

Когда процессия остановилась прямо перед столом, Гашек преподнес старенькой игуменье хлеб-соль и сказал:

— Благочестивая игуменья, православные служители и миряне! От имени городской комендатуры благодарю вас за прекрасный крестный ход! Вы даже перестарались — привели сюда всех монахинь, нам же достаточно тридцати!

— Во имя господа нашего Иисуса Христа, скажите, зачем вам нужны монахини? — спросила игуменья.

— Работать, — ответил Гашек. — Этого требует священное писание. Так говорит апостол Павел во втором послании к фессалоникийцам, — и добавил тоном проповедника: — «Завещаю вам сие. Коли кто не хочет трудиться, тот и не ешь!» Этого не отрицают и коммунисты. Вы будете убирать дом Волжско-Камского банка на Советской улице. Веники, тряпки, ведра, вода, мыло уже там…

Церковная эрудиция Гашека произвела впечатление на священнослужителей — они только покачивали головами.

Узнав, зачем комендатуре понадобились монахини, игуменья пристально посмотрела на Гашека и спросила, не учинят ли сестрам какой-нибудь обиды в доме Волжско-Камского банка.

Гашек торжественно заверил ее, что ничего подобного не случится. Тогда почтенная игуменья призвала к себе тридцать монахинь, объяснила, что от них требуется, и величаво удалилась с остальными.

Дом Волжско-Камского банка был убран в срок и блистал чистотой.

Убедившись в том, что Гашек сдержал свое слово, игуменья по-своему выразила ему признательность. Она прислала помощнику коменданта маленькую иконку с запиской, в которой стояло всего три слова: «Молюсь за вас».

Гашек повесил иконку над своей кроватью. Это удивило его товарищей — зачем ему такое украшение?

— Это мой талисман, — говорил он, когда они надоедали ему вопросами. — Он застраховал меня на много лет вперед от всяких несчастий — ведь старая игуменья денно и нощно молится, чтобы никакая контра не убила меня из-за угла.

Глава двадцать восьмая

— Что стоит посреди Уфы?

— Буква «фы»!

Уфимская шутка

Боевой дух легионеров сильно упал. Они больше не верили, что, воюя с большевиками, сражаются за освобождение своей родины. Солдатские мятежи вспыхивали то в одном, то в другом полку. Разочаровавшийся в миссии корпуса, бессильный перед этими бунтами, застрелился Йозеф Швец, командир полка имени Яна Гуса. Начальство испугалось — оно сняло с боевых позиций деморализованную дивизию Чечека, куда входил полк Яна Гуса, и поставило на них части Войцеховского. Замена не помогла — легионеры отступали.

Через три дня после провозглашения Чехословацкой республики народный комиссар иностранных дел РСФСР Г. В. Чичерин отправил радиограмму чехословацкому правительству с предложением мира и безопасной эвакуации корпуса на родину. Это предложение осталось без ответа.

18 ноября адмирал Колчак сверг коалиционную Директорию и захватил власть в свои руки. Начались разногласия между Колчаком и масариковцами. Масариковцы не желали ни защищать режим диктатора-самозванца, ни уезжать домой. Они перешли в распоряжение командующего антантовскими войсками в Сибири генерала М. Жанена, чтобы он «как можно лучше использовал их в интересах союзников».

В день захвата власти Колчаком на Дальний Восток прибыл министр национальной обороны Милан Штефаник, ранее занимавшийся астрономией. «Он будет искать тунгусский метеорит или наблюдать затмение Солнца в бухте Петра Великого», — острили легионеры. Кочующий астроном-политикан привез указание главнокомандующего взять солдат в ежовые рукавицы и удержать их на фронте против наступающей Красной Армии. Еще недавно легионерам велели двигаться на восток, а теперь приказали наступать на запад…

Штефаник решил, как можно скорее собрать корпус в одном месте и пробить себе дорогу через Россию, поскольку, мол, договориться с Советским правительством о пропуске корпуса через нее невозможно. Вместо Одбочки была учреждена Специальная коллегия, во главе которой стали Богдан Павлу и Ян Сыровый.

Штефаник приказал легионерам петь чехословацкий гимн — вслед за его чешской частью «Где родина моя?» нужно было исполнять словацкую часть «Сверкают молнии над Татрами».

Стихи Йозефа Каэтана Тыла и Янко Матушки будили у солдат не те мысли, на которые рассчитывали власти. Новый гимн заражал солдата ностальгией. Где родина моя? Почему я должен сражаться за свою родину на Урале и в сибирской тайге, где гремят пушки и полыхают пожары?

Но Штефаника мало беспокоили чувства солдат. Он реорганизовал корпус, ввел в действие французский военный устав, упразднил Советы и комитеты, запретил созывы съездов, приказал судить тех, кто сочувствовал большевикам. Хотя комитеты были только призраками солдатской демократии, но и они мутили солдатские головы — от гуситской свободы и демократии перекидывался мостик к большевистским комитетам и Советам. У солдат оказалось много свободы, но мало дисциплины. Меры, проведенные Штефаником, удержала корпус от разложения, но не спасли от поражений.

В это время был освобожден ранее интернированный Прокоп Макса — он изъявил желание передать президенту Чехословакии предложение Советского правительства о заключении мира и о возвращении корпуса на родину. Президент снова промолчал. Красноармейцам пришлось силой изгонять чехословацкое войско, не желавшее убираться восвояси.

Накануне нового, 1919, года Пятая армия вошла в Уфу. Политотдел навел порядок в городе, очистив его от колчаковцев. Реввоенсовет армии решил издавать ежедневную газету «Наш путь». Ее редактором был назначен питерский рабочий, поэт-правдист, комиссар 26-й стрелковой дивизии Василий Сорокин. Редактору недоставало опытного журналиста и комиссара типографии, и он попросил Чугурина подыскать людей.

— Обойдешься одним, — ответил Чугурин. — Есть у меня на примете хороший политбоец. Он