Фельдмаршал в бубенцах - Нина Ягольницер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Добро пожаловать в лавку Барбьери, сестра. Чем могу служить?
Послушница запнулась, машинально облизывая сухие губы, а лавочница вдруг нахмурилась:
— Сестра. Вы такая бледная. Вам плохо?
Паолина еще секунду помолчала, а потом негромко произнесла:
— Можно попросить у вас глоток воды? Только… у меня нет денег.
Лавочница всплеснула руками и торопливо устремилась из-за прилавка:
— Господь с вами, сестра! Кто ж за воду деньги берет, еще и в такую безбожную жару! Да сию минуту!
Она сняла крышку с объемистой бочки и подала Паолине доверху полную кружку, которую та почти набожно поднесла к губам. В этот миг счастье казалось самым простым явлением на земле. Отдав пустую кружку лавочнице, она перевела дыхание.
— Спасибо вам, — проговорила Паолина, вдруг смутившись. — Я несколько часов мечусь по городу… Он такой неприветливый.
Лавочница чуть прикусила губу:
— Вы правы, — мягко сказала она, — здесь иногда очень легко попасть в беду. Сестра… а вы что-то ищете? Я хорошо знаю Каннареджо, быть может, я сумею вам помочь.
Паолина неуверенно посмотрела на девушку. Она говорила сегодня с десятками людей. Среди них были вполне почтенные особы, миловидные девицы и с виду порядочные торговцы. Здесь ее тоже не преминут поднять на смех или засыпать дурацкими расспросами.
А девица, ощутив колебания гостьи, вопросительно приподняла брови, и вдруг в Паолине проснулось какое-то новое чувство. Этот вполне невинный жест показался ей насмешливым. Она вдруг заметила, как лавочница хороша собой. Цветущее лицо, кокетливые локоны, словно случайно выпущенные из-под чепца, умело вышитый лиф, тонкая талия.
Паолина тут же осознала, какой нелепой и неуклюжей должна казаться этой яркой красотке в своем уже измятом и запыленном за день глухом хабите. Будто взъерошенная ворона. Не надо больше унижаться. Нужно еще раз поблагодарить и смиренно возвращаться в госпиталь навстречу грядущим невзгодам. Да, но… эта лавочница так приветлива. Она так участливо смотрела на Паолину. И она единственная предложила ей помощь. Глупо упустить еще один возможный шанс из-за детского страха снова нарваться на грубость, а тем более из-за какой-то дурацкой зависти.
— Скажите, — начала прислужница, все еще сомневаясь, правильно ли поступает, — не знакомы ли вы с одним юношей, слепым оружейным мастером по имени Джузеппе?
Она потупилась и не заметила, как светло-карие глаза хозяйки вдруг стали жесткими и колко поблескивающими, как кусочки жженого сахара. Несколько секунд лавочница молчала, словно припоминая. Опустила взгляд, потом задумчиво посмотрела куда-то в угол. И наконец испытующе поглядела на Паолину:
— Нет, сестра. Мне жаль, но я такого не знаю.
* * *
Росанна пристально смотрела на монахиню, которая все так же стояла посреди лавки, будто не решаясь подойти ближе.
В первую секунду, снова увидев в дверях черный силуэт рясы, юная лавочница не завизжала только потому, что подавилась собственным голосом. Неужели все это еще не закончилось? Хотя монашка вовсе не казалась опасной… Она не заводила разговоров, не смотрела в глаза и вообще казалась измученной и печальной. Хотя кто их знает, клириков. Быть может, теперь они решили сыграть на жалости и подослали эту девицу.
А монахиня рвано вздохнула:
— Спасибо… Простите…
И тут Росанна заметила нечто иное, чего не примечала минуту назад. В черных глазах гостьи вдруг полыхнула горечь. Не разочарование, не досада, не злость. Искреннее и неподдельное страдание.
После первой секунды замешательства память вдруг услужливо подсунула картину. Пеппо стоит вот здесь же, посреди лавки. Руки скрещены на груди, губы непреклонно сжаты. «Почему? Изволь, я объясню. Потому что один человек всего лишь угостил меня на ярмарке выпивкой. Он мертв. Другой человек предупредил об опасности. Он… Она заперта в монастыре». Не об этой ли девице говорил Пеппо? Так она вовсе не в каком-то безвестном углу Италии. Она здесь. И, похоже, очень надеялась встретиться с ним, если потратила столько сил. Видимо, Пеппо дорог ей.
Росанна сама не заметила, в какой момент в груди зацарапался недобрый кусачий зверек. Она впервые отвлеклась от черного монашеского одеяния и посмотрела девице прямо в лицо. И тут же ей стало совсем не по себе.
Обрамленное черными крыльями велона, это усталое лицо со слегка впалыми щеками было таким… особенным. Глаза не по годам мудры и задумчивы. Брови вразлет, словно тщательно прорисованы тонким пером. Едва заметная ямка на щеке. Рот крупноват, и в этом есть что-то… этакое, почти неприлично-женственное. Как все это выделяется на фоне безликого черного сукна…
Росанна вдруг ощутила, что лиф ее слишком низко вырезан, локоны неопрятно падают на плечи, а уж суеты от нее, будто от перепуганной курицы. Какой легкомысленной вертихвосткой она должна казаться Пеппо со своим звонким смехом, вечными шуточками и бесцеремонными манерами! Уж эта полная тихого достоинства монахиня точно не хватает его чуть что за руки. Да и бросаться ему на шею ей бы и в голову не пришло. Быть может, это в ней все дело?.. Из-за нее Пеппо отказывается замечать, как много у них с Росанной общего, и дружба тут ни при чем.
Лавочница стиснула зубы, глядя, как монахиня медленно идет к двери. Ступай скорее. Исчезни с глаз, словно тебя и не было.
А горло сжали злые слезы, и захотелось громко и по-детски обиженно разреветься.
Пеппо был только ее. Он спас ей жизнь, рискуя своей. Он поцеловал ее ладонь так ласково, что это стоило всех неуклюжих ухаживаний и корявых комплиментов в ее жизни. Они связаны намного большим, чем какими-то старыми историями, где вообще непонятно, кто виноват.
Но она же монашка! Ну не собирается же она с ним сбежать! Она ищет его столько времени, едва решившись попросить дурацкий стакан воды. Конечно, ей нужно сказать ему что-то важное. Быть может, снова о чем-то предупредить. А вдруг, если она не найдет Пеппо, с ним что-то случится? И все из-за ее, Росанны, глупой ревности.
Пеппо не простил бы ей этого. Пеппо, который ради нее так спокойно и уверенно пошел на верную смерть. И вот как она собирается отплатить ему…
Плач уже заколотился в горле. Но Росанна была слишком молода, чтоб собрать в кулак душащие ее противоречия. Она лишь до ломоты вдавила ладони в прилавок и отрывисто окликнула:
— Стойте, сестра!
* * *
Паолина замерла и обернулась. Лавочница быстро вышла из своей цитадели и направилась к ней, глядя в глаза с непонятной горячей требовательностью. Сукно ее платья переливчато шелестело, полощась
