Сто страшных историй - Генри Лайон Олди
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Это создавало серьёзную проблему. Я надеялся, что способность рассуждать здраво вернётся к перерожденцу в достаточной степени, чтобы он мог отвечать на вопросы.
— Я вижу, что заявитель потрясён тем, что с ним произошло. Он не способен внятно представиться. Исходя из указанных обстоятельств, я лично оглашу то, что он успел заявить, будучи в относительно ясном уме. Этот человек утверждает, что он — Дадзай Кёкутэй, сын Хисаси, и с ним произошло фуккацу. Сейчас его дух находится в этом теле.
Миг потрясённой тишины сменился ропотом возмущения. Роптали и здесь, во дворе, и за забором. Жена Кёкутэя охнула и зажала себе рот обеими руками. Лицо матери Кёкутэя сделалось белее рисовой бумаги. Больше она ничем не выдала своих чувств. Сильная женщина, отметил я.
Лицо старосты, напротив, густо налилось дурной кровью.
— Что вы себе позволяете?! — сдавленно просипел он.
Казалось, ему не хватает воздуха. Я всерьёз обеспокоился, что старосту хватит удар. Впрочем, беспокоиться следовало о другом.
— Исполняю свой долг, Хисаси-сан.
— Долг? В чём же он заключается?!
— Я провожу дознание по поводу фуккацу, случившегося с вашим сыном.
— Вы в своём уме?! Какое фуккацу?!
— Обыкновенное. Я не первый год работаю с такими вещами.
— Мой несчастный сын умер от болезни!
— Это вы так считаете.
— Кёкутэй умер своей смертью! Его никто не убивал!
Ропот усилился. Так рокочет морской прибой, предвещая шторм.
— Вам неизвестен ряд обстоятельств, Хисаси-сан. Позвольте мне их изложить.
— Обстоятельства?! Что за чепуха?!
Если раньше его что-то сдерживало, сейчас он как с цепи сорвался:
— Я оказал вам гостеприимство! Принял, как уважаемого гостя! Как жениха Ран, которую я поклялся опекать и беречь! Я доверил её вам, считая вас порядочным человеком и достойным самураем!
Он не кричал, он ревел диким зверем:
— Так-то вы отплатили мне за доверие?! Мне и моей семье?!!
Краем глаза я уловил смутное движение. Увы, я не мог себе позволить отвлечься даже на миг. Нельзя было отводить взгляд от разъярённого старосты. Без сомнения, Хисаси счёл бы это знаком моей лживости, попыткой увильнуть.
— Прошу вас, Хисаси-сан, успокойтесь. Я здесь для того, чтобы установить истину. Выслушайте меня, а потом решайте.
— Выслушать? Я услышал достаточно!
Не сдержавшись, староста вскочил на ноги. Руки его обшаривали пояс в поисках плетей — к счастью, плети остались в доме. Хисаси сжал кулаки: хрустнули суставы, костяшки налились опасной белизной.
— Истина в том, что вы издеваетесь надо мной! Над моим горем!
— Издеваюсь? И в мыслях не держал.
— Думаете, если вы чиновник из города, вам всё дозволено?!
— Было заявление о фуккацу. Я обязан провести дознание.
— Заявление?!! От кого?! От него?!!
Он ткнул пальцем в сторону безмолвного Кёкутэя. Тот в испуге таращил глаза, переводя взгляд с отца на меня и обратно. Если кто-то и походил на отъявленного безумца, так это Кёкутэй, заключённый в теле Кимифусы. В иной ситуации я бы тоже трижды поразмыслил, прежде чем дать такому веры.
Время шло, надо было отвечать.
— Да, от него.
— Какой-то безвестный бродяга заявил, что он — мой сын?! И вы ему поверили?! Явились разбираться?!
— Хисаси-сан, это мой служебный долг. Кто, как не вы, должны меня понять? И потом, это вовсе не безвестный бродяга. Ещё два дня назад этот человек был людоедом, который пожирал мертвецов на вашем кладбище и у вас в домах. Теперь же…
Да, я понимал, что случится после моих слов. Но мог ли я промолчать? Однако я не предполагал, что волна гнева захлестнёт с головой, лишит разума не только старосту, но и толпившихся за забором крестьян.
— Неслыханное оскорбление!
Толпа взревела нестройным хором:
— Он лишился ума!
Забор опасно затрещал. Кто-то уже ломился в ворота.
— И привёл другого безумца!
Святой Иссэн возвысил голос, пытаясь образумить крикунов. Увы, слова старика потонули в нарастающем гвалте.
— Людоед? Какой это людоед?!
— А то мы людоедов не видели!
— Грязный бродяга!
— Думает, если чиновник, ему всё позволено?!
Широно встал рядом со мной. В руках слуга сжимал крепкую жердь, обломанную до приемлемой длины. Где и раздобыл? Мои руки потянулись к плетям. Нет, нельзя! Едва я возьмусь за оружие, это послужит им сигналом. Набросятся, не отобьёмся. Не убьют — со сломанными руками-ногами вполне можно жить. С трещинами в ребрах. Без зубов.
И никакого фуккацу.
Я заставил себя скрестить руки на груди. Стоял, смотрел. Если их можно остановить, то только так.
— Мой сын — людоед?! Немыслимо!
— Самозванец!
— Этот самурай — самозванец!
— Обманщик!
— Лжец!
— Хорош женишок у Ран!
— Он её выкрасть хотел!
— Бей самозванца!
Нет, не остановлю.
Ворота распахнулись. Толпа хлынула во двор бешеным половодьем. Вне себя от гнева, Дадзай Хисаси шагнул ко мне, занёс кулак…
Сверкнула молния. Оглушительный раскат грома рухнул с небес. Следом упала тишина. Лишь погромыхивало, удаляясь, где-то за Тэнгу-Хираямой. После дикого шума мне показалось, что я оглох; что в жилище семьи Дадзай явилась прекрасная и безжалостная Юки-Онна — дух гор, Снежная Дева, мастерица превращать людей в ледяные статуи — и заморозила всех гибельным дыханием вьюги.
— Он говорит правду. Всё так и было.
Она стояла на веранде: лицо белей снега. В руках дымилось хинава-дзю. Ствол фитильного ружья был направлен поверх голов жителей Макацу. Такой Ран я ещё не видел! Забыв о дознании и разъярённых крестьянах, я любовался девушкой. Если бы не ружьё, мысль о женитьбе впервые могла показаться мне привлекательной. А даже и без ружья? Она сама ружьё — никогда не знаешь, в кого выстрелит!
— Да, — подтвердил старый монах. — Чистую правду.
И продолжил, пользуясь моментом:
— Этот человек завил о фуккацу. Сказал, что он — Дадзай Кёкутэй, сын уважаемого старосты Хисаси. Я слышал это собственными ушами.
— Я тоже слышала! — выкрикнула Ран. — Всё так и было! Мы свидетели!
— Дознаватель Рэйден, — добавил настоятель мягким тоном, — не желал оскорбить вас, Хисаси-сан. Мог ли он оставить заявление без внимания? Служебный долг превыше всего.
От слов монаха люди горбились, как под непосильной ношей, отводили взгляды.
— Мама? — вмешался Кёкутэй. — Дай мне воды.
— Ты хочешь пить? — машинально спросил я перожденца.
— Хочу умыться. Мама, слышишь?
Жена старосты ахнула, глаза её закатились. К счастью, она не упала — муж успел подхватить.
3
«Широно, пиши!»
Я трижды успел пожалеть о принятом решении. И трижды мысленно обругал себя за малодушие и слабость характера. Всякое дело следует доводить до конца. Особенно дело, от которого
