Святилище кровавой луны - Зиан Шафер

молчание, а потом пристально рассматривает наши руки. Нить между нами натягивается и мерцает, как и моя душа, побуждая меня сделать нечто большее, чем просто прикоснуться к ней. Она отдергивает руку, пряча ее под плащ, и снова смотрит вдаль.

– Тогда мы продолжим наш путь. Однако, если пернатого оставить одного, вполне возможно, что калиак доберется до него. К сожалению, в данном случае численное превосходство окажется не на его стороне. – Я не решаюсь высказать свои истинные мысли, потому что я бы предпочел, чтобы он погиб.

Печаль просачивается сквозь ее страх, когда она начинает растирать свои пальцы, которые приобрели нездоровый синюшный оттенок. Впиваясь ногтями в ладони, я пытаюсь сосредоточиться на чем-нибудь другом, чтобы отвлечься от желания накрыть ее руки своими, чтобы согреть их и почувствовать, как оживает моя душа. И, как и каждую ночь, я напоминаю себе, что сохранить ей жизнь не значит согреть ее. Если бы она не лезла не в свое дело и держалась подальше от книги, наши пути не пересеклись бы.

Несмотря на это, я не могу отделаться от мысли, что она оказала мне услугу. Я еще не слышал о существовании того, кто должен отпереть дверь. Возможно, он еще не родился или давно умер, и я вполне могу попасть под контроль одного из королей.

– Я постою на страже, пока вы оба отдыхаете, – говорю я.

– Верно, потому что ты не хочешь упускать меня из виду. – Она кивает, соглашаясь сама с собой. – Думаю, я могу довериться тебе в том, что ты сохранишь мне жизнь ради своей собственной свободы.

От ее умозаключения у меня что-то внутри сжимается, и это совсем меня не радует. Меня не должны задевать ее мысли о том, что моя забота о ней ограничивается моим стремлением к свободе. В сущности, это не должно меня задевать, ведь то, что она сказала, – правда. Точнее, по крайней мере, это должно быть правдой, поскольку то, что ей холодно или она расстроена, – совсем не моя забота.

Вместо ответа я смотрю на нее пустым взглядом в какой-то попытке удержать ее на расстоянии вытянутой руки. Я совершил ошибку, проявив сочувствие к маленькой эльфийке, и было бы лучше, если бы она придерживалась своей стратегии ненависти ко мне. Я признателен, что она не может считывать мои эмоции так, как это делаю я, иначе она могла бы видеть меня насквозь.

Боль пронзает ее лицо.

– Не важно. – Она поднимается на ноги. – Просто давай покончим с этим.

Венсен может пожить. Пока что.

* * *

Прошло две ночи с момента нашей встречи с хиниксианцами, и с тех пор Дэкс отказывается встречаться со мной взглядом. Каждый раз, когда она смотрит в мою сторону, я чувствую, как боль в ее груди усиливается, смешиваясь с моей собственной. Чем больше она меня ненавидит, тем легче нам будет достичь нашей общей цели. Может быть, скоро она возненавидит меня так сильно, что меня перестанут заботить проблемы, которые беспокоят ее.

– Как только доберемся туда, мы напьемся вечером, и мне все равно, что ты скажешь на этот счет, – говорит Оленина в третий раз за последний час. И все же каждый раз, когда он произносит это, в ее глазах вспыхивает свет, когда она смотрит на него с улыбкой от уха до уха. Мне приходится отводить взгляд, чтобы погасить огонь, который разгорается у меня в животе всякий раз, когда я это вижу. С каждой секундой мне становится все труднее сдерживаться, потому что чем ближе мы подходим к Таравину, тем заразительнее становится ее смех.

– Пока у меня будет возможность уплетать вороньи плюшки Мадам Т., я буду счастлива, – смеется она ему в ответ.

– И сегодня вечером мы напьемся. – Оленина стал более сносным с тех пор, как перестал отпускать грубые замечания.

Покончи с ним, или он исчезнет в ночи с ней за руку, шепчут голоса из самых потаенных глубин моего существа. Ты будешь вынужден наблюдать, как он отнимает ее у тебя. Он будет потешаться над тем, каким ручным ты стал. Их насмешливые фразы пронзают мою кожу, отравляя меня неукротимой ненавистью к ангелу.

На мгновение я раздумываю об этом – потянуть за нашу нить и привязать свою сущность к ней – заставить ее подчиниться моей воле, как она сделала в ту ночь, когда я пробудился.

Я мог бы это сделать.

Это ранило бы ее, но я смог бы выпустить дух из этого олуха. Я бы улыбался, наблюдая за тем, как ее руки окрашиваются в красный цвет, а его органы вываливаются между пальцами. Мы бы смеялись вместе, глядя, как его рот открывается в нескончаемом крике, и…

Я делаю прерывистый вдох, смаргивая завитки тьмы, затуманивающие мой разум. Хаос никогда раньше не мог завладеть мной, даже на самый краткий миг. Уголок губ приподнимается в усмешке. Только мысли о ней могли довести меня до такого состояния.

– Выигрывает тот, кто первым вырубится, – ухмыляется Оленина.

Его голос усиливает изгиб моих губ. Пирушки не входили в мои планы, ведь наша единственная цель путешествия сюда – поиск пера. Но я ничего не говорю, не желая чувствовать на себе ее взгляд.

Я иду позади них, время от времени исчезая и оказываясь впереди и в стороне, чтобы убедиться, что тропа по-прежнему безопасна. Мне не нравится, что она спрятала хиниксианский клинок в седле, а не на поясе, но я знаю, что она достаточно сильна и без него.

Когда луна начинает подниматься все выше в небе, Дэкс переходит на более пружинистую и энергичную походку, как делает это каждую ночь. Как только Таравин появляется на горизонте, с ее губ срывается тихое хихиканье, которое навсегда остается в моей памяти. Я исчезаю в дымке и появляюсь снова на самом краю нити, так что больше не слышу ее смеха.

Таравин всегда был одним из моих любимых королевств. Тысячи лет назад Таравин, Лодаксо, Зарлор и им подобные были не более чем большими городами с праздными королями и королевами. Деревнями, расположенными между ними, управлял тот, кого выбирал лидер. Члены королевской семьи прознали о власти, которую может даровать алчность, поэтому начали завоевывать земли и захватывать деревни. В конце концов, они смогли назвать себя королевствами, а большие города стали столицами.

Несмотря на то что мы все еще за много миль оттуда, вызолоченный город сверкает ярче самой луны, а дворец в центре города возвышается даже над горой. Когда мы подходим ближе, я слышу едва уловимый смех посетителей и звон ударяющихся друг