Стихотворения и поэмы - Дмитрий Кедрин

1933–1940

Приданое

В тростниках просохли кочки,Зацвели каштаны в Тусе,Плачет розовая дочкаБлагородного Фердуси:"Больше куклы мне не снятся,Женихи густой толпоюУ дверей моих теснятся,Как бараны к водопою.Вы, надеюсь, мне дадитеОдного назвать желанным.Уважаемый родитель!Как дела с моим приданым?"

Отвечает пылкой дочкеДобродетельный Фердуси:"На деревьях взбухли почки.В облаках курлычут гуси.В вашем сердце полной чашейХодит паводок весенний,Но, увы: к несчастью, вашиСправедливы опасенья.В нашей бочке — мерка риса,Да и то еще едва ли.Мы куда бедней, чем крыса,Что живет у нас в подвале.Но уймите, дочь, досаду,Не горюйте слишком рано:Завтра утром я засядуЗа сказания Ирана,За богов и за героев,За сраженья и победыИ, старания утроив,Их окончу до обеда,Чтобы вился стих чудесныйЛегким золотом по черни,Чтобы шах прекрасной песнейНасладился в час вечерний.Шах прочтет и караваномКруглых войлочных верблюдовНам пришлет цветные тканиИ серебряные блюда,Шелк и бисерные нити,И мускат с имбирем пряным,И тогда, кого хотите,Назовете вы желанным".

В тростниках размокли кочки,Отцвели каштаны в Тусе,И опять стучится дочкаК благодушному Фердуси:"Третий месяц вы не спитеЗа своим занятьем странным.Уважаемый родитель!Как дела с моим приданым?Поглядевши, как пылаетОгонек у вас ночами,Все соседи пожимаютУгловатыми плечами".

Отвечает пылкой дочкеРассудительный Фердуси:"На деревьях мерзнут почки,В облаках умолкли гуси,Труд — глубокая криница,Зачерпнул я влаги мало,И алмазов на страницахЛишь немного заблистало.Не волнуйтесь, подождите,Год я буду неустанным,И тогда, кого хотите,Назовете вы желанным".

Через год просохли кочки,Зацвели каштаны в Тусе,И опять стучится дочкаК терпеливому Фердуси:"Где же бисерные нитиИ мускат с имбирем пряным?Уважаемый родитель!Как дела с моим приданым?Женихов толпа усталаОжиданием томиться.Иль опять алмазов малоЗаблистало на страницах?"

Отвечает гневной дочкеОпечаленный Фердуси:"Поглядите в эти строчки,Я за труд взялся не труся,Но должны еще чудеснейБыть завязки приключений,Чтобы шах прекрасной песнейНасладился в час вечерний.Не волнуйтесь, подождите,Разве каплет над Ираном?Будет день, кого хотите,Назовете вы желанным".Баня старая закрылась,И открылся новый рынок.На макушке засветиласьТюбетейка из сединок.Чуть ползет перо поэтаИ поскрипывает тише.Чередой проходят лета,Дочка ждет, Фердуси пишет.

В тростниках размокли кочки,Отцвели каштаны в Тусе.Вновь стучится злая дочкаК одряхлелому Фердуси:"Жизнь прошла, а вы сидитеНад писаньем окаянным.Уважаемый родитель!Как дела с моим приданым?Вы, как заяц, поседели,Стали злым и желтоносым,Вы над песней просиделиДвадцать зим и двадцать весен.Двадцать раз любили гуси,Двадцать раз взбухали почки.Вы оставили, Фердуси,В старых девах вашу дочку"."Будут груши, будут фиги,И халаты, и рубахи.Я вчера окончил книгуИ с купцом отправил к шаху.Холм песчаный не остынетЗа дорожным поворотом —Тридцать странников пустыниПодойдут к моим воротам".

Посреди придворных близкихШах сидел в своем серале.С ним лежали одалиски,И скопцы ему играли.Шах глядел, как пляшут тристаЮных дев, и бровью двигал.Переписанную чистоЗвездочет приносит книгу:"Шаху прислан дар поэтом,Стихотворцем поседелым…"Шах сказал: "Но разве это —Государственное дело?Я пришел к моим невестам,Я сижу в моем гареме.Тут читать совсем не местоИ писать совсем не время.Я потом прочту записки,Небольшая в том утрата".Улыбнулись одалиски,Захихикали кастраты.

В тростниках просохли кочки,Зацвели каштаны в Тусе.Кличет сгорбленную дочкуДобродетельный Фердуси:"Сослужите службу нынеСтарику, что видит худо:Не идут ли по долинеТридцать войлочных верблюдов?"

"Не бегут к дороге дети,Колокольцы не бренчали,В поле только легкий ветерРазметает прах песчаный".

На деревьях мерзнут почки,В облаках умолкли гуси,И опять взывает к дочкеОпечаленный Фердуси:"Я сквозь бельма, старец древний,Вижу мир, как рыба в тине.Не стоят ли у деревниТридцать странников пустыни?"

"Не бегут к дороге дети,Колокольцы не бренчали.В поле только легкий ветерРазметает прах песчаный".

Вот посол, пестро одетый,Все дворы обходит в Тусе:"Где живет звезда поэтов —Ослепительный Фердуси?Вьется стих его чудесныйЛегким золотом по черни,Падишах прекрасной песнейНасладился в час вечерний.Шах в дворце своем — и нынеОн прислал певцу оттудаТридцать странников пустыни,Тридцать войлочных верблюдов,Ткани солнечного цвета,Полосатые бурнусы…Где живет звезда поэтов —Ослепительный Фердуси?"

Стон верблюдов горбоносыхУ ворот восточных где-то,А из западных выносятТело старого поэта.Бормоча и приседая,Как рассохшаяся бочка,Караван встречать — седая —На крыльцо выходит дочка:"Ах, медлительные люди!Вы немножко опоздали.Мой отец носить не будетНи халатов, ни сандалий.Если шитые иголкойПлатья нашивал он прежде,То теперь он носит толькоДеревянные одежды.Если раньше в жажде горькойИз ручья черпал рукою,То теперь он любит толькоВоду вечного покоя.Мой жених крылами чертитСтрашный след на поле бранном.Джинна близкой-близкой смертиЯ зову моим желанным.Он просить за мной не будетНи халатов, ни сандалий…Ах, медлительные люди!Вы немножко опоздали".

Встал над Тусом вечер синий,И гуськом идут оттудаТридцать странников пустыни,Тридцать войлочных верблюдов.

1935

Певец

Тачанки и пулеметы,И пушки в серых чехлах.Походным порядком ротыВступают в мирный кишлак.Вечерний шелковый воздух,Оранжевые костры,Хивы золотые звездыИ синие — Бухары.За ними бегут ребята,Таща кувшины воды,На мокром песке ребят ихМаленькие следы.Ребята гудят, как мухи,Жужжат, как пчелы во ржи,Их гонят в дома старухи,Не снявшие паранджи.Они их берут за спинуИ тащат на голове.Учитель, глотая хину,Справляется: что в Москве?И вот дымится и тухнетСырой кизяк, запылав.В круглой походной кухнеВарится жирный пилав.У нас, в комнатенке тесной,Слышно, как там, в ночи,Поют гортанные песниПленные басмачи.Уже сухую соломуНастлали на ночь в углы,Но входит хозяин домаТаджик Магомет-оглы.Он нам, как единоверцам,Отвешивает поклон,Рукою ко лбу и сердцуЛегко касается он.Мы смотрим с немым вопросом,С невольной дрожью в душе:Ему не хватает носа,Недостает ушей.И он невнятно бормочет,И речь его как туман.Тогда встает переводчикСелим-ага-Сулейман.Не говоря ни слова,Он стелет на пол кошму,Приносит манерку пловаИ чай подает ему.

"Гостеприимства ради,Друзья, мы не будем злыК наследнику шейха Сади —Певцу Магомет-оглы.Слова его — нить жемчужин,Трубы драгоценный звон,И усладить наш ужинПесней желает он".Ночь. Мы сидим раздеты,С трубками, по углам,И пеструю речь поэтаСелим переводит нам.

"Я жил пастухом у бая,Когда в гнезде у орлаАзия голубаяНаложницею спала,Пахал чужие опушкиЯ на чужих волах,Под щеку вместо подушкиПодкладывал я кулак.

Котомка — и вот он весь я, —Котомка, посох и пот!И, может быть, только песняВ котомку ту не войдет —О том, что мор в Тегеране,Восток бездомен и сир,Но, словно курдюк бараний,Налился жиром эмир.Я правду пел, а не блеял,И песня была горька,Она бывала кислееКобыльего молока.Когда я слагал рубай,Колючие, как мечи,"Молчи!" — говорили баи,Шипели муллы: "Молчи!"Но след у неправды топок,С ней нечем делиться мне,Стихи, как цветущий хлопок,Летели по всей стране.Народ умирал в печали,Я пел, а время текло,И четверо постучалиНагайками мне в стекло,Меня повалили на пол,В мешок впихнули меня,Заткнули мне горло кляпомИ кинули на коня.Два дня мы неслись. На третийВ лучах рассветной игрыЗареяли минаретыИгрушечной Бухары.В тюрьму принесли мне к ночиШашлык и сладкий инжир,Тогда я узнал, что хочетБеседы со мной эмир.Закат окровавил горы,Когда, перстнями звеня,На коврике из АнгорыВластитель принял меня.Заря пылала и тухла,Обуглившись по краям,В руке веснушчатой, пухлойДымился длинный кальян.

"Не преклоняй колена,Отри утомленья пот! —(Он сладок был, как измена,И ласков, как тот, кто лжет.) —Не каждый имеет правоПевцу подвести коня!Твоя прекрасная славаДомчалась и до меня.Недаром в свои тетрадиПереписал я самСлова, что промолвил СадиИ обронил Хаям.Догадки меня загрызли:Откуда берете выТакие слова — из жизниИль просто из головы?"Я видел: он врет, лисица!Он льстит, но прячет глаза!И, вынув обрывки ситца,Я вытерся и сказал:

"Эмир! Это дело тонко!Возьмешь ли из головыКривые ножки ребенка,Скупые слезы вдовы?Нет! Песня приходит в уши,Когда, быка заколов,Ты лучшую четверть тушиКазне относишь в налог,Когда в богатых амбарахТебе не дают зерна.В кофейнях и на базарахВесь день толчется онаИ видит, как, прежде сонный,Народ теряет покойПод щедрой, под благосклонной,Под мудрой твоей рукой.Она проходит сквозь сердце,Скисая в нем и бродя,Чтоб сделаться крепче перца,Живительнее дождя,Став черного кофе гуще,Коль совесть твоя чиста,Могущественной, влекущейВходит она в уста!"Эмира дряблые щекиБурели, как кирпичи,Смешным голоском девчонкиЭмир завопил: "Молчи!"Он кинул в меня кинжальчик,Но, словно ветку в цвету,Широкобедрый мальчикПоймал его на лету.

"Мудрец печется о пчелах,Но истребляет ос!Дурак! Не слишком ли дологТвой вездесущий нос?Тобой развращен, сорока,Народ начинает клястьКоран и знамя пророка,Мою священную власть!Чтоб проучить невежу,Запру я песню твою:И нос я этот отрежу,И рот я этот зашью!Дабы доносился глушеК тебе неутешный плач,Саблей отрубит ушиЗавтра тебе палач!Палач души твоей дверцыЗахлопнет, как птичью клеть!""Но если он вырвет сердце,То что же будет болеть?""Не бойся! Его клещамиНе вытащат палачи!Помни меня в печали:Живи, томись, молчи!"Погибель душе эмира!Я стал после трех ночейКруглее головки сыраПо милости палачей.Из лап их в смертном потеУшел Магомет-оглы.Вглядитесь — и вы найдетеУ губ моих след иглы.Скитаясь, подобно тени,Я дожил до дня, когдаНам справедливый ЛенинДал пастбища и стада,Пять ярких лучей свободыГорели в звезде Москвы!Я прожил долгие годы,Но жизнь мне открыли вы,Я стар, но с каждым дыханьемНенависть горячей!Стихи! Их поют дехкане,Бьющие басмачей.Поэтом и страстотерпцем —Так я покину мир.Эмир оставил мне сердце,И он ошибся, эмир!"

Разгладив полы халата,Вздохнул умолкший старик,Мы слышим, как, мчась куда-то,Бормочет пьяный арык.Мы слышим в комнате тесной,Как рядом с нами в ночиПоют гортанные песниПленные басмачи.Матов рассветный воздух,Стали не так острыХивы золотые звездыИ синие — Бухары.Но зоркий прожектор косоПолзет по темным полям…

Выходит наш гость безносыйИ дню говорит: "Селям!"

1936