Грозовой перевал - Эмили Бронте

Доктор, лично составив свое мнение о болезни миссис Линтон, дал ее супругу надежду на выздоровление при условии того, что мы окружим больную полным и ничем не нарушаемым покоем. Мне же он сказал, что опасается не столько смертельного исхода, сколько бесповоротной потери рассудка.

Я в эту ночь так и не сомкнула глаз, как, впрочем, и мистер Линтон. Даже слуги встали гораздо раньше обычного, тихо шурша по дому, передвигаясь на цыпочках и разговаривая друг с другом шепотом. Все старались как можно старательнее помогать в уходе за больной, и только мисс Изабелла так и не появилась. Домочадцы начали высказывать свое удивление ее крепким сном, да и мистер Линтон тоже спросил, встала ли уже его сестра. Он, казалось, с нетерпением ждал ее и страдал оттого, что ее так мало заботит болезнь его жены. Я боялась, как бы он не послал меня за мисс Изабеллой, но, по счастью, я не стала первой, кто принес дурные вести о ее побеге. Одна из горничных – глупая девчонка, отправленная с утра пораньше с поручением в Гиммертон, – задыхаясь, взлетела по лестнице, ворвалась в спальню госпожи и разразилась невнятными причитаниями:

– Ох, Господи, несчастье-то какое! И что ж теперь будет? Хозяин, хозяин, наша юная леди…

– Прекрати так орать! – резко оборвала я девушку, взбешенная ее крикливостью.

– Говори тише, Мэри… Что случилось? – спросил мистер Линтон. – Что беспокоит нашу молодую леди?

– Она сбежала! Сбежала! С Хитклифом… – единым духом выпалила девчонка.

– Неправда! – воскликнул Линтон, вскакивая на ноги в волнении. – Быть такого не может! И как тебе только в голову пришла такая глупость? Эллен Дин, немедля ступай и найди мисс Изабеллу. Ни за что не поверю!

С этими словами он увел служанку в коридор, подальше от спальни хозяйки, и потребовал, чтобы та представила доказательства своим словам.

– Ну, я встретила на дороге мальчишку, который молоко разносит, – залепетала служанка, – а он и говорит: «А у вас в усадьбе тревогу уже подняли?» А я подумала, что, может, он болезнь хозяйки имеет в виду, и говорю: «Да, подняли». А тут он и говорит: «А погоню-то уже снарядили?» Я так и уставилась на него. Он видит, что мне про это дело ничегошеньки неведомо, и рассказывает, что сразу после полуночи на кузницу в двух милях от Гиммертона пожаловали джентльмен и леди. Им лошадь подковать надо было. А кузнецова дочка проснулась и у окна встала, чтобы посмотреть украдкой, кто это такие. Надо сказать, что дочка эта в лицо обоих знает. Тут она Хитклифа во всаднике сразу признала – уж больно он мужчина приметный, да к тому же он соверен кузнецу в руку сунул в уплату. На леди был плащ с капюшоном, но она попросила попить, а когда пила, капюшон свалился, и девушка ее вмиг узнала. Хитклиф намотал на руку поводья обеих лошадей, и поскакали они, но только не в деревню, а совсем в другую сторону, да так быстро, как только позволяли им наши разбитые дороги. Девушка папаше своему ничего не сказала, но этим утром раззвонила свою новость по всему Гиммертону.

Я сбегала в комнату Изабеллы, но, конечно, для вида, и, вернувшись, подтвердила правоту слов служанки. Мистер Линтон вновь уселся у кровати, а когда я вошла, взглянул на меня и по моему лицу сразу все понял. Потом отвел взгляд и не сказал больше ни единого слова, не отдал никакого приказа.

– Будут ли какие распоряжения, сэр, чтобы их перехватить и вернуть мисс Изабеллу домой? – спросила я. – Что нам делать?

– Она покинула нас по своей воле, – отвечал хозяин, – и вправе поступать так, как ей угодно. Больше не желаю о ней ничего слышать. Отныне она мне сестра только по имени, и не потому, что я от нее отрекся, а потому, что своим поступком она отреклась от меня.

Вот и все, что сказал тогда мистер Линтон. И с тех самых пор он никогда не наводил справки о своей сестре, не упоминал ее имени, а только велел мне собрать все ее вещи, какие были в усадьбе, и отослать в ее новый дом, как только мне о нем станет известно и где бы он ни находился.

Глава 13

Два месяца о беглецах не было ни слуху ни духу, и за это время миссис Линтон пережила тяжелейшую болезнь, известную как «воспаление мозга», и переборола ее. Ни одна мать не билась за жизнь своего единственного ребенка с такой самоотверженностью, с какой Эдгар Линтон выхаживал свою жену. Дни и ночи он не оставлял ее своими заботами, терпеливо снося все проявления расстроенных нервов и помутившегося разума. И хотя доктор Кеннет заявил, что та, что была вырвана заботливым мужем из лап смерти, в будущем может стать источником постоянной тревоги и что Эдгар подорвал свои силы и здоровье во имя спасения жалких остатков того, что прежде было человеком, мой хозяин не знал пределов благодарности и счастья в тот момент, когда жизнь Кэтрин была объявлена вне опасности. Час за часом он просиживал подле нее, наблюдая, как к ней постепенно возвращается телесное здоровье, и теша себя надеждой, что рассудок к ней вернется и она вновь станет самой собой.

Первый раз миссис Линтон вышла из своей спальни только в марте. Мистер Линтон утром осыпал ее подушку золотыми крокусами. Эти цветы стали первым, на что при пробуждении упал ее взгляд, давно не лучившийся удовольствием, и она буквально просияла, собирая цветы в букет жадной рукою.

– Это самые ранние цветы на Перевале, – воскликнула она. – Они напоминают мне о мягком теплом весеннем ветре, солнечном свете и тающем снеге. Эдгар, скажи мне скорее: там нынче дует южный ветер и снег почти сошел?

– Снег почти сошел у нас здесь, дорогая, – ответил ее муж. – И на вересковых пустошах наверху я вижу только два белых пятна снега: небо голубое, жаворонки поют, а родники и ручьи полны талыми водами. Ах, Кэтрин, прошлой весной в это же время я мечтал привести тебя под этот кров, а сегодня мне хочется, чтобы ты смогла выйти из нашего дома и подняться на пару миль в горы – оттуда повеяло таким свежим весенним воздухом, что, я уверен, он вылечит тебя.

– Я поднимусь туда еще один только раз, – сказала больная, – и останусь там навсегда, а ты вернешься в долину. Следующей весной ты вновь захочешь вернуть меня в этот дом и будешь вспоминать об этом дне, когда ты был счастлив.

Линтон окружил ее самой нежной заботой и постарался ободрить ее ласковыми словами. Однако она глядела на цветы, словно не видя их. Затем слезы повисли у нее на ресницах и покатились по щекам, а она даже не утирала их. Мы знали, что ей действительно лучше, и решили, что причиной ее беспросветного уныния стало слишком долгое пребывание в четырех стенах ее спальни. Значит, следовало взбодрить ее переменой обстановки. И вот мистер Линтон приказал мне развести огонь в камине в гостиной, которой не пользовались многие месяцы, и поставить покойное, низкое кресло у окна, чтобы на него светило солнце. Потом он отнес Кэтрин вниз, и она долго сидела, наслаждаясь двойным теплом. Как мы и надеялись, она заметно оживилась в окружении предметов, хорошо ей знакомых, но с которыми не были связаны тягостные воспоминания о перенесенном недуге, буквально наводнявшие ее спальню. К вечеру она оказалась совсем без сил, но никакие доводы не могли заставить ее вернуться на одр болезни. Я постелила ей на диване в гостиной, где она спала, пока ей не подготовили другую комнату – ту, в которой вы сейчас лежите. Она ведь на одном этаже с гостиной, и выздоравливающая не утомлялась от хождения вверх и вниз по лестнице. Очень скоро у нее уже хватало сил, чтобы медленно передвигаться по дому, опираясь на руку Эдгара. Тогда я даже подумала, что она может, окруженная столь нежной заботой, совсем выздороветь. Это было желательно вдвойне, так как от ее жизни зависела теперь и другая жизнь – мы все надеялись, что вскорости сердце мистера Линтона возрадуется рождению наследника, а земли его навсегда будут защищены от посягательств чужих людей.