Позывной «Пантера» - Михаил Нестеров

«Была... Жена, дочка... А я всегда хотел сына...»

Прерывая мучительную паузу, он привел в действие невидимый таймер, кивнув Скумбатову: «Давай, Саня».

Подкидыш тем временем присоединился к товарищам. Он стоял за спиной Марковцева, готового переступить порог базы грозненского ОМОНа, и смотрел на одноглазого диверсанта, который замкнет тройку.

Один-Ноль открыл дверь, и Марк, все так же высоко держа оружие, шагнул в помещение.

Странно. Марк, глядя поверх оптики, не находил дневального у тумбочки. Палец ослабил давление на спусковой крючок. Переоценили или недооценили педантичность Малика Абдулгамидова насчет караульной службы и внутри базы? Не похоже. Своих бойцов он держал в ежовых рукавицах. По большей части играл в военачальника, реализовывал в жизнь восточное послушание своих подчиненных-янычар. Унижай и властвуй.

Марк уже прошел короткий рукав, который вел от двери и сливался с коридором. Прижавшись к стене, бросил короткий взгляд влево. Дежурное освещение, лампы горят в четверть накала, но левое крыло просматривалось хорошо. Кроме одной, все двери закрыты. Пространство базы пропитано фоном, который не ускользнул от внимания бывшего командира батальона, в чьем подчинении находилось от шестисот до шестисот пятидесяти бойцов, – так дышит, словно живой организм, казарма. Запах сапог и ваксы, пота и курева смешивался с теплом спящих бойцов и их почти неслышным дыханием. Не слышно храпа; видно, по старинке отучивают, накидывая на лицо храпящему портянки или носки. Действенный способ.

К запаху казармы примешался еще один – сырой и плесневелый дух подвала. Вход в него начинался с лестницы, правее тумбочки дневального. Лестница, как верно определил Подкидыш, была сквозной – бетонные марши, соединенные площадками, вели и в подвал, и на второй этаж здания.

Взгляд вправо, откуда раздались тяжеловатые шаги. Скорее всего – дневального, определил Марк.

Откуда он появился? Из туалета? Наверное, да. Оттуда несет нужником.

Сергей чуть отступил вглубь и жестами показал Скумбатову, ставшему у стены напротив: «Один человек. Справа от тебя. Направление – к нам». И по мере приближения дневального отступил еще. «Шесть. Пять шагов», – показывал он Сане.

Один-Ноль убрал автомат за спину и потянул из ножен, крепившихся на бедре, нож.

«Три. Два шага. Один. – Пальцы Марка сжались в кулак. – Он твой».

Один-Ноль, шагнув с левой ноги, развернулся к омоновцу.

Марк не видел, как длинная рука диверсанта метнулась к горлу противника, как Саня, подбив его ногой под колено, в одно мгновение убрал его из коридора; как он опустился позади дневального и приставил ему нож к горлу. Марк в это время смотрел в другую сторону. Он снова вслушивался в казарменный фон и, казалось, был далек от того, что происходило у него за спиной. Почти бесшумно, если не считать глухого стука упавшей на пол пластиковой бутылки.

– Отвечать будешь жестами, – на ухо дневальному прошептал Один-Ноль. – Киваешь – да. Качаешь головой: нет. Замешкаешься, и я перережу тебе горло. – Скумбатов чуть ослабил хватку. – Пленник, которого привез Малик из Дагестана, в подвале?

«Да», – последовал жест.

– Охрана в подвале есть?

«Нет».

– Его камера слева?

«Нет».

– Ключи от подвала и камеры у тебя?

«Нет».

– Я дам тебе возможность сказать. Говори очень тихо, я услышу.

Один-Ноль еще чуть-чуть ослабил хватку, но сильнее прижал лезвие острого ножа к шее омоновца. Ленивая струйка крови потекла ему за воротник.

Скумбатов повторил вопрос:

– У кого ключи?

– У командира.

– Абдулгамидова?

– Да.

– Где он?

– В своей комнате.

– Один?

– Да. Он послал меня за водой.

– Где его комната?

– Прямо по коридору. Дверь открыта.

– Больше ничего не хочешь сказать?

– ...

Один-Ноль убрал нож, обвил свободной рукой шею омоновца. Прижимая его голову к себе, резко надавил в сторону и вниз, ломая ему шею.

– Ключи у Малика, – шепнул Скумбатов Марку. – Дверь в его комнату открыта, видишь?

«Да», – кивнул Сергей.

– Пленник в подвале, – добавил Один-Ноль. – Охраны нет. – И более поспешно: – Я иду в подвал.

«Идешь с Подкидышем», – показал ему Марк. И, не оборачиваясь, показал Найденову: «Занимай мое место».

Скумбатов еле слышно выругался.

Найденов, прежде чем выполнить команду, остановил Марковцева, быстро снял с его автомата миниатюрную видеокамеру и подмигнул ему: «Так надо». Идея, пришедшая ему в голову, не казалась лишней, тем более не занимала времени. Он аккуратно поставил камеру на тумбочку дневального, развернув ее в сторону уходящего товарища, а снятую со своего автомата развернул в обратную сторону. Тотчас получил высший балл от Реаниматора, чей голос раздался в наушнике:

– Молодца, хорошо придумал. Сдвинь вторую камеру чуть от себя... Много... Вот так. Я с вами, ребята, и все вижу.

Если бы камеры работали по принципу оптико-электронной системы «Ка-эн-250», – обычный прицел плюс ночной, где устройство улучшения изображения передает картинку не в окуляр, а через складывающуюся призму в объектив оптического прицела, – то экспериментировать с ними капитану бы не пришлось: там увеличение определяется исключительно характеристиками оптического прицела: «Ка-эн-250» передает только то, что «видит». Именно так сейчас работала одна из трех камер, установленная на автомате Скумбатова.

А так, не вызывая меню, а пользуясь исключительно сочетаниями клавиш, Горбунов сбросил сначала со второй камеры, а потом с третьей масштаб увеличения – с одного к четырем, которое соответствовало характеристике оптического прицела – до ста процентов, то есть один к одному. Теперь он видел коридор в оба конца так, как если бы находился в месте расположения камер. Правый коридор пуст, а по левому удалялись от камер две фигуры спецназовцев. Капитан по мере их продвижения регулировал на пульте резкость изображения.

Еще на первом этапе операции он пробовал убирать масштаб до пятидесяти процентов, даже до двадцати пяти, но изображения на экран передавались с эффектом «перевернутого бинокля». Сам по себе обзор становился больше, а вот объекты на нем были такими мелкими, что практически не просматривались. Плюс настройка резкости при каждом масштабировании – и Горбунов отказался от идеи видеть на экране сразу две цели, одна из которых была в центре, а другая терялась в самом низу экрана.

Реаниматор запоздало поежился. Когда Один-Ноль допрашивал боевика, Горбунов отчетливо слышал его лишенный эмоций голос: «Отвечать будешь жестами... Замешкаешься, и я перережу тебе горло». Капитан едва не кивнул в ответ, настолько реально было все происходящее; двухметровый громила стоял, казалось, за спиной Реаниматора.

Впечатляло и другое. Сейчас командир контроля видел плывущую панораму глазами Скумбатова и в то же время на другом экране наблюдал за его передвижениями со спины. Отличные ракурсы, как в автогонках «Формулы-1».

Вот Скумбатов, приподняв руку, остановился, не доходя до открытой двери, и опустился на одно колено. Подкидыш повторил его движения, готовясь прикрыть товарища. Резко, так что смазалась картинка на дисплее, Один-Ноль развернулся, наполовину скрываясь за дверью. Увеличенное изображение почти ничего не передавало: недостаточное освещение и чрезмерное в данной ситуации приближение.

Касанием нескольких клавиш Горбунов убрал «zoom» до ста процентов. Как раз вовремя. Спецназовцы хранили молчание, а по довольно четкой картинке капитан понял, что в комнате никого нет.

Осечка. Омоновец, которого допрашивал Скумбатов, сказал, мягко говоря, неправду. Что казалось невероятным. Лезвие ножа буквально пашет горло, и вряд ли в голове могут возникнуть какие-нибудь провокационные мысли. Они не могли возникнуть даже из-за скорости допроса: Один-Ноль, зная свое дело, выбрал хороший темп, не давая чеченцу сосредоточиться.

Тогда что же произошло? Командир посылает его за водой, а сам пропадает. Зашел в соседнюю комнату? Пора бы ребятам укрыться в кабинете хозяина, подумал Горбунов.

«Рация», – Скумбатов указал на работающую радиостанцию, стоящую на краю стола. «Вижу», – кивнул Подкидыш.

– Марк, – передал Один-Ноль, – у нас заминка: клиент пропал. Может, он в толчке?

Горбунов настолько врос в ситуацию, видя то, чего не могли увидеть ведомые им стрелки, что едва не сказал: «Подождите, я посмотрю». Он впился глазами в третье окно на дисплее, вот-вот ожидая увидеть в нем выходящего из туалета человека.

– Он в подвале, – вдруг прозвучал голос Марковцева. – Дверь открыта. Я слышу его...

– С ним кто-то есть? Марк, мы идем к тебе.

– Нет, он один. Отбой.

Отбой?

Товарищи переглянулись. «Только не нашуми, Марк», – мысленно попросил товарища Скумбатов. Малик – опытный воин, но куда ему до подполковника Марковцева. Впору успокоиться, но в душу, как ни странно, стремительно вползла тревога: все шло как-то гладко; как по заказу, отлучился дневальный, дав диверсантам спокойно войти, а потом допросить себя; исчезнувший командир ОМОНа оказался там, где его никак не ожидали увидеть: в подвале, где содержался пленник. Причем очутился там с ключами. Чтобы ряд случайностей рухнул, камера должна оказаться открытой.