ОХОТА НА КРУТЫХ - Александр Граков

— Сейчас! — и в калитку скакнуло стройное создание с гривой распушенных льняных волос, одетое в майку и короткую плиссированную юбку. Разглядев ее как следует, под электрическим светом от лампы, все дружно ахнули, поняв смущение деда Феди: девчонка была не то что красива — она была миловидна до ужаса: большие голубые глаза, маленький курносый носик, чуть великоватый рот с четко выписанными губами и симпатичные ямочки на щеках.

— Дед?! — укоризненно повернулся Славка.

— Ну, не удочерили, так увнучили! — попробовал защититься дед Федя. — Моя Лизавета и Грета сразу до души друг другу припали там, в детдоме для особо одаренных. А вы ж знаете — ежели ей чего глянется — она енто быстро к рукам приберет. Как меня, к примеру! — прибеднился он.

— Да ладно, дед, не юли! — великодушно махнул рукой Гек.

— Там еще неизвестно, кто кого захомутал! Геннадий! — взял он в руку хрупкую на вид ладонь девушки и удивленно вскинул брови, ощутив жесткое, цепкое ответное пожатие.

— Я не все шло досказал! — влез дед в церемонию знакомства. — Гретка воспитывалась в спецшколе ентих... как их?

— Амазонок! — подсказала девушка.

— Во, точно! Дык она русский наш знает, как я «Отче наш». И енто ишо не все — кидает ножи на сколько хошь метров, шпарит из автомата и пистолета, умеет ездить на машине, и черт-те что еще! Да — и классно дерется, кстати! — дед представлял Гретку с такой горячностью, словно не знакомил ее, а собирался замуж выдавать. Та лишь мило улыбалась, не переставая знакомиться с присутствующими. Дед Федор, видимо, устав молоть языком, подтянул ближе к лавке одну из принесенных сумок, порылся в ней, звякнул и вынул на свет плоскую четырехугольную бутылку.

— «Амаретто»! — невольно вырвалось у тех, кто его хорошо знал.

— А как же! — гордо подбоченился дед. — Мы ежели чего хлебаем — то на постоянку! Расселись за столом, разлили по чайным чашкам.

— Так на чем мы остановились? — обратился Борис к Геку.

— Кто кому и в чем будет помогать!

— Один момент? — Игорь придвинулся ближе к Борису. — Ответь мне еще на такой вопрос: как фамилия второго «опера» на допросе Славкиного отца, ну того, который внучку хотел психичкой сделать?

— А зачем тебе? — враз потух Борька, затем махнул рукой. — Да что там, все равно узнаешь! Вольвак его фамилия.

— Как я и предполагал. — Гекова улыбка не предвещала ничего хорошего. — Знаете, какое у меня предложение? Поспать сегодня, а с утра разобраться, что к чему!

На том и порешили...

Расходясь по комнатам, не заметили вокруг ничего подозрительного. Да и не могли заметить: постоялец тетки Катерины в доме напротив, квартирующий у нее третью неделю, наблюдал за ними в бинокль с инфракрасной оптикой, лежа на самом верху высоченного сеновала. Дождавшись, пока в доме напротив погаснут огни, взял в руки трубку радиотелефона с подсветкой.

— Алло, шеф, птички в гнездышке! Повторяю — птички...

— Пошел на хрен! — перебил его грубый голос. — Говори по русски — все собрались?

— Даже с избытком! Пара незнакомых — девка и мужик!

— Ну и ладно, фиг с ними! С утра начинайте операцию. Только дайте им хорошо выспаться, а то припрете с петухами... Бабу обработали?

— Еще неделю назад! Согласилась на все сто — ей теперь боязно одной ночевать!

— За ценой не стойте! Знаю я вас, живоглотов — за копейку удавиться готовы! Если не выгорит дело — лучше на глаза мне не показывайтесь — шкуры на барабан посдираю! Все!

Жорик Чичев, по кличке Чич, со вздохом сложил трубку, засунул ее в пластиковый пакет рядом с биноклем и затолкал пакет поглубже в сено. Везет же некоторым — у кого бабок валом! Этот вот, с которым только что базарил, заведет сейчас тачку свою и рванет в город — по хорям. А завтра днем отсыпаться будет в теплой постельке с гидроматрацем. Ему же с корешками предстоит завтра занудная и нервная работа — отчаянно торговаться с хозяйкой дома напротив за право его обладания. Шеф выделил сто «лимонов». И на покупку усадьбы и на все прочие расходы, включая и накладные. Но столько харь напоить и прокормить... Дело в том, что, кроме Чича, в станице «работали» по этому варианту еще шесть человек, по предварительной версии — бригада «шабашников», прибывшая в бывший колхоз, а ныне акционерное общество, якобы для строительства корпуса нового телятника. В действительности же все семеро любыми путями должны были уговорить тетю Дуню, супружницу пропавшего без вести Ивана Федоровича Гребова, поскорее продать участок с домом, садом и виноградником. На кой хрен шефу эта хаза, когда у него своих две дачи, никто из них спросить не отважился. Надо — значит, надо!

Почву для более гладкого урегулирования вопроса купли-продажи Жорик стал подготавливать уже через два дня по прибытии в станицу, не дожидаясь основной бригады. Суеверных на Кубани, надо сказать, еще полным-полно, и тетка Дуня не была исключением из их числа. После трех месяцев бесплодных хождений по различным инстанциям в поисках пропавшего мужа она стала плохо спать: по ночам в пустом огромном доме слышались подозрительные охи, вздохи, различные шорохи и стуки... А однажды, дрожа под одеялом, она расслышала в соседней комнате шарканье и старческое покашливание... Объяснение, конечно, существует для любых мистических проявлений: если долго прислушиваться в темноте, чего-то страшась и ожидая увидеть, то в результате притока адреналина в кору головного мозга эта чертовщина обязательно примерещится. Так было и в этом случае: потрескивание обоев на стене в совокупности с едва уловимыми шорохами, производимыми по дому котом Васькой, были приняты тетей Дуней заявление покойного мужа (что Гребов мертв — подсказывала ее душа). Так что к приезду Чича она была уже наполовину готова продать усадьбу и перебраться жить к сестре, которую ее благоверный сделал вдовой через десяток лет после свадьбы, сгорев от страстной любви к «зеленому змию». Вдовам, конечно, веселее было коротать жизнь вдвоем. Беспокоили до поры до времени тетю Дуню лишь Неустроенные дед Федя и Славка, которые в это время были заняты какими-то делами на побережье Черного моря.

В конце концов, она решилась — отправила им письмо с подробным описанием того, что случилось, и просьбой посоветовать — как поступить с домом. Подтолкнула ее к письму вовсе не жажда денег, хотя деньги для потомков казаков никогда лишними не бывают по причине их постоянной нехватки. Дело в том, что последние две недели кошмары по ночам стали являться с завидным постоянством: сперва что-то скрипело и постукивало в окна, затем однажды, уже под утро, во входную дверь забарабанили.

Тетя Дуня спросонья бросилась к ней, откинула крюк и... в открывшийся проем вместе с серым утренним светом ввалился замшелый почерневший кладбищенский крест. Хозяйка с воплем скаканула через него и как была — в одной рубашке — понеслась по улице к сестре, распугивая идущих к пастбищу коров. Когда сестра Маня, отпоив прибежавшую валерьянкой, потребовала объяснений ее неглиже — выложила все, как есть — про полтергейст. Маня, конечно, мало поверила ее объяснению, потому как третий год жила без мужа и ничего такого ей не являлось, так она и сказала единокровной родственнице. Оскорбленная таким недоверием тетя Дуня сразу пришла в себя и заявила сестре, что если бы у нее, как у некоторых, было на каждую ночь по станичному хахалю-кобелю, ей некогда было бы следить за разными там явлениями. Но так как она, опять же не в пример некоторым, верна навеки памяти своего Вани, то... Короче, помирившись, сестрички сошлись на том, что пару ночей Маня проведет у Дуни и если рассказы той не подтвердятся, будет хлопотать о переводе ее в стардом — благо переводиться недалеко — здесь же, в станице. Однако уже на следующую ночь от идеи стардома пришлось отказаться: в открывшуюся внезапно дверь спальни важно вошел... светящийся человеческий череп, с жужжанием пробежался под кровать, на которой тряслись от страха обе сестры, затем вернулся к порогу и исчез за ним. Дверь захлопнулась, зато раздался стук в окно. Тетя Дуня и Маня перевели квадратные глаза туда и, заорав от ужаса, стали рвать другу друга одеяло: в ярком лунном свете снаружи стоял Иван Федорович и приветственно делал им ручкой. На этом кошмар закончился, но перебраться сестрам пришлось в другую комнату: спать на мокрой перине не очень-то приятно...

Как только чуть разъяснилось на дворе, они дружно перетащили вещи Дуни к Мане, которая жертвовала в этом случае личной жизнью — мужиков она любила поболе, чем ее покойный супруг первак из патоки. Но в сарае было полно сена, и эта проблема отпала как-то сама собой. А зимой... впрочем, Маня была оптимисткой...

Жорик от удовольствия чуть не запил — ведь он на девяносто процентов сделал работу всей «бригады» — значит, бабки остальные — его. Ну, поставит ящика три-четыре «Российской». Ну, закусь там, то-се! Опять же бабцы! Но если он договорится по дешевке с этой долбаной вдовой, на которую потратил столько сил и энергии... Ха, фокус с ниткой, иголкой и канифолью, конечно, известен любому дурню: воткнул иглу в переплет окна поближе к стеклу, к игле — длинную нитку в ушко привязал... И сиди себе за углом, води по нитке канифолью. Душу выматывает, между прочим!