Ищи меня в России. Дневник «восточной рабыни» в немецком плену. 1944–1945 - Вера Павловна Фролова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Позднее Роберт тоже подтвердил – Крым полностью наш! В боях уничтожено и взято в плен более ста тысяч гитлеровцев. Захвачена вся боевая техника неприятеля. Падение Крыма, сказал Роберт, грозит Рейху многими неприятностями. Базирующийся вновь в Севастополе советский Черноморский флот отныне имеет возможность развернуть активные боевые действия против важных гитлеровских военных объектов, что расположены на побережье Черного моря в Румынии, в Болгарии, в Венгрии.
В течение дня у нас перебывало много гостей. Не успели мы с Нинкой сделать обычную воскресную уборку, как заявился Франц. За ним, естественно, тут же прикатила Генька. Приходили ребята из «Шалмана», от Клодта, из Брондау. Были также тетя Таня из Почкау, Ваня СМЫК, поляки Ян и Зигмунд от Нагеля. Всех, конечно, интересовали печатные новости, но, увы, в последние недели газета почти ничем не радует. По-прежнему в ней общие фразы, обычное восхваление храбрости и мощи защитников Рейха и – ничего конкретного. Но нам-то кое-что известно, поэтому разговоров, предположений снова было много.
Часам к трем в основном все разошлись, но зато пожаловали Джованни с Кончиттой. Снова – делать им, что ли, нечего? – приперлись Франц с Генькой. Я отказалась играть с ними в карты и вообще чувствовала себя не в своей тарелке. Сейчас придет Роберт, а тут уйма посторонних. И хоть он обещал облачиться в цивильный Степанов костюм с «ОСТом», все равно Франц с Генькой поймут, что он не «русак», быстро «расколют» его.
Приведя себя в состояние «готовсь», я села с газетой у окна и, когда увидела спешащую вдоль железной дороги знакомую фигуру, пробормотав подошедшему в этот момент ко мне Джованни что-то наподобие: «Ой, извини, я ведь совсем забыла, что меня ждет в деревне моя подружка Галя», – мигом выскочила из комнаты.
А погода была – ну прямо отличная! Солнце припекало почти по-летнему. Затянувшие с утра небо легкие, пушистые облака к полудню отступили по краям и теперь теснились узкой, волнистой каймой над горизонтом, напоминая собою гряду далеких снежных гор. Ветер утих совсем, и воздух, казалось, дрожал, подернутый незримой светло-фиолетовой дымкой.
При виде меня, шагающей навстречу, Роберт удивленно и несколько встревоженно вскинул брови.
– Что случилось?
– Ровно ничего. Просто решила тебя встретить. Погода замечательная, вот и…
– Погода – да, изумительная. Но… Но тут что-то не так. Ну-ка выкладывай.
– Понимаешь, в доме сейчас посторонние. Шмидт недавно привез с арбайтзамта поляков. Они теперь без конца толкутся у нас. Я побоялась, что, хотя ты и не в военной форме, они все равно тебя вмиг «расшифруют». А языки у них обоих – что батала…
– О Господи. Еще и поляки! – Роберт притворно-сердито сдвинул брови. – И конечно, там торчит еще и тот мальчишка-макаронник?! Что, я не прав?
– Прав. «Макаронник» с сестрой тоже сейчас у нас. Если бы ты слышал, как он поет!
– Еще и поет! Не-ет, определенно этот щенок останется у меня без ног! – Внезапно Роберт рассмеялся, привлек меня к себе. – А впрочем, ну их всех к шутам! Ты пришла, ты сейчас здесь со мной, значит ты ждала меня. Ну, здравствуй же, любимая.
Я не рискнула идти с ним в деревню к Клееманну, куда он беспечно позвал меня «на кружку пива», и мы направились с ним по знакомой, протоптанной нашими ногами тропинке, что тянется между ржаным полем и железнодорожными путями по направлению к кладбищу. Озимые уже поднялись и густо зеленели под солнцем плотным ворсистым ковром.
Кто-то сломал легкие мостки, что были переброшены через канаву возле кладбищенской ограды, и Роберт, легко перепрыгнув на другую сторону, протянув мне руки, помог перебраться вслед за ним. При этом на мгновенье крепко прижался лицом к моей щеке. От него исходил запах чистоты, ароматного сигаретного дымка и отчего-то лесной земляники. И вообще, даже в этой, отнюдь не новой цивильной одежде он выглядел безупречно аккуратным, даже щегольским. Мне подумалось, что он, наверное, полдня занимался тем, что приводил заношенный Степанов костюм в столь идеальный вид. Подобной, острой, как лезвие ножа, брючной складки я никогда не замечала раньше у Степана. Правда, брюки и рукава пиджака были для Роберта явно коротковаты, а сам костюм сидел несколько мешковато, но все равно вид у него, костюма, был безупречный. Исчезло даже небольшое жирное пятно с левого лацкана пиджака, которое, по-моему, там находилось вечно.
Роберт, видимо, догадался, о чем я думаю.
– А почему ты не надела сегодня тот твой костюм, что недавно сшила сама? – спросил он с улыбкой. – Ведь я еще ни разу не видел тебя в нем. По-моему, он тебе очень к лицу.
– Увидишь как-нибудь. – Мне самой было досадно, что я не сумела воспользоваться такой великолепной погодой и не обновила свой сине-голубой «ансамбль».
Мы подошли к могиле Аркадия. Я давно уже не была здесь (последний раз приходила как-то в начале зимы), и меня кольнуло запоздалое раскаяние. Но могила была тщательно убрана. Сочные, серповидные листья нарциссов сплошь покрыли земляной холм. Среди них дружно тянулись на хрупких стебельках вверх, к солнцу, бледно-желтые и белые звездочки цветов. Тесное пространство внутри низенького зубчатого ограждения из красного кирпича по-прежнему покрывал слой чистого, желтого песка. Появилось тут и новшество – небольшая, крепко сколоченная из обструганных досок, окрашенная белой краской скамейка, что стояла под нашей березкой. Мне вспомнилось, как однажды мама в присутствии Павла Аристарховича обмолвилась, что не худо было бы поставить здесь хотя бы небольшую скамеечку, чтобы было как в России, чтобы было где присесть, подумать. И вот скамейка, как по мановению волшебной палочки, появилась.
Могила утонувшего прошлым летом англичанина тоже оказалась тщательно убранной, и, судя по «почерку» – зелень нарциссов, желтый песок, – здесь тоже потрудились добросовестные руки кладбищенского смотрителя. Видимо, кто-то из пленных англичан с Молкерая недавно был здесь – на фанерном, покрашенном серебрином обелиске появилась небольшая, выполненная на эмали фотография: юное, обрамленное светлыми прядями волос лицо, обсыпанное мелкими, веселыми веснушками, улыбалось нам радостно и беспечно. Бедный паренек. Кажется, его звали Томасом. Я вспомнила и поделилась с Робертом тем, как мне довелось однажды совершить поездку с бидонами на Молкерай и как этот золотоволосый Томас своей шутливой фразой смутил меня.
– Ужасно нелепая смерть, – задумчиво глядя на фотографию, сказал Роберт. – Ведь до сих пор никто из нас не знает, что побудило этого парня броситься в воду. Правда, незадолго до трагедии он получил известие из дома о том, что его девчонка изменила ему, не дождалась, выскочила замуж за
