Запретные цвета - Юкио Мисима

Кёко пребывала в уверенности, что едущие вместе с ней в одном автомобиле мужчины числятся у нее в любовниках. Ее убеждение ничем нельзя было поколебать. Или все-таки это была иллюзия?

Юити, наблюдая с чувственностью булыжника за страстью женщины, был вовлечен в парадоксальные размышления о том, что поскольку он не может осчастливить любящую его женщину в силу того, что его тело неспособно отвечать ей взаимностью, то единственная вещь, которую он мог бы совершить для Кёко, единственный духовный подарок, который он может преподнести ей, это наделить ее несчастьем; и в итоге он не испытывал ни капельки нравственных терзаний по поводу своей бессмысленной мести, затеянной во время той встречи в универмаге. Что же такое мораль?..

На углу Нанкингай[50] в Йокогаме все трое вышли из автомобиля напротив магазинчика, где торговали тканями для женской одежды. В этой лавке можно было приобрести дешевые импортные товары, поэтому Кёко заехала сюда с тем, чтобы выбрать ткань для весеннего платья. Приглянувшуюся материю, один образец за другим, она прикладывала на плечи и отправлялась к зеркалу. Потом возвращалась к Намики и Юити и спрашивала:

— Ну как? Вам нравится?

Свое мнение эти двое молодых людей выражали уклончиво, каждый раз подтрунивая над женщиной на разные лады: «Если ты появишься на ферме в этой красной тряпице, то она наверняка раззадорит быка».

Кёко прикинула на себя штук двадцать отрезов, но ни один из них не понравился, так и ушла без покупки. Они поднялись на второй этаж ближайшего ресторана «Банкаро», с пекинской кухней, и заказали ранний ужин на троих. За столом Кёко попросила подать блюдо, которое стояло напротив Юити:

— Ютян, будь любезен, подай вон то, пожалуйста!

Он не мог удержаться от того, чтобы не взглянуть моментально в лицо Намики, когда их спутница нечаянно проговорилась.

Этот молодой человек в щегольском костюме с иголочки чуть-чуть скривил уголки рта и выдавил на смуглом лице циничную мужскую ухмылку. Затем оценивающим взглядом посмотрел на Юити и Кёко, после чего изящно перевел разговор в другую плоскость. Он стал говорить о футбольном матче с командой университета, в котором учился Юити, в свою бытность студентом. Было совершенно очевидно, что он раскусил обман Кёко насчет Юити — или Кэйтяна — с самого начала и, более того, запросто извинил этих двух заговорщиков. Мышцы лица Кёко напряглись, рот ее растянулся в подобии улыбки. Ну а кроме того, ее слова: «Ютян, будь любезен, подай вон то, пожалуйста!» — прозвучали с намеренной решимостью и свидетельствовали только о том, что ее оплошность была сознательной. Однако, несмотря на ее серьезное выражение, она казалась почти жалкой.

«А ведь Кёко никто в мире не любит», — подумал Юити. И затем этот бессердечный юноша, неспособный на любовь к женщине, стал перебирать в голове факты этой нелюбви к ней, но, кроме желания сделать несчастной эту женщину и себя самого, ничего не находил. Вдобавок ко всему он не мог не чувствовать некоторого сожаления о том, что она уже была несчастна и без его помощи.

После танцев в портовом данс-холле «Клифсайд» они снова уселись рядом на заднем сиденье автомобиля и помчались в Токио по национальному хайвею «Кэйхин». В пути Кёко разродилась очередной банальностью:

— Не сердись за сегодняшнее! Намики — просто мой друг.

Юити молчал. Кёко почувствовала, что он не верит ей, и опечалилась.

Глава восемнадцатая

ЗЛОКЛЮЧЕНИЯ ПОДСМАТРИВАЮЩЕГО

У Юити закончились экзамены. Уже началась весна согласно календарю. В один из дней после полудня, когда порывистый ветер ранней весны кружил пыль, а улицы окутывало желтоватым туманом, на обратном пути из университета Юити по распоряжению Нобутаки, которое он сделал накануне, заскочил домой к Кабураги.

Чтобы зайти в дом Кабураги, он вышел из электрички на ближайшей от университета станции. Это был его привычный маршрут. Сегодня госпожа Кабураги собиралась зайти в контору одного их «сердечного» зарубежного друга из руководящей верхушки для того, чтобы взять лицензионные документы на открытие нового предприятия в корпорации ее супруга, и спланировала свой день так, чтобы по возвращении домой, где ее ожидал бы Юити, отправиться вдвоем с ним в офис мужа. Благодаря старательным хлопотам госпожи Кабураги эти документы подоспели к сроку, правда, не определились со временем, когда она могла бы забрать их, поэтому Юити вынужден был поджидать госпожу на ее квартире.

Когда он пришел туда, госпожа Кабураги все еще находилась дома. Ее встреча была назначена на три часа после полудня. Был еще час дня.

Чета Кабураги жила в доме дворецкого при старинном графском особняке, уцелевшем после пожара. Немногие семейства высшего света владели в Токио традиционными особняками. Покойный достопочтимый отец нынешнего Кабураги заработал в эпоху Мэйдзи[51] хорошенький барыш на электрических предприятиях, приобрел одно из меньших строений даймё[52] и поселился в нем, создав тем самым единственный прецедент. После войны Нобутака распорядился этим домом, рассчитавшись им с налогами на имущество. Он выселил человека, который наследовал флигель дворецкого, и поселил его в арендованном жилище. После чего разбил живую изгородь из кустарников между своим домом и отданным в чужие руки особняком и проделал ворота в конце тропинки.

В главном особняке открыли гостиницу. Изредка Кабураги устраивали там частные музыкальные вечеринки. Через ворота, под которыми Нобутака проходил давным-давно, когда возвращался домой из школы в сопровождении домашнего репетитора с тяжелым ранцем в руках, теперь проезжали лимузины с гейшами из отдаленных мест, разворачивались и высаживали своих изысканных пассажирок у помпезного подъезда. Царапины на пилястрах, сделанные озорной рукой Нобутаки в его кабинете, уже затерли. Карта «острова сокровищ», которую он спрятал под камнем в саду тридцать лет назад и забыл о ней навсегда, вне сомнения, уже сгнила, поскольку была нарисована цветным карандашом на тонкой фанерке.

В доме дворецкого было семь комнат. Только комната над западным входом исчислялась восемью татами. Эта западная комната имела двоякое назначение: она служила кабинетом Нобутаки и приемной. Из окон этой комнаты были видны на задворках главного особняка окна второго этажа, где располагалось помещение для прислуги, вскоре перестроенное в гостиную, а на эти окна, выходившие прямиком на кабинет Нобутаки, навесили ставни.

Однажды, когда они переделывали комнату, он услышал, как отрывали посудные полки. В прежние времена в большом зале на втором этаже проходили пиршества, и эти черные сияющие полочки были обиходными. Позолоченные лакированные плошки и чашечки стояли рядами, туда и сюда сновали неряшливые служанки, волоча подолы своих кимоно. Треск отдираемых полок отзывался в нем эхом бесчисленных пиров. Казалось, что вместе с этими досками из него выдирают, будто глубоко вросшие коренные зубы, воспоминания.

Нобутака не имел ни грана сентиментальности; он развалился на стуле, закинул ноги на стол, мысленно подбадривая: «Давай! Взяли, раз-два!» Каждый уголок, каждый закоулок этого особняка терзал его в юности. При своем тайном мужелюбии тяжкое бремя этого высоконравственного дома было для него непереносимо. Он не знал, сколько раз желал смерти отцу с матерью и гибели их семейному гнезду от пожара, но сейчас Нобутака предпочел бы скорее видеть богохульное осквернение этого дома пьяными гейшами, распевающими популярные песенки в общем зале, где его покойный папаша сиживал обычно с угрюмым выражением лица, нежели присутствовать при воздушном налете и пожаре.

После того как супруги перебрались в дом дворецкого, они перестроили весь дом на западный лад. В токонома соорудили книжные полки; убрали фусумаё и вместо них повесили плотные шелковые шторы. Из главного особняка перетащили всю европейскую мебель и расставили стулья и столы в стиле рококо на расстеленном поверх татами персидском ковре. После этих изменений дом стал походить на консульство эпохи Эдо[53] или апартаменты наложницы какого-нибудь иноземца.

Когда Юити пришел, госпожа Кабураги сидела у печи в нижней гостиной, в слаксах, кофточке цвета лимона и черном кардигане, накинутом сверху. Ее руки с красными ногтями тасовали венские карты. Король выпал с литерой D, а валет — с литерой В.

О прибытии Юити доложила служанка. Пальцы госпожи Кабураги занемели. Карты тасовались с трудом, слипались. Более того, она была не в состоянии подняться и поприветствовать Юити, когда он вошел. И она повернулась к нему спиной. Он обошел кругом, встал перед ней, и только тогда наконец-то она нашла в себе мужество вскинуть на него взгляд. Юити встретился с ее сонными глазами без намека на желание. Юноша то и дело удерживал себя от того, чтобы не спросить ее ненароком: «Не захворала ли мадам?»