Сансет Парк - Пол Остер

8 февраля. Воскресный телефонный разговор с Уиллой. Она волнуется за твое здоровье, интересуется, как ты себя чувствуешь, спрашивает, не было бы лучше, если бы она ушла с работы и вернулась домой, чтобы ухаживать за тобой. Ты смеешься над мыслью, что как твоя очень ответственная, трудолюбивая жена говорит администрации университета: "Пока, друзья, у моего мужа заболел животик, мне пора, и на хер всех студентов, которых я учу, и, между прочим, они, бляха-муха, могут учиться сами по себе." Уилла хохочет, когда ты рассказываешь о такой сцене, и это первый раз, когда ты слышишь ее свободный смех за долгое время, самый лучший смех за много месяцев. Ты рассказываешь ей о встрече с сыном за ужином прошлой ночью, но она никак не реагирует, не спрашивает никаких вопросов, небольшой вздох, чтобы ты понял — она слушает, но не более того, а ты все равно продолжаешь, замечая, что мальчик становится самим собой. Еще один вздох. Не стоит упоминания, что ты не сказал ничего об его признании. Небольшая пауза, и затем она говорит тебе, что, наконец, она начинать чувствовать в себе достаточно сил для продолжения работы над книгой, и это, конечно, по-твоему, еще один хороший знак; а потом ты говоришь, что Рензо шлет свою любовь тебе, и ты тоже шлешь свою любовь, и ты покрываешь все ее тело тысячью поцелуев. Разговор заканчивается. Неплохой разговор, совсем неплохой, но после того, как ты вешаешь трубку, ты начинаешь бесцельно слоняться по квартире, чувствуя, будто потерялся в нечто неведомом. Мальчик задал столько много вопросов об Уилле, а у тебя так и не нашлось мужества сказать ему, что она вырезал его из своего сердца. Баночник одевается в костюм с галстуком. Баночник идет на работу, оплачивает свои счета и становится образцовым гражданином. Но голова у Баночника все еще та же, и по ночам, когда мир окружает его, он становится на четвереньки и воет на луну.

15 марта. Ты виделся с сыном шесть раз с тех пор, как состоялась та встреча седьмого февраля. Визит в Больницу Для Сломанных Вещей субботним днем, где ты наблюдал за тем, как он вставлял картины в рамки, и ты спросил себя, это ли, чего он хочет, будет ли он прыгать с одной случайной работы на другую, пока не состарится. Но при этом ты не давишь на него со своими вопросами. Ты оставил его в покое и ждешь, что произойдет, хотя про себя ты очень надеешься на его возвращение в колледж следующей осенью, о чем он иногда упоминает вслух. Еще один ужин на четверых с Корнголдом и Ля Суанн в понедельник вечером, когда закрыт театр. Ночной поход в кино вместе на шедевр Брессона Человек Сбежавший. Обед посреди недели после его прихода в офис, где ты показал ему свою работу и представил его своей небольшой группе приверженцев, и идиотская мысль пронзила твою голову позже, а почему бы не найти мальчику с его знаниями и книжными интересами место для себя в издательстве, как работник Хеллер Букс, например, где бы он отшлифовался бы для роли наследника его отца, но нельзя об этом слишком много мечтать, могут вырасти ядовитые семена в голове, и лучше воздержаться от придумывания чьего-нибудь будущего, особенно, если это будущее — твоего сына. Ужин с Рензо рядом с их домом в Парк Слоуп, его крестный отец был в хорошем расположении духа той ночью — забрался в очередной роман, и больше нет никаких разговоров о тоске и хандре и погасшем пламени. И затем — визит в дом, где он живет, шанс увидеть Четверку Сансет Парк в действии. Печальное, небольшое, запущенное место, но тебе было интересно встретиться с его друзьями, с Бингом более всего, конечно, он просто цветет, как и две девушки — Алис, та, которая работает в ПЕН-центре, и она очень живо говорила о деле Лю Сяобо и затем задала тебе кучу различных вопросов о поколении твоих родителей, молодых мужчинах и женщинах Второй Мировой войны, и Эллен, такая кроткая и симпатичная, она позже показала тебе свой альбом рисунков, заполненный такими открытыми эротичными рисунками, каких ты никогда не видел в своей жизни, отчего ты задумался — правда, на мгновение — а, может, помогла бы спасению издательства новая линия альбомов порнографических картин. Им уже вручили два требования на выселение, и ты выразил им свои сомнения, что они напрасно не обращают на них никакого внимания, и что они могут оказаться однажды в опасности, но Бинг треснул кулаком по столу и заявил, они будут держаться до самого конца, и ты не стал продолжать со своими аргументами, поскольку это совсем не твое дело — советовать, что им делать, они все взрослые люди (более-менее) и вполне самостоятельны в своих решениях, даже если и неправильных. Еще шесть встреч, и помаленьку ты станешь ближе со своим сыном. Он уже открывается тебе, и одной ночью, когда вы были вдвоем, после фильма Брессона, похоже, он рассказал тебе всю историю о девушке, Пилар Санчез, и почему он должен был уехать из Флориды. Честно говоря, тебя очень ошарашило, когда он сказал, сколько ей лет, но после короткого раздумья ты решил, что для него было бы нормально влюбиться в кого-то такого возраста, потому что его подростковая жизнь была задержана, отрезана от обычного нормального развития, и, хоть он и выглядит, как взрослый мужчина, его внутреннее я так и осталось в возрасте восемнадцати-девятнадцати лет. Был момент в январе, когда он испугался, что потеряет ее, рассказал он, между ними произошла яростная вспышка, их первая серьезная ссора, и он утверждает — в большинстве из-за него, все из-за него, поскольку когда они впервые встретились, и он не знал, насколько он станет близким ей, он наврал ей о своей семье, рассказав о мертвых родителях, и у него нет брата, никогда не было брата, а сейчас, когда он вернулся к родителям, он захотел рассказать ей правду, и когда он рассказал ей правду, она так разозлилась на него за ложь, что повесила телефон. Последовала неделя руганий, и она была права в своей обиде, сказал он, он ее подвел, она больше ему не верит, и лишь после того, как он спросил ее, выйдет ли она за него замуж, она начала мягчеть, понимать, что он никогда более не подведет ее. Свадьба! Помолвлен с девушкой, еще школьницей! Подожди, когда ты встретишься с ней в следующем месяце, сказал сын. А ты ответил, спокойно как только мог, что ты очень этого ждешь.

29 марта. Воскресный разговор с Уиллой. Ты, наконец, говоришь ей о признании сына, не зная, станет ли от этого лучше или хуже. Слишком много для нее, чтобы она смогла все принять за раз, и потому ее реакция на это проходит несколько явно различимых стадий в течении нескольких минут. Первая: полное молчание, молчание, которое длится так долго, что тебе приходится повторить, что ты только что рассказал. Вторая: мягкий голос говорит "Это ужасно, это слишком много для меня, как это может быть правдой?" Третья: рыдание, пока ее мысли уносятся туда на дорогу, и она видит все пропущенные детали происшедшего, представляет себе ссору ребят, видит Бобби, раздавленного машиной, снова. Четвертая: растет злость. "Он нам соврал," говорит она, "он обманул нас своей ложью," а ты отвечаешь ей, что он не врал, он просто не рассказывал, он был слишком убит происшедшим для рассказов, и жизнь с такой виной почти уничтожила его. "Он убил моего сына," говорит она, а ты отвечаешь ей, что он лишь толкнул ее сына на дорогу, и его смерть была случайностью. Вы двое говорите между собой больше часа, вновь и вновь и вновь ты говоришь ей, что любишь ее, что нет никакой разницы для тебя, что она решит или как она будет вести себя с сыном, ты всегда будешь любить ее. Она снова рыдает, наконец понимая состояния мальчика, наконец говоря, что она понимает, как он страдал, но она не знает, если одного понимания будет достаточно, непонятно, что она собирается делать, она не уверена, если у нее найдутся силы вновь увидеть его. Ей нужно время, говорит она, еще больше времени на раздумья, а ты говоришь ей, что не надо торопиться, ты никогда не будешь заставлять ее делать то, что ей не хочется. Разговор заканчивается, и вновь ты чувствуешь, что потерялся в не-зная-где. Позже, днем, ты начинаешь свыкаться с фактом, что не-зная-где и есть твой дом, и там ты проведешь остаток своей жизни.

12 апреля. Она напоминает тебе кого-то знакомого тебе, но ты никак не можешь вспомнить кого; и затем, через пять или шесть минут после знакомства с ней, она впервые смеется, и ты понимаешь без тени сомнения, что этот кто-то — Суки Ротстейн. Суки Ротстейн в раскаленном солнечном свете того дня на Хьюстон Стрит почти семь лет тому назад, смеется с ее друзьями, одетая в яркое красное платье — молодость в ее самом полном, самом ярком воплощении. Пилар Санчез — близнец Суки Ротстейн, такое же крохотное, светящееся изнутри создание, в которой горит огонь жизни; и пусть боги будут с ней более нежны, чем с несчастным ребенком твоих друзей. Она приехала из Флориды под вечер субботы, и на следующий день, Пасхальное Воскресенье, она и сын пришли в квартиру на Даунинг Стрит. Сыну было трудно удержаться от прикосновений к ней, и, хоть они сидели друг с другом на диване напротив тебя, сидящего в кресле, он все целовал ее шею, гладил ее непокрытое колено, клал свои руку на ее плечо. Ты уже видел ее, конечно, почти год тому назад в том небольшом парке южной Флориды, ты был тайным свидетелем их первой встречи, их первого разговора, но ты был слишком далеко от нее, чтобы мог увидеть ее глаза и разглядеть в них силу, черные спокойные глаза, которые поглощают все вокруг нее, и свет от которых притянул сына. Они пришли с хорошими новостями, сказал сын, с самыми лучшими новостями, и через мгновение тебе говорят, что Пилар была принята университетом Барнард без платы за обучение и будет жить в Нью Йорке сразу после ее школьного выпуска в июне. Ты сказал ей, что твоя жена тоже училась в Барнарде, что ты впервые увидел ее, когда она была студенткой Барнарда, и факел был передан от приемной матери сына ей. А затем (ты чуть не выпал из своего кресла, когда услышал) сын огласил свою подачу документов в Колумбийский университет и о начале учебы на последнем курсе осенью перед получением диплома бакалавра. Ты спросил его, как он собирается платить за обучение, и он ответил, что у него есть немного денег в банке, а все остальное покроет студенческий заем. Тебя поразило, что он не попросил твоей помощи, хотя ты с радостью оказал бы ее, но ты понимаешь, что это лучше для его морального настроения — тянуть свою лямку. Разговор продолжался, а тебе, вдруг, стало ясно, что в тебе нарастает ощущение счастья, что сегодня ты стал таким счастливым, каким не был никогда за последние тринадцать лет, и тебе захотелось выпить в честь твоего настроения, и тебе пришло на ум, что нет никакой разницы, каким будет решение Уиллы о сыне, ты сможешь прожить раздельные жизни с двумя людьми, которые больше всего близки тебе в этом мире, что тебе будет радостно где бы ты ни был и с кем бы ты ни был из них. Ты заказал стол на ужин в ресторане Уэйверли Инн, то почтенное заведение со времен старого Нью Йорка, ныне несуществующего Нью Йорка, надеясь, что Пилар понравится подобное место, и ей оно понравилось, она на самом деле сказала, что ей казалось, будто она на небесах; и как только вы разделались со своим пасхальным ужином, у нее возникло очень много вопросов — она хотела знать все о том, как вести издательство, как ты встретился с Рензо Майклсоном, как ты решаешь, принять книгу в издательство или нет; и, отвечая на ее вопросы, ты осознал, что она слушала тебя с напряженным вниманием, что она не забудет ни одного, сказанного тобой, слова. Каким-то образом разговор перешел на математику и науку, и ты неожиданно стал присутствовать на дискуссии, посвященной квантовой физике, о чем ты, честно говоря, не имеешь никакого понятия, и тогда Пилар повернулась к тебе и сказала: "Представьте себе вот что, мистер Хеллер. В прежних теориях физики трижды два равняется шести, и дважды три равняется шести — реверсивная логика. Но не в квантовой физике. Трижды два и дважды три — два различных смысла, два отдельных и самодостаточных положений." В этом мире есть очень много вещей, о которых тебе приходится беспокоиться, но любовь сына к этой девушке — не из этого списка.