Академия тишины (СИ) - Летова Ефимия

Рассказывая о своей жизни у Фоксов, Джейси пытался делать максимально независимое и равнодушное лицо, но золотистые брови то и дело вставали домиком. Обида, столь неподдельная, немного наивная детская обида так и прорывалась наружу. С его точки зрения, Фоксы были виноваты как минимум дважды — перед Сэмом, о котором предпочли забыть и с которым теперь не знали, что делать, и перед ним, Джеймсом Менелом. Сэр Энтони, не поддержавший, не нашедший — плохо искавший? — нашу безумную мать, столь легко поверивший её вранью про потерю ребёнка, так быстро нашедший утешение в объятиях леди Хэйер, с троицей детей, родившихся один за другим, похоже, стал олицетворять для моего братца все беды и пороки мира.

Я не была с ним согласна. Мы знали не так уж много, но за пару наших недолгих встреч я почувствовала, что история с Корнелией не являлась окончательно завершенной для Энтони Фокса. Точнее — была разорвана в одностороннем порядке, и он не меньше, чем мы с Джейси, нуждался в правде, какой бы она не была, хотя бы чтобы перевернуть последнюю страницу, отпустить её окончательно.

Почему-то я даже мысли не допускала о том, что незнакомая мне мать может ещё вернуться. Скорее всего, либо неизвестные преследователи всё же достали её, и она мертва, либо её жизнь вполне устоялась за эти долгие годы, и в ней нет места ни для сына от когда-то любимого мужчины, ни тем более для дочери, рожденной от случайного супруга быть сосудом-хранителем. Нелюбимого супруга, который не был и не мог быть ей ровней.

И вдруг я подумала, что свои смятенные мысли и терзания о том, пытаться ли мне искать её или нет, пытаться узнать больше о ней и причинах её побега — или нет, я не обязана гонять в своей пустой черепушке в гордом одиночестве. Джеймс тоже может — и должен — решать, наравне со мной. И я не буду в этих поисках одна. Мы будем вместе.

И это так… хорошо.

А Джеймс между тем болтал без умолку, непрерывно перемещаясь по комнате туда-сюда, так, что у меня вскоре зарябило в глазах. Он посидел на стуле, на кровати, на полу, на тумбочке, впрочем, даже сидя он умудрялся находиться в постоянном движении: подворачивал и разворачивал рукава слишком свободной рубашки, теребил медные пуговки, накручивал на пальцы золотистые волосы. В отличие от Габа, всегда выглядевшего безупречно и элегантно, братец заявился в помятых брюках, а на ботинках, небрежно сброшенных у двери, уныло запеклась бурая корочка подсохшей земли. Вероятно, наследие нашей матушки давало о себе знать некоторой бестолковостью и несуразностью обоих отпрысков.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Так что ты вытворил, кошмарище?

— Вообще ничего особенного, правда, Джей!

Первый месяц Джеймс вёл себя тихо, мирно и почти идеально: по большей части молчал, присматривался к окружению и очень боялся себя выдать. Этому немало способствовала общая слабость, особенно по утрам и вечерам, частые головокружения и необходимость тесного общения с целителями — я только покачала головой, потому что во время нашей короткой встрече тогда, в апреле, Джейси никоим образом не выдал, что у него какие-то проблемы со здоровьем. Братец только отмахнулся от моего укоризненного взгляда, безо всякого стеснения плюхнулся на кровать Мэй, моментально сбуровив одеяло и подушку, и продолжал.

Очень быстро он понял, что его ведущей стихией будет не воздух, а огонь, и это только добавило сложностей: у Сэмюэля Фокса огню было взяться неоткуда. А поскольку у ослабленного беспрецедентно долгим пребыванием в стазисе тела юного мага, хорошо подкованного теоретически, но нетренированного практически, огонь стал вырываться непроизвольно, как нередко бывает у маленьких детей, только что открывших в себе дар, Джеймс-Сэм стал избегать общества "родителей" с удвоенным старанием. Однако и высидеть в комнате до сентября он не мог: стены и потолок давили до тошноты, а на улицу его после отъезда брата и сестры почти не выпускали, поэтому Джеймс стал исследовать дом.

Полностью изучив огромный особняк, он полез в библиотеку — надо же было как-то оправдывать то, что девятилетний мальчишка вырос не только телом, но и мозгами, да и речь у вчерашнего ребёнка стала куда более взрослой. Однако в библиотеке он обнаружил, что большая часть весьма обширного собрания фолиантов Фоксов была магическим образом закрыта от посторонних взглядов — книги попросту не открывались, одна из дорогих аристократических штучек, распространённых в благородных домах. Даже у нас в Академии такое не практиковалось.

Кто-то другой бы удовлетворился тем, что находится в открытом доступе, и спокойно дотерпел бы до отъезда в Академию, попутно убедив сомневающихся родителей в своей благонадёжности, но братец, конечно, не дотерпел. В попытках доказать себе, что он тот ещё маг — или просто от безделья, Джеймс попытался вскрыть заинтересовавшую его закрытую книгу без названия, всё больше увлекаясь процессом. Результат не заставил себя ждать: сдерживаемое долгое время пламя от перенапряжения хозяина выплеснулось наружу, жадно вцепляясь в сухие страницы многочисленных томиков.

Я тихонько билась головой о подушку, слушая то левым, то правым ухом — братец снова куда-то перемещался — то, как он в полной панике тушил разбушевавшийся и стремительно распространяющийся пожар, как оправдывался перед прибежавшими родителями, придумывая, что пытался воздействовать на злополучную книгу всеми стихиями по очереди…

Впрочем, то была только присказка.

Глава 36

После полусгоревшей библиотеки парадоксальным образом держать себя в руках Джеймсу стало ещё тяжелее, скука и одиночество угнетали, родители то и дело уезжали в столицу, слуги опускали глаза при любых вопросах, не касающихся высокоаристократичного быта, поэтому следующей целью новорожденного мага с телом юноши и мозгами трехдневной пресноводной рыбки стал всегда закрытый на замок кабинет отца — Маргарита Хэйер доверия ему не внушала, необходимость называть её матерью угнетала братца до крайности, а потому он старался всячески её избегать, тогда как на контакт и на конфликт с "ненавистным" отцом парадоксальным образом попросту нарывался. Уж не знаю, какие страшные тайны собирался обнаружить в кабинете Энтони Фокса неугомонный Джеймс, может быть, разоблачающие письма от Корнелии или свидетельство непосредственного участия в заговоре против Его Величества, но кабинет он покорил довольно оригинальным образом. О, нет, огонь отныне был в жесткой узде, но Джеймс, хранящий в памяти многие секреты Корнелии, правда, отрывистые и зачастую слегка неполные и непонятные, решил немного состарить дверной замок.

Совсем чуть-чуть.

И перестарался.

Дверь в кабинет из красного дорогого дерева осыпалась сухой дряблой деревянной трухой — не вся, но дыра образовалась приличная. После того, как изрядно прибалдевший парень осознал, что исправить содеянное он уже не сможет никоим образом и огребёт по полной, то решил напоследок воспользоваться предоставленной возможностью и полез в узкое отвертстие, понадеявшись на свою тощую комплекцию. Но не долез, самым позорным образом зацепившись за острые края, потрепыхался, а потом ощутил, как кто-то ухватил его за ноги и толкает то туда, то обратно.

Слуги, то ли дезориентированные темнотой — светильники мой кретинский братик предусмотрительно погасил, то ли просто не верящие в подобные забавы юного господина, то ли всё осознавшие и решившие немного проучить парня, немало порадовавшего их недавним пожаром и отмыванием копоти и сажи, справились с извлечением застрявшего наследничка из рук вон плохо, под видом преувеличенного энтузиазма и заботы о сохранности господского тела не давая тому выбраться. Вернувшийся сэр Энтони осмотрел изувеченную дверь, красного взмокшего отпрыска, всего в занозах и опилках, молча похлопал глазами и ушёл медитировать куда-то на чердак.

А через пару дней отправил новообретённого сыночка в закрытый частный пансион — для обучения хорошим манерам и навёрстыванию упущенного за семь лет стазиса. Как раз начиналось лето.