Стихотворения и поэмы - Дмитрий Кедрин

1940

Пирамида

Когда болезнь, как мускусная крыса,Что заползает ночью в камелек,Изъела грудь и чрево Сезостриса —Царь понял:День кончины недалек!Он продал дочь.Каменотесам выдалЗапасыМеди,Леса,Янтаря,Чтоб те ему сложили пирамиду —Жилье, во всем достойное царя.

Днем раскаляясь,Ночью холодея,Лежал Мемфис на ложе из парчи,И сотни тысяч пленных иудеевТесали плиты,Клали кирпичи.Они пришли покорные,Без жалоб,В шатрах верблюжьих жили,Как пришлось;У огнеглазых иудеек на лобСпадали кольца смоляных волос.Оторваны от прялки и орала,Палимы солнцем,Брошены во тьму, —Рабы царя…Их сотни умирало,Чтоб возвести могилу одному.И вырос конус царственной гробницыСперва на четверть,А потом на треть.И, глядя вдаль сквозь длинные ресницы,Ждал Сезострис —И медлил умереть.

Когда ж ушли от гроба сорок тысяч,Врубив орнамент на последний фриз,Велел писцам слова гордыни высечьРезцом на камне чванный Сезострис:"Я,Древний царь,Воздвигший камни эти,Сказал:Покрыть словами их бока,Чтоб тьмы людей,Живущие на свете,Хвалили труд мойДолгие века".

Вчерашний мирРаздвинули скитальцы,Упали царства,Встали города.Текли столетья,Как песок сквозь пальцы,Как сквозь ведро дырявое —Вода.Поникли сфинксы каменными лбами.Кружат орлы.В пустыне — зной и тишь,А времяНадписьВыгрызло зубами,Как ломтик сыраВыгрызает мышь.Слова,Что были выбиты, как проба,Молчат сегодня о его делах,И прах царя.Украденный из гроба,В своей печи убогийСжег феллах.Но, мир пугая каменным величьем.Среди сухих известняковых грудСтоит,Побелена пометом птичьим,Его гробница —Безыменный труд.

И путник,Ищущий воды и тени,Лицо от солнца шлемом заслоня,Пред ней,В песке сыпучем по колени,Осадит вдруг поджарого коняИ скажет:"Царь!Забыты в сонме прочихТвои делаИ помыслы твои,Но вечен трудТвоих безвестных зодчих,Трудолюбивых,Словно муравьи!"

1940

Свадьба

Царь Дакии,Господень бич,Аттила, —Предшественник Железного Хромца,Рожденного седым,С кровавым сгусткомВ ладони детской, —Поводырь убийц,Кормивший смертью с острия мечаРастерзанный и падший мир,Работник,Оравший твердь копьем,Дикарь,С петельСорвавший дверь Европы, —Был уродец.

Большеголовый,Щуплый, как дитя,Он походил на карлика,И копотьИзрубленной мечами смуглотыНа шишковатом лбу его лежала.

Жег взгляд его, как греческий огонь,Рыжели волосы его, как ворохИзломанных орлиных перьев.МирВ его ладони детской был — как птица,Как воробей,Которого вольна,Играя, задушить рука ребенка.

Водоворот его орды кружилТьму человечьих щеп,Всю сволочь мира:Германец — увалень,Проныра — беглый раб,Грек — ренегат, порочный и лукавый,Косой монгол и вороватый скифКладь громоздили на ее телеги.

Костры шипели.Женщины бранились.В навозе дети пачкали зады.Ослы рыдали.На горбах верблюжьих,Бродя, скисало в бурдюках вино.Косматые лошадки в торокахЕдва тащили, оступаясь, всюМонастырей разграбленную святость.Вонючий мул в оческах гривы несБесценные закладки папских библий,И по пути колол ему бокаУкраденным клейнодом —Царским скиптром —Хромой дикарь,Свою дурную хворьОдетым в рубища патрицианкамДаривший снисходительно…ОрдаШла в золоте,На кладах почивала.

Один Аттила — голову во снеПокоил на простой луке седельной,Был целомудр,Пил только воду,ЕлОтвар ячменный в деревянной чаше,Он лишь один — диковинный урод —Не донимал, как хмель врачует сердце,Как мучит женская любовь,Как страстьСухим морозом тело сотрясает.Косматый волхв славянский говорил,Что, глядя в зеркало меча,АттилаПровидит будущее,Тайный смыслБезмерного течения на ЗападАзийских толп…И впрямь Аттила зналСудьбу свою — водителя народов.Зажавший плоть в железном кулаке,В поту ходивший с лейкою кровавойНад пажитью костей и черепов,Садовник бед, он жил для урожая,Собрать который внукам суждено!

Кто знает — где Аттила повстречалПрелестную парфянскую царевну?Неведомо!Кто знает — каковаОна была?Бог весть!Но посетилоАттилу чувство,И свила любовьСвое гнездо в его дремучем сердце.

В бревенчатом дубовом теремуИграли свадьбу.На столах дубовыхДымилась снедь.Дубовых скамей рядПод грузом ляжек каменных ломился.Пыланьем факелов,Мерцаньем плошекБыл озарен тот сумрачный чертог.Свет ударял в сарматские щиты,Блуждал в мечах, перекрестивших стены,Лизал ножи…Кабанья голова,На пир ощерясь мертвыми клыками,Венчала стол,И голуби в медуДразнили нежностью неизреченной!

Уже скамейки рушились,УжеРебрастый пес, пинаемый ногами,Лизал блевоту с деревянных ртовДавно бесчувственных, как бревна, пьяниц,Сброд пировал.Тут колотил шутаВоловьей костью варвар низколобый,Там хохотал, зажмурив очи, гунн,Багроволикий и рыжебородый,Блаженно запустивший пятернюВ копну волос свалявшихся и вшивых.

Звучала брань.Гудели днища бубнов,Стонали домры.Детским альтом пелСедой кастрат, бежавший из капеллы.И длился пир.А над бесчинством пира,Над дикой свадьбой,Очумев в дыму,Между стропил закопченных чертогаЛетал, на цепь посаженный, орел —Полуслепой, встревоженный, тяжелый.Он факелы горящие сшибалОтяжелевшими в плену крылами,И в лужах гасли уголья, шипя,И бражников огарки обжигали,И сброд рычал,И тень орлиных крыл,Как тень беды, носилась по чертогу.

Средь буйства сборищаНа грубом тронеЗвездой сиял чудовищный жених.Впервые в жизни сбросив плащ верблюжийС широких плеч солдата, он наделИ бронзовые серьги, и железныйВенец царя.Впервые в жизни онУ смуглой кисти застегнул широкийСеребряный браслет,И в первый разЗастежек золоченые жукиЕго хитон пурпуровый пятнали.

Он кубками вливал в себя виноИ мясо жирное терзал руками.Был потен лоб его.С блестящих губВдоль подбородка жир бараний стылый,Белея, тек на бороду его.Как у совы полночной,ОкруглилисьЕго вином налитые глаза.Его икота била.МолоткамиГвоздил его железные вискиВсесильный хмель.В текучих смерчах — черныхИ пламенных —Плыл перед ним чертог.Сквозь черноту и пламя проступалиВ глазах подобья шаткие вещейИ рушились в бездонные провалы!Хмель клал его плашмя,Хмель наливалЖелезом — руки,Темнотой — глазницы,Но с каменным упрямством дикаря,Которым он создал себя,КоторымОн в долгих битвах изводил врагов,Дикарь борол и в этом ратоборстве:Поверженный,Он поднимался вновь,Пил, хохотал, и ел, и сквернословил!

Так веселился он.Казалось, весьОн хочет выплеснуть себя, как чашу.Казалось, что единым духом — всюОн хочет выпить жизнь свою.Казалось,Всю мощь души,Всю тела чистотуАттила хочет расточить в разгуле!

Когда ж, шатаясь,Весь побагровев,Весь потрясаем диким вожделеньем,Ступил Аттила на ночной порогНевесты сокровенного покоя, —Не кончив песни, замолчал кастрат,Утихли домры,Смолкли крики пира,И тот порог посыпали пшеном…

Любовь!Ты дверь, куда мы все стучим,Путь в то гнездо, где девять кратких лунМы, прислонив колени к подбородку,Блаженно ощущаем бытие,Еще не отягченное сознаньем!..

Ночь шла.Как вдругИз брачного чертогаК пирующим донесся женский вопль…Валя столы,Гудя пчелиным роем,Толпою свадьба ринулась туда,Взломала дверь — и замерла у входа:Мерцал ночник,У ложа на ковре,Закинув голову, лежал Аттила.Он умирал.Икая и хрипя,Он скреб ковер и поводил ногами,Как бы отталкивая смерть.ЗрачкиОстекленевшие свои уставяНа ком-то зримом одному ему,Он коченел, мертвел и ужасался.И если бы все полчища его,Звеня мечами, кинулись на помощьК нему,И плотно б сдвинули щиты,И копьями б его загородили, —Раздвинув копья,Разведя мечи,Прошел бы среди них его противник,За шиворот поднял бы дикаря,Поставил бы на страшный поединокИ поборол бы вновь…Так он лежал,Весь расточенный,Весь опустошенныйИ двигал шеей,Как бы удивлен,Что руки смертиКрепче рук Аттилы.Так сердца взрывчатая полнотаРазорвала воловью оболочку —И он погиб,И женщина былаВ его пути тем камнем, о которыйСпоткнулась жизнь его на всем скаку.Мерцал ночник.И девушка в углу,Стуча зубами, молча содрогалась.Как спирт и сахар, тек в окно рассвет,Кричал петух.И выпитая чашаУ ног вождя валялась на полу,И сам он был — как выпитая чаша.Тогда была отведена река,Кремнистое и гальчатое руслоОбнажено лопатами, —И в немБыла рабами вырыта могила.Волы в ярмах, украшенных цветами,Торжественно везли один в другом —Гроб золотой, серебряный и медный.И в третьем —Самом маленьком гробу —Уродливый,Немой,Большеголовый,Покоился невиданный мертвец.

Сыграли тризну, и вождя зарыли.Разравнивая холм,Над ним прошлиБесчисленные полчища азийцев,Реку вернули в прежнее русло,Рабов зарезалиИ скрылись в степи.И чернаяЗаплаканная ночь,В оправе грубых северных созвездий,Осела крепкимУгольным пластом,Крылом совы простерлась над могилой.

1933–1940