Тигроловы - Анатолий Буйлов

— Пушшай стреляют, пушшай, пушшай! — азартно подбадривал Савелий.

— Да где пущай? Где пущай?! Все патроны расстреляет — чем другорядь тигру отпугивать станешь?

Расстреляв еще одну обойму, Павел увидел наконец раздвоенный след — тигрица крупной рысью пошла влево, а молодые резко повернули вправо, прямо вниз по склону, в пойму ключа.

— Евтей Макарович! Разбили! Разбили! — радостно сообщил он подбежавшему Евтею. — Вон она пошла в сторону...

— Хорошо, Павелко, молодец! — хрипло и тяжело дыша, проговорил Евтей. — Теперича пробеги по ее следу метров сто и выстрели вдогон ей раза три-четыре. Ежели след ее не повернет опять к молодым, тогда бегом напрямки возвращайся к нам. Мы за молодыми пойдем — догонишь нас, а ежели поворачивать она будет, тогда гони ее дальше и стреляй беспрерывно.

— Все понял, Евтей Макарович! — крикнул Павел и, не раздумывая, кинулся по следу тигрицы.

Сзади что-то напутственное прокричал Савелий, но голос его утонул в собачьем лае и визге; затем громыхнул выстрел, другой, третий — это стрелял Николай. Павел, приостановившись, тоже выстрелил, передернул затвор и, низко согнувшись под тяжестью рюкзака, обливаясь горячим потом, побежал дальше.

Миновав чистый дубовый склон, тигрица углубилась в густой сумрачный ельник и стала забирать вправо — ближе к молодым тиграм. «Неужели опять соединится с ними?» — забеспокоился Павел и выстрелил еще два раза. Справа внизу громыхнул выстрел Николая. Взбодрился Павел, чуть расслабился, но продолжал идти по следу, зорко шарить глазами по сторонам, а карабин держал так, чтобы удобно было вскинуть его в любой момент...

От быстрой ходьбы с тяжелым рюкзаком взмокла спина. Продираясь сквозь ельник, Павел наткнулся правой щекой на сучок, с досадой провел рукавицей по царапине, боли не почувствовал, но, увидев на рукавице кровь, с усмешкой подумал: «Вот тебе, тигролов Калугин, и первая рана, полученная в схватке с тиграми».

След тигрицы все круче забирал вправо. Внезапно впереди посветлело, еловый лес распахнулся и выпустил Павла на крутой склон, заросший кустами лещины. Тигрица, точно испугавшись чего-то, резко отвернула влево и зарысила вдоль границы ельника в вершину кедрового распадка.

— Пошла! Пошла! — радостно крикнул Павел и выстрелил по направлению следа два раза. И опять тотчас же справа снизу в ответ громыхнул третий выстрел, туда и побежал Калугин напрямик через кусты, то и дело оскользаясь на крутом склоне и падая на бок, рискуя кувыркнуться через голову и сломать себе шею.

Николай больше не стрелял, но Павел уже отчетливо слышал лай собак. Догнал он тигроловов в пойме ключа.

Евтей и Савелий с трудом удерживали рвущихся собак.

— Ну што, ушла тигра? — нетерпеливо спросил Савелий.

— Ушла, ушла, прямо вверх ушла, — растирая разгоряченное лицо снегом, устало проговорил Павел, намереваясь присесть на корточки, чтобы унять дыхание и хотя бы чуть-чуть отдохнуть.

Но Савелий, радостно осклабившись, кивнул Николаю:

— Ну-ко, сынок, стрельни ишшо два разика, нагони собачкам азарту. — И, наклонившись к Амуру, отстегнул ошейник.

После выстрелов собаки, отпущенные тигроловами, обгоняя друг друга, молча умчались в чащу, и промысловики один за другим ринулись вниз по тигриному следу. Павел бежал последним, вслед за Юдовым, но вскоре Юдов начал отставать, отрываясь от Николая, и Павел обогнал Юдова, затем обогнал и Николая, Савелия, Евтея и, вырвавшись вперед, удивился тому, что смог не только преодолеть свою недавнюю неимоверную усталость, но и опередить всех. И все же усталость брала свое. Нельзя же бежать за тиграми бесконечно... Проклятый рюкзак! Он давит на плечи, точно скала, и одежда — как свинцовый скафандр — жарко, душно и тесно в ней, содрать бы ее и помчаться дальше в чем мать родила...

— Чуток притормози, Павелко, шибко бегишь! — хриплым задыхающимся голосом окликнул Евтей. — Не отстраняйся далеко, видишь, Юдов отстал?

— С этим Юдовым ишшо! — выругался Савелий. — Юдов! Мать твою! По готовой тропе неужто шибче не могёшь? Шибче беги, не то тигрица тебе задницу надерет! Заднего-то она и ловит завсегда! — И замахал нетерпеливо Павлу: — Беги, беги, Павлуха!

Несколько раз оглянувшись на бегу, Павел увидел, что угроза подействовала: трусоватый Юдов теперь бежал между Николаем и Савелием.

— Стой, Павелко! Стой! — Голос Евтея очень кстати. Сердце в груди бухает молотом — в самый раз успокоить его хоть на минуту, хоть на мгновение.

Подкинув на спине рюкзак, широко расставив ноги и согнувшись, Павел, не теряя драгоценных мгновений, отдыхает, вопросительно поглядывая на подбегающих тигроловов.

Подбежав, те тоже несколько мгновений стояли, низко согнувшись, усмиряя дыхание, растирая снегом потные, разгоряченные лица. Евтей, сдернув с головы шапку, прислушался, неуверенно сказал:

— Кажись, лают...

Павел тоже снял шапку и прислушался. Тихо, монотонно шумела тайга, гулко бухало в груди сердце, отдаваясь в висках тонким пульсирующим звоном; еще слышал Павел дыхание рядом стоящего Евтея, но больше никаких звуков уловить не мог.

— Не слышно лая, Евтей Макарович, показалось вам, должно быть.

— Ага! Есть лай! — обрадованно встрепенулся Савелий. — Лают, лают, сердешные!

И сразу лай услышали все тигроловы.

— Держут! Держут, сердешные! — Савелий торопливо нахлобучил шапку, тревожно сказал, обращаясь к Павлу: — Поспешать надобно, как бы тигра собак не покалечила. Устал впереди? Давай подменю тебя...

— Не устал, пустяки! — отмахнулся Павел, стараясь придать голосу как можно больше бодрости, и, видно, удалось ему это, потому что Савелий, одобрительно кивая, обернулся к Николаю и сказал восхищенно:

— Видал, каков? А ты говорил: сломается, не выдюжит. Давай, Павлуха, ишшо поднажми — экзамент твой ишшо продолжается!

Судя по тому, что лай раздавался все на одном месте, собаки держали зверя крепко. Тигроловы бежали по чистому дубовому склону, но там, где лаяли собаки, темной стеной стоял пихтовый лес. У границы пихтарника Евтей зычным голосом остановил бригаду:

— Стойте! Стойте, ребятки! Там, в пихтаче, рогульки мы не найдем, надо здесь их вырубить!

— Ох ты. В сам деле, Евтеюшко! — спохватился Савелий и, проворно сбросив котомку, развязал ее. Вытащив топор, подбежал к тонкому, с раздвоенной вершинкой ясеню и начал немедля, с остервенением рубить его. Через несколько ударов ясенек дрогнул, наклонился и, тонко заскрипев, упал в снег. На все это ушло у Савелия на более минуты. Затем, отрубив от начала развилки полуметровое древко в руку толщиной, бригадир ловко, двумя взмахами, отсек правую и левую части развилки, острые косые срезы еще двумя ударами затупил, чтобы, не дай бог, не поранить тигра, не выткнуть глаз ему острым концом развилины. Удовлетворенно осмотрев рогатину, Савелий кинул ее под ноги Юдову:

— Держи, паря! Вот тебе рогулина...

— Это мне? — Юдов поднял рогатину, недоверчиво и со страхом посмотрел на нее, крикнул убегающему к следующему деревцу Савелию: — Не коротко ли вы обрубили ее, Савелий Макарович? Больно мала она!

— В самый раз, паря, в самый раз! — отмахнулся Савелий, высматривая в вершине деревца следующую рогатину. — Ты думал, чем длиньше рогулина, тем безопасней к тигру подступаться? Шалишь — все наоборот!

Павел, тож срубивший к этому времени рогатину, услышав последние слова Савелия и глянув на рогатину Юдова, поспешно укоротил древко своей на целый метр.

— Мало, мало отрубил, Павелко! — насмешливо заметил Евтей, волоча мимо него увесистую дубовую рогатину. — Вершка два-три можешь смело еще отрубить. Черенок от вилашки, я ведь говорил тебе уже, не должен быть более одного маха на две руки. С длинной-то рогулей в кустах не развернешься, запутаешься, да и тигра удерживать потом сподручней будет, когда грудью на торец черенка надавишь...

Измерив черенок, Павел обнаружил, что он действительно длиннее, чем нужно, но отрубить целых полметра не поднималась рука, и, повернувшись к Евтею спиной, он сделал видимость, будто отрубает весь лишний полуметровый кусок древка, в действительности же отрубил не более вершка и, довольный этим, побежал к своему рюкзаку.

А собаки между тем, вероятно, заслышав стук топоров, залаяли смелей и настырней. Бросив след, Павел бежал теперь прямо на лай, и, чем ближе он приближался к нему, тем сильней нарастало в нем желание увидеть тигра. Ни прежнего страха, ни волнения он уже не испытывал. Он бежал на собачий лай с азартом охотника, думая только о том, чтобы настигнуть добычу, не упустить ее... Тяжелая рогатина мешает бежать — цепляется за кусты, за нижние ветви деревьев. Собаки лают совсем уже близко. Надобно еще пробежать вон тот затекший наледью ручеек, затем полянку к бурелому — а там, должно быть, и прячется тигр. «Скорей, скорей к нему! Держите его, собачки, держите, родимые! И совсем оно не страшно», — с легким даже разочарованием подумал Павел.