Испытание Ричарда Феверела - Джордж Мередит

— Да нет, не надо мне никакого гребешка, мастер Ричард, — проржал он, искривив губы деланною усмешкой, когда заметил, что взгляд его господина рассеянно следит за движением его руки.

— Так говори же! — приказали ему. — За всю неделю ни одного письма!

Ричард все от него узнал. Он принял неожиданное известие с поразительным внешним спокойствием и, только придвинувшись чуть ближе к шее Кассандры, стал очень пристально смотреть на своего слугу; он ничего не видел, не смотрел… Тому было бы легче, если бы господин ударил сразу ему в ухо: до того страшен был ему этот совиный взгляд.

— Продолжай! — глухо сказал Ричард. — Вот как. Уехала? Да?

Том сообразил, что от него требуются подробности, и рассказал, как слышал от одной из горничных в Белторпе, фамилия которой была Дейвенпорт и которую он давно уже знал, что молодая хозяйка не сомкнула глаз, как только узнала, что ей надо будет уехать и что, сидя у себя на кровати, жалостно проплакала до утра, хоть и никому ничего не сказала. Тут Ричард был уже не в силах сдержать хлынувших из глаз слез. Том сказал, что пытался ее увидеть, но Адриен посадил его за работу, велев подсчитывать какие-то огромные суммы и сидеть за этим весь день! Он сказал, что молодому господину приятно будет узнать, что Том это делал.

— Да к тому же еще латынь, — добавил Том, — всякие там падежи! Есть с чего с ума сойти, сэр! — патетически воскликнул он. Несчастного заставили зубрить латинские склонения.

Том сказал, что видел ее в последний раз утром в день отъезда; пригорюнилась она, успела только кивнуть ему из коляски — меньшой Блейз ее повез.

— Глаза у нее предобрые, — добавил Том, — а сама все плачет. — За что Ричард потряс ему руку.

Тому нечего было больше сказать, кроме того, что на повороте дороги девушка высунула руку и помахала ему, будто хотела сказать: «Прощай, Том!»

— И хоть ей было уже не увидать меня, — добавил Том, — я снял шляпу. Я подумал, какая же она хорошая, коли даже и меня в такую минуту вспомнила.

Говорил он это с большим волнением — он ведь должен был вести себя как герой, да и господин его помешался от любви.

— Ты ее больше не видел, Том?

— Нет, сэр, это было в последний раз!

— Так это было в последний раз, Том?

— Да, сэр, больше я ее не видел.

— Зачем они ее увезли? Что они с ней сделали? Куда они ее увезли?

Эти стремительно вырывавшиеся у него вопросы были скорее всего обращены к небесам, а не к Тому.

— Почему же она ничего не написала? — продолжал Ричард. — Почему она уехала? Она моя. Она принадлежит мне! Кто посмел ее увезти? Как она могла уехать и не написать мне, Том!..

— Да, сэр, — сказал отменно вымуштрованный рекрут, вытягиваясь в струнку в ожидании команды. Тон, которым Ричард произнес его имя, изменился; он ожидал, что изменится и предмет разговора, однако вопросы были все о том же.

— Куда же это ее увезли? — повторял Ричард, и ответить на это Тому было, пожалуй, еще труднее, чем решить самую сложную арифметическую задачу. Вместо ответа углы рта его опустились, и он вперил в своего господина неподвижный тупой взгляд.

— Говоришь, она плакала, Том?

— Беспременно так, мастер Ричард. Проплакала всю ночь, да и день тоже.

— И она плакала, когда ты ее видел?

— Вид у нее был такой, будто сейчас только слезы лились.

— А лицо у нее было бледное?

— Бледное как полотно.

Ричард замолчал, пытаясь определить, не может ли он извлечь еще что-нибудь из того, что услышал. Он был как в клетке и, пытаясь из нее вырваться, при каждом движении натыкался на те же самые прутья. Ее слезы сияли ему из тьмы, как звезды ночи. Он вверял им себя как путник — небесным светилам. Разгадать их тайну он не мог, но несомненно было одно: она его любит.

Последние краски заката померкли. Заходящее солнце больше уже не струило на землю своих лучей. Над горизонтом угасал рассеянный тусклый свет. Туда-то его и влекло. Он вскочил на Кассандру.

— Скажи им что-нибудь, Том, — пробормотал он, — к обеду я не вернусь, — и поскакал в сторону заветного дома в Белторпе; перед глазами у него была бледная рука Люси; она махала ему, прощаясь с ним и ускользая все дальше по мере того, как он приближался. Сокровище его украли; он должен взглянуть на опустевший футляр.

ГЛАВА XXIII

Кризис недуга, именуемого тяготением к запретному плоду[66]

Когда Ричард добрался до старой, пролегавшей под сенью вязов и окаймленной травою дороги, которая вела из Рейнема в Белторп, было уже темно. Тусклое сияние сумерек померкло. Ветер всполошил на западе гряду облаков, и теперь она широко распласталась по небу и тяжело катилась во тьме, словно колесница, которую изможденные кони все еще тщатся домчать. А вот и ферма — сердце его тревожно забилось. Не может быть, чтобы ее там не было. Она должна была вернуться. Как это она могла уехать совсем и не написать ему ни слова? Он наступил возникшему было подозрению на горло; если оно еще и дышит, он все равно не даст ему вымолвить ни слова: он заставил замолчать разум. Если она не написала, то значит, ока вернулась. Он не слушал ничего, кроме своего властного чувства; он шептал обращенные к ней слова любви так, как будто она была рядом. Нет, она и вправду там; серебрящеюся нежною тенью она ходит по этому милому старому дому, занятая повседневными хозяйственными заботами. Кровь в нем трепетала и пела: о как же счастливы те, что живут в этих стенах и видят ее ежечасно! И тут воображению его дородный фермер Блейз и тот предстал окруженный сияющим ореолом. Иначе и быть не может! Тот, кто повседневно общается с ангелом, познает ангельское блаженство, и как не позавидовать счастливой доле сына хозяина, Тома? Донесшийся вместе с ветром аромат жигунца окутал его, и заворожил, и овеял старый кирпичный дом, ибо он помнил место, где куст этот рос, а рядом другой — зимний розовый куст, и еще жасмин, и страстоцвет; палисадник с пышными розами, которых она касалась своими руками; обсаженную вишневыми деревьями длинную стену слева, проем в этой стене, а там — уходящий в глубину фруктовый сад и расстилавшиеся за ним поля — все то, что окружало счастьем ее жилище! Все это сразу ожило перед ним, в то время как он вглядывался во тьму. И все же этот свет, эта минутная умиротворенность души вспыхнули в нем не от надежды; это было отчаяние, ширившее обман, своенравно воздвигавшее все на песке.

«Ибо истинной страсти присуща невероятная цепкость, — говорится в «Котомке пилигрима», — она скорее выстоит против сил небесных, против великого господнего воинства фактов, нежели откажется от задуманного; чтобы она сдалась сама, ее надо сокрушить, надо низвергнуть в бездну!» Он знал, что Люси там нет, что ее увезли из этого дома. Но упорство его, дошедшее до безумия желание не хотело с этим мириться, боролось, побеждало, вызывало из тьмы ее тень, и действительность становилась такой, какою он хотел ее видеть. Несчастный юноша! Великое воинство наступало на него сомкнутым строем.

Много раз он призывал ее шепотом, а один раз вместо шепота из груди его вырвался крик. Он не слышал ни скрипа открывавшейся двери, ни шума шагов на посыпанной гравием аллее. Он перегнулся через шею непокорной Кассандры и стал пристально вглядываться в окно, когда из темноты до него донесся голос:

— Это вы, молодой человек? Мастер Феверел?

Ричард был выведен из охватившего его оцепенения.

— Мистер Блейз! — воскликнул он, по голосу узнав фермера.

— Добрый вечер, сэр, — ответил Блейз. — Вас-то мне было не узнать, а вот кобылу узнал сразу. Темь-то какая! Не заглянете ли, мастер Феверел? Моросит уже, и, видать, ноченька-то будет ненастная.

Ричард спешился. Фермер позвал слугу придержать Кассандру и провел гостя в дом. Стоило только Ричарду переступить порог, как чары рассеялись. Во всех комнатах и коридорах меж ними царила мертвая тишина, и все говорило о том, что ее здесь нет. Стены, которых он касался, когда проходил, были створками опустевшей раковины. С тех пор как они начали встречаться, он ни разу не заходил в этот дом, и вот сейчас — какая странная сладость и какая безмерная мука!

Сын хозяина Том сидел в большой комнате и, склонившись над старинною книгой, жадно рассматривал летние моды на тот год еще, когда мать его была девочкой Том Блейз пристально вглядывался в лица красавиц тех времен. С недавних пор женщины возымели власть и над ним.

— Вот оно что, Том! — нараспев произнес фермер, открыв дверь. — Вот чем мы занимаемся! Опять ты за эту дурь взялся! На что тебе сдались эти моды, хотел бы я знать? Кончай с ними, ступай, погляди за кобылой мастера Феверела. Только дурь себе в голову вбиваешь. Иначе и не скажешь! Кривляки-то какие!

Фермер расхохотался, упрятал свои жирные бока в кресло и пригласил гостя последовать его примеру.

— Хорошо еще, что они на женщин похожи, — продолжал он, удобно усаживаясь в кресле и хлопнув себя по колену. — Пускай себе делают, что хотят, только по-осиному талии не ужимают. Мне подавай женщину такой, какой ее господь сотворил! Верно ведь, молодой человек?