Фельдмаршал в бубенцах - Нина Ягольницер

— Это вы? Вы та самая девица, которая оказалась в монастыре по вине Пеппо? Ну… он так считает.

…Брови монахини удивленно дрогнули, и она медленно проговорила:

— Как много вы знаете…

Взгляд черных глаз задумчиво погрузился куда-то в самую душу Росанны, и той захотелось вульгарно завизжать и затопать ногами. Но именно это помогло ей взять себя в руки.

— Это не важно, — твердо ответила она, — важнее то, сколько знаете вы. Отвечайте, как зовут его друга француза?

— Британца, — улыбнулась монахиня уголками губ. — Его зовут Годелот, он военный и просто истекает самомнением.

Росанна едва удержалась от недостойного хихиканья и, сделав паузу, сказала:

— Простите за вранье. Но мы с Пеппо не чужие люди. И я… кое-чем ему очень обязана. Поэтому не люблю говорить о нем с незнакомцами. Вы должны понять.

— Я понимаю, — мягко отозвалась монахиня, порозовев от волнения. Росанна же заговорила все быстрее, будто опасаясь передумать:

— Я скажу вам, где его найти. Только имейте в виду: если завтра за Пеппо придет кто-то другой — я буду знать, кто его выдал. И он тоже, можете мне поверить.

Она осеклась, коротко вдыхая и подходя к самому краю решения, которое могло оказаться неправильным. А потом поманила монашку за собой, распахивая дверь:

— Это совсем недалеко. В конце переулка поверните налево, перейдите маленькую площадь, там есть цирюльня со смешной вывеской — зайдите в следующий переулок прямо напротив нее. У самого канала будет траттория «Шлем и гарда». Она вам и нужна.

Монахиня вдруг улыбнулась по-девчоночьи светло и открыто:

— Спасибо! — чуть смущенно проговорила она и добавила: — Меня зовут Паолина.

— Росанна… — пробурчала лавочница, вдруг тоже сконфузившись. — И вот что… В траттории Пеппо называют Фабрицио. Не забудьте. Это важно.

— Я не забуду. И еще раз — благодарю вас. Вы чудесная… — тепло и скомканно пробормотала Паолина и сбежала по ступенькам крыльца.

Росанна еще некоторое время следила, как растворяется в предвечерней толчее черный хабит, потом вернулась в лавку, обеими ладонями смяла только что увязанный сельдерей и наконец разрыдалась.

* * *

Вывеска над цирюльней, изображавшая петуха в шляпе ландскнехта, бреющегося широким палашом, и впрямь оказалась приметной и забавной. Кривой переулок змеился меж обшарпанных домов, как трещина в дне миски, и вскоре Паолина уже стояла перед тремя неуклюжими ступенями разной высоты. Над массивной дверью со скрипом покачивалась потемневшая от времени доска с вычурной надписью «Шлем и гарда». Найти тратторию оказалось совсем просто. Куда сложнее было решиться войти внутрь.

В Гуэрче отец строго-настрого запрещал Паолине приближаться к трактиру, хотя заправлял там его собственный двоюродный брат. Здесь же, где даже уличные торговки были грубы и насмешливы, Паолина боялась и представить, что творится за дверьми питейных заведений… Но отступать было уже совершенно неуместно. Она старательно отбросила мысли о пьяных солдатах, девицах легкого поведения, а также о том, что Пеппо может просто не оказаться в траттории. Глубоко вздохнув, Паолина потянула на себя тяжелую створку двери и вошла.

Она сразу же поняла, что женщины в монашеском сане тут редкие гостьи. Гвалт в траттории разом опал, словно пена на снятом с огня бульоне, и обратился приглушенным гулом. Кто-то уронил кружку с игральными костями. Кто-то громко и витиевато выбранился.

Паолина, подавив первое побуждение съежиться, будто под прицелами орудий, подняла глаза и обвела взглядом питейный зал.

Полурасстегнутые дублеты, грязные рубашки, камзолы, снова дублеты. Десятки мужчин, вооруженных и подвыпивших. Десятки глаз, удивленных, усмешливых, бессмысленно-осоловелых. Тусклое подрагивающее сияние свечей, облепивших висящее под потолком колесо от телеги. Густой запах опилок, пережаренного мяса, вина, разлитого на дощатый пол, и чего-то еще, чем пахнет только толпа мужчин. На миг ей показалось, что она — бестолковый заблудившийся кролик, забредший в псарню.

Но стоять на месте у всех на виду было глупо, и Паолина медленно двинулась вперед. По грязному полу, меж заставленных кружками столов, провожаемая все теми же десятками глаз и тем же рокотом голосов, словно к эшафоту. Ровнее спину, выше голову. Ей нечего стыдиться.

Она приблизилась к исцарапанной стойке и подняла глаза на тучного субъекта в не слишком чистом переднике, взирающего на нее с настороженно-подозрительным видом.

— Мессер, вы хозяин? — негромко спросила она, стараясь, чтобы голос звучал твердо.

— Я, сестра, — проворчал тот. — Чегозволите?

Паолина перевела дыхание.

— Я ищу оружейника Фабрицио! — независимо отрезала она.

Гул за спиной забурлил, набирая силу, а косматые брови хозяина поползли вверх. Он открыл было рот, но тут справа на стойку грузно осели широкие мужские ладони, и перед Паолиной появился огромного роста военный с плохо выбритым загорелым лицом.

— Риччо ищешь, сестричка?.. — протянул он, расплываясь в ухмылке и ощупывая ее взглядом. — И-и-ишь ты. А парень не промах, даром что слепой. Монашку — и то раззадорил, а, господа?! — почти выкрикнул он в зал, и в ответ раздался взрыв хохота. — Ты погодь, красотуля. Риччо, конечно, парень-хват. Но все одно мальчишка. Покумекай не спеша, может, тебе мужчина посноровистей приглянется? Ручаюсь, рясу-то зрячему ловчей стягивать.

Снова раздались отдельные смешки и свист, на сей раз, однако, порядком разбавленные недовольным ропотом.

Паолина побагровела. Она вскинула голову и пристально посмотрела в наглые серые глаза похабника, чувствуя, как страх и стыд стекают с нее, будто выплеснутая из ушата вода.

— Как вас зовут? — спросила она негромко, но отчетливо, и в зале повисла тишина: служивые замерли, предвкушая продолжение неожиданного спектакля.

Высокий военный поднял брови:

— Ого! А девочка-то не так и стыдлива! Ух, озорница! А настоятельница знает, что ты за штучка? — осклабился он, делая шаг к Паолине. — Капралом Бьянко меня кличут, персик.

Трактирщик набычился, громко засопев, но не проронил ни слова. Однако Паолине уже не нужна была защита. Она тоже сделала шаг вперед, еще выше поднимая голову, и заговорила:

— Я служу в госпитале Святого Франциска. И ухаживала за старым аркебузиром, ветераном битвы при Гарильяно. Этот человек был совершенно одинок и страшно изувечен. А Фабрицио благодетельствовал ему из своих не слишком изобильных средств, даже не называя своего имени. Сегодня этот ветеран скончался, и я принимала его последнюю исповедь. Он взял с меня клятву, что я разыщу того, кто пекся о нем в его худшие дни, и передам ему последние слова усопшего и его благословение.

Паолина умолкла. В зале стояла гробовая тишина, слышно было лишь потрескивание свечей. Капрал смотрел на девушку, хмурясь и кривя уголки рта в фальшиво-досадливой ухмылке. А девушка сделала еще шаг.