Стихотворения и поэмы - Дмитрий Кедрин

1926

Екатеринослав

* По шведской моде капитан подстриг *

По шведской моде капитан подстригСвою бородку. Шерстка золотаяЕдва темнеет. К берегам КитаяВ июньский штиль идет английский бриг,В открытом море шорох волн умолк,Седая пена шелестеть устала.Хранить покой посольского кварталаПлывет в Шанхай колониальный полк.Солдаты в трюме. А жена послаВ плетеном кресле целый день на юте.Она бледна. Она в своей каютеВчера эфир случайно пролила.Она грызет поджаренный каштан,Потом зевает, не скрывая скуки,Но для нее прокуренные рукиВ перчатки спрятал рыжий капитан.Слегка припудрив выбритые скулы,Стареющий, но бодрый и прямой,Он принимает рапорт: за кормойПлывут дельфины и плывут акулы.Ну пусть плывут. Ему важнее — ручкаЖены посла, ее ажурный зонт.И медленно ползет за горизонтКоварная серебряная тучка.Пробили склянки. Массой неживоюЛегла вода. Английский бриг приросК зеленой массе. Пожилой матросГлядит на юг, качая головою.А капитан мечтает: у столаОн так блеснет своею речью гибкой,Что подарит признательной улыбкойЕго старания жена посла.Он так расскажет о сухом вине,Какое пил, когда приплыл в Афины,Он ей споет… Но чувствуют дельфины,Что кораблю сегодня быть на дне.

1927

МАСТЕР

Склонясь над червонной солонкой,Узорную травишь резьбу,Запрятав седины под тонкийСеребряный венчик на лбу.На медный чеканенный кубокАнтичные врежешь слова,Чету полногрудых голубокИ пасть разъяренного льва.Пускай голубой кислотоюИзъедены пальцы твои,Зато чешуей золотоюБлистает головка змеи.И разве не щедрая плата —Вливать, осторожно дыша,Густое тягучее златоВ граненую форму ковша?Чтоб славили гости КалифаСвященное имя твое,По крыльям свирепого грифаУзнав золотое литье.

1927

КУВШИН

"Приди, благодари и пей" —Так говорил кувшин безмолвный.Гостеприимный сын степейПринес его, водою полный,На перепутье двух дорог,Ползущих мертвенной пустыней,Где сох ковыль и травы жегНебесный свод пустой и синий.А мимо в дальние местаВерблюды шли. И не однаждыТянули жадные устаКочевники в порыве жаждыК его изогнутым краям.Едва желанье утоляя.И дальше шли, глоток друзьямИли верблюдам оставляя.Глоток не охлаждает уст,Но влага изошла. И нынеНежданно оказался пустКувшин, оставленный в пустыне.

1927

ГРАВЮРА

Червонцев блеск на дне мешка,Тюки, готовые к торговле,И хвост резного петушкаКраснеет на узорной кровле.Цыган разводит под горномОгонь, а в тереме над Камой —Она в окошке слюдяномУ пяльцев за свинцовой рамой.

1927

ЗИМНИЙ ВЕЧЕР

В зимний вечер девки драли перьяВ темной хате. Долго говорилиСтарые полтавские поверья,Темные черниговские были:

"А под утро море стало тише.Хан велит орду готовить к бою…"Было слышно, как, топчась по крыше,Ветер разговаривал с трубою.

Стали девки стлаться, напевая,Съели на ночь по кусочку сала.Только бабка дряхлая, зевая,Долго шпилькой голову чесала.

Да и та утихла. Повязалась,В ухо на ночь положила вату,Покрестила окна: все казалось,Что глядит недобрый кто-то в хату.

А уже под утро на деревнеПетухи распелись. Прояснилось.Молодым — любовь, а этой древней —Светопреставление приснилось.

1927

ГРЕШНИК

Судьбой зачарован цыганской,Обн_е_сенный чарой мирской,Иду я Смоленской и Брянской,Рязанской иду и Тверской.

Повешу котомку на посох,Лаптями дорогу мету,А травы в серебряных росахИ яблони, знаешь, в цвету.

Российский шагающий жительНа холмике, мой дорогой,Обитель увижу — в обительЗайду на денек, на другой.

Хожу помаленьку за рожью,Чиню старикам жернова,Живу и во славушку божьюРублю, понимаешь, дрова.

То дверь починю, то бочонок,То хлевик срублю для овцы.Сухариков, яблок моченыхДадут на дорогу отцы.

Зовут: "Оставался бы, дедка!"Да где уж. Не выдержу я.Зима? Прижимает, да редко:Ведь мы и с зимою друзья.

И снова дубняк, да орешник,Да пчелы в янтарном меду…Эх, батюшка, грешник я, грешник.Как думаешь: буду в аду?

1927

* Взлохмаченный, немытый и седой *

Взлохмаченный, немытый и седойПрошел от Борисфена до Урала —И Русь легла громадной бороздой,Как тяжкий след его орала.

А он присел на пашню у сохи,Десницей отирая капли пота,И поглядел: кругом серели мхи,Тянулись финские болота.

Он повалил намокший темный стогПод голову, свернув его охапкой,И потянулся, и зевнул, и легОт моря к морю, и прикрылся шапкой.

Он повод взял меж двух корявых лап,Решив соснуть не много и не мало.И захрапел. Под исполинский храпЕго кобыла мирно задремала.

Степным бурьяном, сорною травойОт солнца скрыт, он дремлет век и боле.И не с его ли страшной головойРуслан сошелся в бранном поле?

Ни дальний гром не нарушает сна,Ни птичий грай перед бедою,И трижды Русь легко оплетенаЕго зеленой бородою.

1927

СУМЕРКИ

Стонут мухи, и заперты ставни.Песни дальние спать не дают.То ребята в днепровские плавниВышли рыбу удить — и поют.

Серебристые листья маслиныВ белом пухе — на ощупь нежны.Над плетнем с кувшинами из глины —Золотые цветы бузины.

Солнце падает. Щедро раскрашенКрасным отблеском угол двора.Над янтарными гребнями пашенНа межах умирает жара.

Вечер близится медленным шагом,Тень влача от гумна до гумна,Не спеша над глубоким оврагомВыползает седая луна.

1927

КРЕМЛЬ

В тот грозный день, который я люблю,Меня почтив случайным посещеньем,Ты говорил, я помню, с возмущеньем:"Большевики стреляют по Кремлю".Гора до пят взволнованного сала —Ты ужасался… Разве знает тля,Что ведь не кистью на стене КремляСвои дела история писала.В тот год на землю опустилась тьмаИ пел свинец, кирпичный прах вздымая.Ты подметал его, не понимая,Что этот прах — история сама…Мы отдаем покойных власти тленьяИ лишний сор — течению воды,Но ценим вещь, раз есть на ней следыУшедшего из мира поколенья,Раз вещь являет след людских страстей —Мы чтим ее и, с книгою равняя,От времени ревниво охраняя,По вещи учим опыту детей.А гибнет вещь — нам в ней горька утратаУма врагов и смелости друзей.Так есть доска, попавшая в музейЛишь потому, что помнит кровь Марата.И часто капли трудового потаСтирает мать. Приводит в ТюильриСвое дитя и говорит: "Смотри —Сюда попала пуля санкюлота…"Пустой чудак, умерь свою спесивость,Мы лучше знаем цену красоты.Мы сводим в жизнь прекрасное, а ты?Привык любить сусальную красивость…Но ты решил, что дрогнула земляУ грузных ног обстрелянного зданья.Так вслушайся: уже идут преданьяО грозных башнях Красного Кремля.

<1928>