Катрин (Книги 1-7) - Жюльетта Бенцони
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Она протянула к нему руки, и Абу-аль-Хайр отвернулся, смущенный тем, что так слаб перед слезами женщины. Он долго молчал.
— Это чистое безумие, — вздохнул он наконец. — Но я знаю, что возражать бесполезно. Обещаю тебе все продумать. Но на это понадобится время… Такого рода дела подготавливаются без суеты. Оставь мне эту заботу. А пока воспользуйся моим домом, садом. Увидишь, они наполняют жизнь негой. Отдыхай… ухаживай за собой, спи и живи в мире, пока…
— Пока? — встрепенулась Катрин. — Ждать? Что вы говорите? Вы думаете, что голова моя сейчас может отдыхать, что я могу жить, нежась, когда… когда меня пожирает ревность, сжигает желание его увидеть? — призналась она искренне.
Абу-аль-Хайр встал, спрятав руки в широкие рукава, строго посмотрел на Катрин.
— Ну что ж, пусть еще несколько дней тебя пожирает ревность, сжигает желание увидеться с супругом. Ты сама обезумела от красоты Зобейды! И ты хочешь показаться мужчине, которого ты любишь, прямо вот так? У тебя тусклые волосы, вся кожа в веснушках, руки огрубели от поводьев и тело голодной кошки.
Смутившись, Катрин опустила голову и покраснела, как гранаты, лежавшие на подносе.
— Я стала такой уродливой? — пролепетала она.
— Ты прекрасно знаешь, что нет, — прервал ее Абу сухо. — Но у нас женщина живет, дышит, чтобы нравиться мужчине. Ее тело должно источать запах драгоценных духов, которые ему понравится вдыхать, она должна быть арфой, которую ему приятно будет слушать, садом роз и апельсиновых деревьев, где сладко ему будет наслаждаться своим желанием. Тебе нужно воспользоваться оружием Зобейды, самой обрести его. Только после этого ты можешь сражаться, на равных со своей соперницей. Вспомни о даме с черным бриллиантом, что царствовала в душе одного принца. Завтра я сам тебя отведу к Фатиме. Она — самая ужасная старуха, какую я знаю, и королева среди сводней, но она, как никто, умеет сделать из ослицы с вытертыми повозкой боками удалую курочку в сияющем оперении! И она мне многим обязана: из тебя она сделает чудо! Теперь я тебя оставляю. У меня есть несколько больных, которых надо посетить. Мы увидимся вечером.
Он вышел, оставив Катрин размышлять про себя, не имела ли «ослица с потертыми повозкой боками» какое-то отношение к ней самой. Оказывается, она спрашивала себя об этом вслух. Со стороны Готье и Жосса послышался гром смеха. Жосс даже чуть не плакал…
— Никогда не встречал такого приятного и доброго человека, — задыхаясь от смеха, говорил он, хлопая себя по ляжкам. — О! О! О! О!… Нет! Очень смешно!
Некоторое время Катрин смотрела на обоих мужчин, которые во власти смеха повалились на подушки, и спрашивала себя, не рассердиться ли ей на сей раз. Но смех заразителен, и Катрин недолго сопротивлялась. Гедеон подумал, что вежливость обязывала его присоединиться ко всеобщему концерту.
— Ха! Ха! Ха!.. — завопил он. — Ка!.. трин!.. Не-отрр-азимая Катрррр-ин! Да здррр… авствует геррр-цог!
Подушка, брошенная точной рукой Готье, прервала его на полуслове.
ГЛАВА X. Банщица Фатима
Лежа на мраморной скамье, покрытой красной хлопковой банной простыней, пытаясь ни о чем не думать, как ей посоветовали, Катрин отдавалась заботам, которыми ее окружали Фатима и ее помощницы. Она даже закрыла глаза, чтобы не видеть Фатиму, казавшуюся еще более уродливой, чем она себе представляла.
Это была огромная эфиопка, черная и сильная как медведь. Ее короткие курчавые волосы были тронуты сединой, а большие зрачки утопали в желтовато-белых роговицах, испещренных тоненькими красными маленькими прожилками. Как и обе ее помощницы, она была нага до пояса, с черной блестящей от пота кожей; ее огромные груди, как арбузы, тяжело танцевали в ритме движений. Время от времени она поджимала толстые красные губы, и тогда молнией мелькали из — под них ее белые зубы, затем опять принималась массировать тело молодой женщины широченными, как бельевой валек, ручищами. Когда Катрин, плотно обернутая в большое зеленое покрывало, прибыла к Фатиме, сидя на осле и в торжественном сопровождении самого Абу, за которым следовали оба немых раба, Фатима низко им поклонилась. Затем они с врачом заговорили так быстро! что Катрин, конечно, ничего бы не поняла, если бы Абу не предупредил ее заранее, каким образом объяснит Фатиме присутствие блондинки-чужестранки в его доме.
Мысль была проста, но и довольно странна, если знать, с каким недоверием относился врач к женщинам: он якобы только что купил на берберском корабле, бросившем якорь в порту Альмерия, эту прекрасную светлую рабыню, из которой собирался сделать усладу своей старости, но лишь после того, как Фатима применит свое превосходное искусство и сделает ее достойной ложа утонченного и изысканного мусульманина. Он попросил толстую эфиопку держать Катрин подальше от прочих посетительниц, опасаясь, что новость о его великолепном приобретении даст повод для сплетен. Вид слащавой и преувеличенной стыдливости с опущенными глазами и восторженным лицом, который принимал ее друг, чуть не рассмешил Катрин, но Фатима увидела в этом только любовный пыл. Или скорее, завидев, как прекрасные золотые динары потекли из руки посетителя, она заключила, что мудрый Абу-аль-Хайр, должно быть, очень влюбился и, что и говорить, не стоит полагаться на его внешний вид. Ведь вот и он со всем своим достоинством и презрением в конце концов оказался таким же, как и другие. Эта красотка задела его за живое, покорила…
Вскоре она принялась за работу. Мигом, оставшись без всякой одежды, ловко снятой двумя очень худыми мавританками, Катрин сидела на деревянном табурете в комнате, украшенной мозаикой и полной пара. Ей дали попотеть там с полчаса, а затем, полу задохнувшуюся, перенесли на скамью для массажа, где Фатима уже ждала ее, уперев кулаки в бока, как палач в ожидании жертвы.
Катрин разложили на скамье, как тесто для выпечки хлеба.
Не теряя ни минуты, Фатима натянула на правую руку перчатку из жесткой шерсти, ухватила другой рукой большой глиняный горшок с какой-то массой охристого цвета и принялась натирать Катрин. В короткое время молодая женщина покрылась грязью с головы до ног; остались видны только глаза и рот. Затем могучие руки Фатимы растерли ее этой глиной, потом ее вымыли, обильно поливая водой, обернули в большую простыню из тонкой шерсти и перенесли на другой стол, снабженный опорой для шеи и выемкой, с которой волосы свисали вниз. Голову Катрин намыливали много раз, вытирали и, смазав благовонным маслом, опять вытирали, потом снова