Сто страшных историй - Генри Лайон Олди
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Убил? Пожалуйте в ад, мучьтесь на здоровье!
Что тут выяснять, допрашивать, слать запрос на небеса? Главное правило секретарей: не вороши бумаги, не поднимай лишней пыли! Что? Молитва настоятеля обители Вакаикуса? Это кто? Это где? А-а… В ад молитва не попадёт, а на небеса в день приходит три с половиной мириада молитв. С каждой разбираться — никакой вечности не хватит.
Тут нужно что-то посильнее молитвы.
Что?!
— Не знаю, — повторил старый настоятель.
Оказывается, я задал вопрос вслух.
Снаружи взошло солнце. Я не видел его, в хижине не было окон, но всё моё существо потянулось навстречу теплу и свету. Кажется, я заприметил выход из положения — такой же безумный, как и вся история о несчастном отшельнике и живом мертвеце.
— Собираемся, — приказал я тоном, какого от себя не ожидал. — Мы возвращаемся в Макацу. Или нет, сперва позавтракаем и отдохнём. Ему-то хорошо, — я мотнул головой в сторону спящего дзикининки, — он сыт. А я не знаю, когда нам доведётся поесть в следующий раз.
И знаете что? Все подчинились без возражений, даже Ран.
Глава шестая
Сим удостоверяется!
1
Истинное величие
Когда мы добрались до Макацу, солнце — мутное пятно в ветхом тряпье туч — перевалило за полдень. В тот миг, когда мы миновали внешнюю ограду, над Тэнгу-Хираямой ударил гром. Облачная рвань истончилась, расползлась. Клочья быстро истаяли — и солнце явило себя жителям Эдзоти во всей сияющей красе.
Один день из семнадцати, помню.
Кажется, бог-громовик решил чуточку подыграть Торюмону Рэйдену. Я мысленно вознёс благодарность своему небесному покровителю. А втайне подумал, что сейчас мне не помешал бы ещё один покровитель, в аду. Может, он есть, просто я о нём ничего не знаю?
Я ещё не говорил вам, что, отправляясь из Акаямы, взял в дорогу подаренное мне праздничное кимоно с гербами службы? Предусмотрительность — моё второе имя! Если по правде, я хотел предстать в нём перед невестой при первом знакомстве. И что же? Я позорно забыл об этом благородном намерении! После встречи с людоедом-отшельником желание принарядиться начисто вылетело из головы. С другой стороны, всё к лучшему — драка с Ран безнадежно испортила бы наряд, а новый, как объяснил господин Сэки, мне пришлось бы покупать за свой счёт.
И всё-таки не зря я вез парадную одежду! Вот, пригодилась.
Купаясь в золотых лучах, мы вступаем в деревню. Впереди Торюмон Рэйден, разодетый как на княжескую аудиенцию. Шёлк блестит и переливается на солнце. Дознаватель ступает с твёрдой уверенностью. Он ни на кого не глядит. Брови грозно сведены на переносице, лицо — сама неотвратимость Закона.
Следом шагает слуга огромного роста, в одежде простой, но чистой и опрятной. Его носки, несмотря на дальнюю дорогу, белее снега. Его веер чернее ночи. Медная маска карпа, отполированная до зеркального блеска, сияет так, что глазам больно.
Слуга бесстрастен и невозмутим.
Святой Иссэн больше не качается на спине Широно. Настоятель идёт своими ногами, нараспев читая сутры. Голос его, казалось бы, по-стариковски хрупкий и дребезжащий, далеко разносится окрест во внезапно упавшей тишине. Даже мерин, гружёный поклажей, проникнувшись величием момента, идёт как истинный жеребец, гордо воздев голову. Копыта отбивают бойкий ритм, в такт с песнопениями монаха.
Ран, буйная гроза Макацу, строга и молчалива. Глаза не мечут молний, на лице вместо гнева или презрения — сосредоточенность и отрешенность. Мыслями Ран далеко.
А за мерином, спотыкаясь, бредёт человек, которого крестьяне видят впервые. Безумный взгляд, вихляющаяся походка. Волосы незнакомца всклокочены, в них застряли сухие соломинки и комочки грязи. Руки примотаны к телу прочной верёвкой. Концом верёвки Кёкутэй привязан к седлу и вынужден приноравливаться к шагу животного.
Да, пытался сбежать. Пришлось связать.
Где бы они ни стояли, на обочинах улицы или во дворах, жители деревни замирают безмолвными изваяниями, провожают вернувшихся гостей потрясёнными взглядами. Спустись в Макацу будда Амида верхом на пятицветном облаке — вряд ли это произвело бы на крестьян большее впечатление! Те, кто возделывал огороды выше по склону, бросают работу. Оборачиваются, каменеют. Кажется, на гостей смотрят даже те, кто работал на дальних полях вдоль ручья.
Пусть смотрят.
Процессия приближается к дому старосты. Останавливается. Статуи оживают, за спиной слышатся опасливо-изумлённые шепотки:
— Гляди, вора поймали!
— Разбойника!
— Судить привели…
— Судить? К нам?!
— Зачем к нам-то? Пусть в город волокут!
— А ты жениха видал?
— Ну да…
— Вон какая шишка, жених-то!
— В чинах, небось. Мы и не знали, не ведали…
— И что?
— А то! Где хочет, там и судит!
— Ран не узнать. Присмирела…
— Замуж хочет. Тут любой захочет.
— Любая, дурень!
— Ладно тебе! Я бы тоже не отказался…
На крыльце объявляется взволнованный староста. Я делаю шаг вперёд, громогласно объявляю:
— Я Торюмон Рэйден, дознаватель службы Карпа-и-Дракона! Данной мне властью я назначаю проведение дознания по делу о фуккацу! Приказываю явиться во двор семьи Дадзай всем ближайшим родственникам Кёкутэя, сына старосты. Также должны явиться соседи, кто хорошо его знал!
Миг потрясённого молчания.
Лихорадочная суматоха.
Будь здесь Сэки Осаму, он бы мной гордился.
2
«Вы в своём уме?!»
Двор у старосты большой — не чета нашему. Но когда жители Макацу, придя в себя от потрясения, дружно бросились записываться в свидетели, во дворе воцарилась безумная сумятица.
Пришлось наводить порядок:
— Приказываю всем, кроме родственников, выйти за забор! Стойте там и ждите!
Послушались с явной неохотой. Брели прочь нога за ногу, бестолково мялись в воротах, норовили задержаться под любым предлогом. Я повысил голос:
— Всякий, кто останется во дворе после моего хлопка, будет обвинён в препятствовании дознанию! Для него будет избрано наказание, соответствующее вине!
Я широко развёл руки для хлопка. Миг, другой — и крестьян словно ураган за ворота вынес. Так-то лучше!
По подсказке старосты я отобрал троих — тех, кто был накоротке с семьёй Дадзай — и велел им вернуться. Остальные, сгрудившись за забором, проводили надувшихся от гордости счастливцев завистливыми взглядами. Дознание я решил проводить во дворе — погода позволяла. Пусть все видят и слышат. Жёны старосты и Кёкутэя принесли из дома целый ворох подушек и циновок, расстелили и разложили там, где я указал. Когда мы расселись по местам, я удостоверился, что Широно готов вести протокол.
Что ж, приступим.
— Дознание по делу о фуккацу объявляю открытым. Заявитель, назовите себя.
Всё это время Кёкутэй сидел связанным, разве что Широно немного ослабил верёвки,
