Грозовой перевал - Эмили Бронте

– Остановитесь, моя госпожа! Вы ведете себя как ребенок! – прервала я поток ее слов, отнимая у нее подушку и переворачивая ее дырами к матрасу, потому что теперь Кэтрин вынимала из нее перья горстями. – Ложитесь и закройте глаза – у вас самый настоящий бред! Ну и беспорядок вы учинили! Пух кругом так и летает, как снег!

Я принялась подбирать его по всей комнате.

– Ах, Нелли, – продолжала говорить Кэтрин с отрешенным выражением лица, – я вижу тебя старухой, седовласой и сгорбленной. Кровать – пещера фей у подножья Пеннистонских утесов, а ты собираешь волшебные эльфовы стрелы[20], чтобы поразить ими наших телок. Вот я подхожу к тебе, а ты притворяешься, что это всего лишь клочья шерсти. Наверное, я вижу на пятьдесят лет вперед, ведь я знаю – сейчас ты не такая. Я не брежу, ты ошибаешься, иначе бы я на самом деле думала, что ты – старая, сморщенная ведьма и что я… я и вправду нахожусь у Пеннистонских утесов. Нет и нет, я точно знаю: сейчас ночь, на столе горят две свечи. Их свет отражается в дверце черного бельевого шкафа, сверкающей, как агат.

– Черного шкафа? Где же тут черный шкаф, госпожа? – спросила я. – Вы, сдается мне, грезите наяву!

– Да вот же он, стоит у стены, как всегда! – ответила она. – Но он и вправду какой-то странный. Ах, я вижу в дверце чье-то лицо…

– В этой комнате нет никакого шкафа, и никогда не было, – твердо сказала я, садясь рядом с ее кроватью и приподнимая занавесь полога, чтобы лучше видеть Кэтрин.

– Разве ты не видишь лицо? – спросила она, пристально вглядываясь в зеркало.

Я ответила, что я и вправду вижу лицо в зеркале, но не смогла убедить ее, что лицо это – ее собственное. Пришлось встать и занавесить зеркало шалью.

– Там, за занавесом, какое-то существо! – продолжала она, заметно волнуясь и находясь во власти своего бреда. – Смотри, смотри, оно шевелится! Кто это? Только бы оно не вылезло наружу, когда ты уйдешь… Ах, Нелли! Эта комната проклята, она населена призраками! Я боюсь оставаться здесь одна!

Я взяла ее руку в свою и попробовала ее успокоить, потому что по ее телу вновь и вновь пробегала дрожь, и она, как зачарованная, не могла отвести глаз от зеркала.

– Никого тут нет! – настойчиво повторяла я. – Вы видите свое отражение, миссис Линтон. Это вы сами!

– Это я сама? – в ужасе вскричала она. – И часы бьют двенадцать! Значит, это правда! Как это ужасно!

Она вцепилась в простыни и натянула их на голову, чтобы закрыть лицо. Я попыталась пробраться к двери, чтобы позвать ее мужа, но меня остановил пронзительный вопль – шаль упала с рамы зеркала.

– Ну-ну, успокойтесь! Ничего не случилось! – воскликнула я. – Нельзя же быть такой трусихой! Очнитесь, мадам! Это же всего-навсего зеркало. Вы видите в нем себя, и еще видите меня – вот я стою рядом с вами.

В полном смятении она крепко держала меня, но ужас постепенно сходил с ее лица. Вместо смертельной бледности на нем появилась краска стыда.

– О Господи! Мне показалось, что я дома, – вздохнула она. – Я решила, что лежу в своей комнате на Грозовом Перевале. Я еще очень слаба, у меня все в голове мешается, поэтому я и закричала. Ничего не говори, просто останься со мной. Я боюсь спать, меня терзают кошмары.

– Вам нужно хорошенько выспаться, – ответила я, – и, надеюсь, ваши мучения, мадам, заставят вас отказаться от идеи уморить себя голодом.

– Ах, если бы мне очутиться в моей постели в старом доме! – продолжала она с горечью, ломая в отчаянии руки. – И чтобы ветер выл в елях за окном… Дай мне снова его почувствовать. Дай мне снова услышать, как он дует с вересковой пустоши! Дай мне опять вдохнуть его полной грудью хоть один раз!

Чтобы успокоить ее, я на секунду растворила окно. Оттуда так и понесло лютым холодом. Я закрыла окно и вернулась на свое место у постели Кэтрин. Теперь она лежала спокойно, но лицо ее было залито слезами. Полный упадок телесных сил совершенно истощил ее дух. Наша неистовая Кэтрин превратилась в плаксивого ребенка.

– Сколько времени я уже сижу здесь взаперти? – спросила она, словно бы воспрянув.

– Вы заперлись в понедельник, а сейчас вечер четверга, скорее даже утро пятницы, – ответила я.

– Как? Той же недели? – воскликнула она. – Такой короткий срок!

– Достаточный для той, кто питается одной холодной водою и собственной злостью, – заметила я.

– А мне показалось, что часы тянутся бесконечно, – пробормотала она в сомнении. – Должно было пройти гораздо больше времени. Помню, я осталась в гостиной после их ссоры, и Эдгар принялся говорить мне ужасные вещи, а я в отчаянии убежала в свою комнату. Как только я заперла дверь, на меня навалилась тьма и я упала на пол. Там, в гостиной, я не могла объяснить Эдгару, что у меня точно начинается припадок, что я просто-напросто сойду с ума, если он продолжит бросаться своими нелепыми обвинениями! Язык меня не слушался, мысли вихрем проносились в голове, а он, должно быть, и не догадывался, как я страдаю. Мне едва достало сил убежать от него и его голоса. Когда ко мне вернулись зрение и слух, уже светало. И знаешь, Нелли, вот о чем я думала, вот какая картина меня неотвязно преследовала, пока я лежала на полу, головой упершись в ножку стола и вперив взгляд в едва различимый серый квадрат окна: мне показалось, что я снова дома, в своем алькове с дубовыми панелями, и мое сердце терзает какое-то большое горе, которое, проснувшись, я не могу припомнить. Я просто места себе не находила от того, что не помнила, что это было, и – что самое удивительное – семи последних лет моей жизни как будто и не бывало! Они изгладились из моей памяти, стерлись совсем. Вообрази, я снова – маленькая девочка, отца моего только что похоронили, и я несчастна из-за того, что по приказу Хиндли мы разлучены с Хитклифом. Меня в первый раз уложили спать одну в нашей с Хитклифом комнате. Вот я стряхиваю с себя тяжелое забытье, в которое провалилась, проплакав всю ночь, протягиваю руку, чтобы раздвинуть створки алькова…Но вдруг рука моя наталкивается снизу на столешницу! Чувствую ковер под собой, и… и тут память ко мне вернулась полностью, нахлынув в одно мгновенье. Мое прежнее горе потонуло в волнах настоящего отчаянья. Не могу объяснить, почему я чувствовала себя такой несчастной. Наверное, у меня случилось временное помрачение рассудка, потому что никакой причины не было. Но представь себе: я двенадцатилетняя девочка, – и вдруг оторвана от Грозового Перевала, от моей тогдашней жизни, от того, кто был моим миром – от Хитклифа, – и в мгновение ока превращена в миссис Линтон, хозяйку усадьбы «Скворцы», жену другого человека, бедную отверженную изгнанницу, выпавшую из привычного бытия. Вообрази, какая передо мной разверзлась бездна! Ты можешь качать головой сколько хочешь, Нелли, но именно ты помогла ввергнуть меня в нее! Ты должна была поговорить с Эдгаром, должна была убедить его оставить меня! О, я вся горю! Выпусти меня отсюда! Я снова хочу быть вольным ребенком, снова хочу бродить по полям, не зная страха и не ведая обид, а не сходить с ума от беспокойства и досады! Отчего такие перемены во мне? Почему моя кровь мгновенно закипает ядовитым ключом от любого вскользь брошенного слова? Но стоит мне вновь очутиться среди вереска и родных скал – и я стану самой собою! Я верю, я знаю! Отвори же скорее окно, распахни его во всю ширь! Скорее, что ты стоишь?