Ищи меня в России. Дневник «восточной рабыни» в немецком плену. 1944–1945 - Вера Павловна Фролова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вот так. Значит, армия у предателя Власова (если этот тип – не миф) не только реально существует, но и постоянно пополняется. Значит, и среди нас, «восточников», находятся подлецы и подонки, для которых продать Родину – раз плюнуть, в душах которых не осталось уже ничего светлого и святого. Ну что же. Пусть эти дешевки польстились на щедрые фрицевские обещания и посулы, на фрицевские дерьмовые подачки. Много ли и долго ли они навоюют с армией фюрера? И куда они денутся, когда Дейтчланд потерпит окончательный крах? И у кого потом будут служить, к каким новым хозяевам переметнутся?
Ну ладно. Пусть предательство остается на совести предавшего. Не буду больше писать здесь о таком. Не хочу. Противно.
Вчера вечером неожиданно заявился Роберт. Я совсем не ждала его, тем более что в обед запыхавшийся Толька доставил от него письмо, в котором он извещал, что постарается навестить меня в воскресное утро. Но оказалось, что вахман внезапно заболел – после фронтового ранения у него открылось легочное кровотечение, и бедолагу срочно отправили в госпиталь. Роль надсмотрщика за английскими пленными временно принял на себя хозяин поместья, где трудится Джонни, – Насс, и Роберт, дождавшись, когда тот навесил на наружную дверь лагеря тяжелый амбарный замок и, покряхтывая, отправился домой, к теплому камину, – тут же благополучно выбрался через окно на волю. Теперь он здесь, и впереди у нас – несколько драгоценных часов. Какое счастье, любимая!
Однако это свидание не прошло так безмятежно и счастливо, как он полагал, и даже закончилось весьма неприятным выяснением отношений. В этот час (Роберт пришел уже около восьми) у нас опять, как это теперь случается почти каждый вечер, торчали Джованни с Кончиттой. Уединившись с Робертом в кухне, мы слышали доносящиеся из комнаты громкие, веселые голоса, взрывы смеха – там Миша, Сима, Леонид и Нинка продолжали обучать итальянцев карточной игре. Наконец гости собрались домой, и Джованни, которого, по-видимому, удивляло мое отсутствие, направляясь к выходу, словно бы случайно толкнул дверь в кухню. Я заметила, как озадаченно вытянулось его лицо, каким растерянным стал взгляд голубых глаз, когда он увидел меня и Роберта, сидящих рядом на скамье. Примерно так же отреагировал на внезапное появление в проеме двери смуглого незнакомца и Роберт. Он прервал разговор на полуслове, я почувствовала, как напряглась его рука, лежащая на моем плече.
– Хелло, ребята. Вы, что, уже собрались домой? – стараясь подавить замешательство, приветливо по-русски сказала я Джованни и выглядывающей с любопытством из-за его спины Кончитте и поднялась им навстречу. – Ну как, научились теперь играть?.. Я слышала – вам было весело… Сожалею, что меня там не было с вами. Пойдемте, я вас провожу. Ривароччи, друзья.
В коридоре я откинула крюк, распахнула дверь в темноту. Но Джованни еще не собирался уходить. Жестикулируя больше, чем обычно, он о чем-то настойчиво допытывался у меня. Я поняла суть его вопросов:
– Это кто там? Твой друг?
Я постаралась популярно объяснить ему:
– Он – пленный англичанин – энглянд. Ты же знаешь, Джованни, – русские, американцы и англичане вместе воюют, чтобы Гитлер капут. Он – наш союзник, поэтому – наш друг.
– Енглянд – но гут! Но – Гитлер капут, – громко и презрительно сказал вдруг Джованни и, неожиданно схватив меня за руку, крепко сжал ее. – Рюсски – си, гут, рюсски махен Гитлер капут. – Он продолжал горячо толковать о чем-то, по-прежнему громко и презрительно повторяя слово «энглянд». Затем, ловко крутанувшись на каблуке, характерным, стремительным жестом пнул ногой темноту.
Я расценила этот жест так: англичане – плохие люди, потому что не помогают хорошим русским. А поэтому они никакие не союзники и не могут быть друзьями. И нечего с ними, в частности, с тем, кто сидит сейчас в кухне, церемониться. Самое верное – выкинуть его вон! Вот так – под зад ногой! Как говорят немцы – «вег, вег!». Ну как? Если хорошая русская девушка не против – он, Джованни, сам готов провести эту акцию… Ну так как?
– Нет, нет! Но – «вег»! – решительно воспротивилась я намерениям пылкого итальянца и мягко и вместе с тем непреклонно подтолкнула его с крыльца. – Никаких «вег», Джованни! Смотри, Кончитта уже заждалась тебя на дороге. Ривароччи, ребята. До завтра.
Закрыв дверь, я вернулась в кухню. Роберт встретил меня ледяным молчанием.
– Эти парень с девчонкой – итальянцы. – Я старалась говорить непринужденно, весело. – Знаешь, до твоего прихода мы все играли в карты. Они оба такие наивные, такие порой смешные… Ну… Что случилось, Роберт? Почему ты молчишь?
– Откуда взялся тут этот макаронник? Почему ты, черт подери, пошла с ним? О чем вы говорили? Я слышал – этот тип вякал там что-то про англичан? – Роберт был по-настоящему взбешен. – Я теперь знаю, ты встречаешься с ним вечерами, а меня просто водишь за нос!
– Ну, во-первых, нос твой на месте, и я даже ни разу не прикоснулась к нему. – Я пыталась говорить шутливо, но у меня это плохо получалось. – Во-вторых, эти итальянцы – брат с сестрой – наши соседи, живут у Бангера, иногда приходят к нам, и тогда я действительно встречаюсь с ними. А в-третьих… В-третьих, я прошу тебя никогда не говорить со мной подобным тоном. Я пошла с ними только затем, чтобы запереть дверь. Ведь ты, надеюсь, понимаешь – пока ты здесь, у нас, дверь не может оставаться открытой.
Ну, в общем, свидание наше, можно сказать, полетело кувырком. Сначала я пыталась вразумить колюче-разобиженного Роберта, призывала его к благоразумию, уверяла, что смуглый «макаронник» приходит к нам вовсе не из-за меня, а просто потому, что ему и его сестре нравится общество русских. Потом, из-за оброненной Робертом в сердцах фразы: «Все вы, наверное, одинаковые!», в свою очередь, сама крепко разобиделась на него, и тогда уже он с жаром принялся уговаривать меня не сердиться, уверял, что он вовсе так не думает; что эти гадкие слова вырвались у него случайно – от большой досады и от большой любви, что я для него, конечно же, не «как все», а единственная, неповторимая, и что если я сейчас же не прощу его – он немедленно умрет тут же, на этом месте… Вот, пусть любимая
