Сансет Парк - Пол Остер

У него нет его мобильного телефона, у нее нет ее мобильного телефона. Они сидят на кладбищенской траве, не зная, как связаться с кем-нибудь, не имея никакого представления, был арестован Бинг или нет, не имея представления, как пострадала Алис, и Майлс сейчас слишком потрясен происшедшим, чтобы у него был хоть какой-то план о том, что делать. Эллен рассказывает ему, что она проснулась как обычно рано, в шесть-пятнадцать или шесть-тридцать, и была на веранде со своим кофе, когда прибыли копы. Она открыла им дверь и впустила их. Что она еще могла сделать, если не открыть дверь и не впустить их? Они пошли наверх по лестнице, их было двое, а она оставалась на веранде, пока два копа поднялись по лестнице, и затем все началось, она ничего не видела, она стояла на веранде, а Бинг и Алис, они оба кричали, копы кричали, все кричали, Бинг, должно быть, сопротивлялся, он, должно быть, начал драться, и, несомненно, Алис боялась, что они вытолкают ее раньше, чем она соберет ее бумаги и книги, и фильмы, и компьютер, компьютер — в нем была вся ее диссертация, три года работы в одной небольшой машине, и, несомненно, поэтому она взорвалась и начала бороться с копом, диссертация Алис, барабаны Бинга, и все ее рисунки за последние пять месяцев, сотни и сотни рисунков, и все это — там в доме, в доме, который, несомненно, сейчас опечатан, вне доступа, и все навсегда потеряно. Ей хочется плакать, говорит она, но она не может плакать, она слишком зла, чтобы плакать, не было никакой нужды для выталкивания и выбрасывания, почему копы не могли вести себя, как люди, а не как животные, и, нет, она не будет плакать, даже если ей захочется, но, пожалуйста, Майлс, говорит она, обними меня, обними, Майлс, мне нужно, чтобы кто-то был со мной рядом, и Майлс обнимает Эллен и гладит ее по голове.

Им что-то нужно делать с его рукой. Она распухла, суставы распухли и посинели, и пусть не сломаны кости (он обнаружил, что может немного шевелить пальцами, не ощущая при этом боли), на кисть необходимо положить лед, чтобы ушла припухлость. Гематома. Ему кажется, это как раз то слово, которое он искал — местная припухлость, наполненная кровью, небольшое озерцо крови, хлюпающее под кожей. Они должны приложить лед к кисти, и они должны что-нибудь поесть. Они сидят на траве в кладбище почти два часа, и оба проголодались, хотя они оба не уверены, если бы смогли съесть что-нибудь, если бы еда стояла перед ними. Они встают и идут, быстро обходя склепы и мавзолеи, в направлении районов Уиндзор Террас и Парк Слоуп, выхода из кладбища на Двадцать Пятую Стрит, покидают кладбище, и как только доходят до Седьмой Авеню, они долго идут до Шестой Стрит. Эллен говорит Майлсу, чтобы он подождал снаружи, и затем она заходит в магазин мобильной связи Т-Мобил поговорить с ее новым любовником, с ее старым любовником, это запутанная история, и через некоторое время она открывает входную дверь в квартиру Бена Самуэлса на Пятой Стрит между Шестой и Седьмой Авеню.

Они не могут оставаться здесь долгое время, говорит она, только на несколько часов, она не хочет, чтобы Бен был как-то вовлечен в происходящее, но, по крайней мере, это уже что-то, шанс передохнуть пока они не придумают, что делать дальше. Они умываются, Эллен готовит сэндвичи с сыром, и потом она наполняет пластиковый пакет ледяными кубиками и передает его Майлсу. Он хочет позвонить Пилар, но еще слишком рано — она в школе, и она не включает свой телефон пока не вернется домой в четыре часа. Куда мы теперь направимся? спрашивает Эллен. Майлс задумывается на мгновение, и затем он вспоминает, что его крестный отец живет неподалеку, несколько блоков от того места, где они сидят сейчас, но когда он звонит Рензо, никто не поднимает трубку, автоответчик начинает говорить, и он понимает, или Рензо в работе, или его нет в городе, и потому он не оставляет никакого сообщения. Никого не осталось, кроме отца, но так же, как Эллен не желает вовлекать своего друга, он тоже отвергает идею, чтобы отец был как-то замешан в этой истории, его отец — последний человек на свете, к которому бы он сейчас обратился за помощью.

Словно прочитав его мысли, Эллен говорит: Ты должен позвонить своему отцу, Майлс.

Он отрицательно качает головой. Невозможно, говорит он. Я уже причинил ему неприятностей.

Если ты не позвонишь, говорит Эллен, тогда я позвоню.

Пожалуйста, Эллен. Оставь его в покое.

Но Эллен настаивает, и мгновение спустя она набирает телефонный номер Хеллер Букс в Манхэттене. Майлс огорченный тем, что она делает, выходит из кухни и запирается в туалете. У него нет сил слушать разговор, он не желает слушать разговор. Он скорее ударит себя ножом в сердце, чем будет слушать разговор Эллен с отцом.

Проходит какое-то время, сколько времени проходит — он не знает, три минуты, восемь минут, два часа, и затем Эллен стучится в дверь, говорит ему, чтобы он вышел, говорит ему, что его отец знает обо всем случившемся в Сансет Парк этим утром, что его отец ожидает его на другом конце линии. Он открывает дверь, видит, что по краям глаз Эллен блестят слезы, нежно касается ее лица левой рукой и идет на кухню.

Голос его отца говорит: Два детектива пришли в офис час тому назад. Они говорят, ты сломал челюсть полицейскому. Это правда?

Он толкнул Алис вниз по лестнице, говорит Майлс. Я вспыхнул.

Бинг в тюрьме за сопротивление аресту. Алис в больнице с сотрясением.

Насколько плохо?

Она в сознании, ее голова болит, но без особенных повреждений. Они, наверное, выпустят ее завтра утром.

Чтобы пойти куда? У нее больше нет места для жизни. Она бездомная. Мы все теперь бездомные.

Я хочу, чтобы ты не скрывался, Майлс.

Ни за что. Они посадят меня за решетку на несколько лет.

Смягчающие обстоятельства. Проявление жестокости полицией. Проявили первыми. Я сомневаюсь, что тебе что-нибудь дадут.

Это — их слово против нашего. Коп скажет, Алис споткнулась и упала, и заседатели ему поверят. Мы — лишь кучка незаконных проходимцев, сквоттеров, халявных бомжей.

Ты что, хочешь провести всю свою жизнь, скрываясь от полиции? Ты уже довольно поскрывался. Пора выпрямиться и послушать, что за музыку играют, Майлс. И я встану рядом с тобой.

Ты не можешь. У тебя слишком доброе сердце, Пап, и я в этом деле будут сам по себе.

Нет, не сам по себе. У тебя будет адвокат. И я знаю некоторых отменных. Все будет в порядке, поверь мне.

Мне очень жаль. Мне очень, блядь, очень-очень жаль.

Послушай меня, Майлс. Говорить по телефону — лучше не надо. Мы должны обсудить тихо, с глазу на глаз. Как только я повешу трубку, я прямиком пойду домой. Возьми такси и поезжай ко мне, как можно скорее. Хорошо?

Хорошо.

Обещаешь?

Да, обещаю.

Через пол-часа он сидит на заднем сиденье такси на пути к Даунинг Стрит в Манхэттен. Эллен сходила за него в банк с дебитной картой и вернулась с тысячью долларов наличными, они поцеловались и попрощались; и как только автомобиль въехал в битком набитую машинами дорогу к Бруклинскому мосту, он спрашивает себя, через сколько времени он сможет опять увидеться с Эллен Брайс. Он хотел бы увидеть Алис в больнице, но знает, что не сможет. Он хотел бы попасть в тюрьму к Бингу, но знает, что не сможет. Он прижимает лед к распухшей кисти, и, разглядывая ее, он думает о солдате, потерявшем кисти в кинофильме, который они видели с Алис и Пилар прошедшей зимой, о молодом солдате, вернувшемся домой с войны, и он не мог снять с себя одежду и лечь в постель без помощи отца, и ему кажется, что он сейчас стал тем солдатом, который ничего не мог делать без отцовской помощи, человек без кистей, человек, который должен быть без кистей, человек, чьи кисти принесли ему лишь одни проблемы в его жизни, его злые, вечно дерущиеся кисти, его злые толкающие кисти, и потом он вспоминает имя солдата в кинофильме, Гомер, Гомер Что-то, Гомер, как поэт Гомер, который написал об Одиссее и Телемаке, отце и сыне, встретившимся после долгих лет разлуки, точно так же, как встретились он и его отец, и имя Гомер напоминает ему о доме, как слово бездомный, они — все сейчас бездомные, сказал он отцу по телефону, Алис и Бинг — бездомные, он — бездомный, люди во Флориде, которые жили в домах, разоренных ими же — бездомные, только Пилар — не бездомная, он — ее дом, и одним ударом он все разрушил, они никогда не будут жить вместе в Нью Йорке, здесь нет для них будущего, нет для них надежды, и даже если он сбежит во Флориду к ней, все равно не будет надежды для них, и даже если он останется в Нью Йорке и будет бороться в суде, все равно не будет надежды для них, он подвел отца, подвел Пилар, подвел всех; и когда автомобиль едет по Бруклинскому мосту, и он смотрит на бесконечные здания на другой стороне Ист Ривер, он думает об исчезнувших зданиях, о разрушенных и сгоревших зданиях, которых больше нет, об исчезнувших зданиях и исчезнувших кистях рук, и спрашивает себя, стоит ли надеяться на будущее, если нет никакого будущего, и начиная с сейчас, говорит он себе, он перестанет надеяться ни на что и будет просто жить, проживать сейчас, этот момент, этот уходящий момент, сейчас, которое здесь и которое не здесь, сейчас, которое ушло навсегда.