Серебряная корона - Анна Янсон

— Спасибо. Тяжелое у вас сегодня дежурство!

— Я сегодня тут с восьми утра, а домой уйду завтра в восемь. Сутки на работе — это иной раз тяжеловато. Пациент, который явится завтра в полвосьмого, хочет, чтобы я был с ним так же предупредителен, как в начале смены. Не важно, засунул он себе чеснок в ухо или рубанул по ноге. Если сегодня ночью еще что-нибудь случится, я сделаю себе харакири!

Глава 40

Улоф неохотно поднялся и уступил Марии место около постели Моны. Та лежала в позе эмбриона, маленькая и бледная, выпростав руку на желтое одеяло. У нее стояла капельница. Казалось, Мона спит. Мария села. Улоф отошел к окну. Она видела его лицо, отраженное в темном стекле. Глаза у него блестели. Он зажмурился и прижал ладони к стеклу, по-прежнему одетый в обрывки маскарадного костюма. Сквозь рваные штаны просвечивали красные плавки. Волосы спутались, грязное лицо — в полосах от слез.

— Неужели нельзя подождать с допросом? — раздраженно спросил он, когда Мария осторожно коснулась руки Моны и назвала по имени.

— Понимаю твои чувства, но время не терпит. Речь идет об убийстве, и оно может повториться. Не мог бы ты подождать в коридоре? Я выйду через полчаса.

— Я буду в столовой, — прошипел он в ответ и вышел, хлопнув дверью.

Мария взяла Мону за руку. Та была горячая и влажная.

— Мона, вы слышите меня? Мона!

— Да. — Она пошевелилась, но глаза не открыла.

— Я Мария Верн, из полиции.

Веки Моны задрожали.

— Вас укусила змея?

— Это Вильхельм…

— Вильхельм?

— Я взяла камень с кургана. Тут он укусил меня за икру. Это не я вела машину. Он крутанул руль, и машина полетела с набережной в воду. Мои дети. Мать ради сына пойдет на все! На все! Он не должен утонуть! Я упустила ситуацию. Я дала ему винтовку. А куда мне было девать оружие? Я побежала через торфяник.

— Боюсь, я не совсем понимаю.

— У нее бред от жара, — сказала медсестра, которая неслышно подошла сзади проверить капельницу. — У нее температура за сорок!

— Мона, вы знаете, что случилось с Биргиттой? — не отступалась Мария.

— Он был вынужден ее убить.

— Кто? — спросила Мария затаив дыхание.

— Змей, — прошептала Мона.

— Ей надо отдохнуть, — шепнула сестра. — Завтра ей наверняка будет лучше. Вас в столовой ждет Улоф. Он злится, что вы никак не оставите Мону в покое, у нее и муж только что умер, и произошло все остальное. Нельзя же так, в конце концов.

— Я понимаю. Но ситуация настолько серьезная, что я потребую для Моны Якобсон круглосуточную охрану. Ради ее же безопасности. Она — возможная свидетельница убийства. Мы не знаем, что убийца намерен делать дальше. Очень важно допросить ее, как только она придет в себя.

— А ты, Улоф, что ты сам думаешь обо всем этом? У тебя ведь, наверно, есть какие-нибудь версии, кто это мог сделать? И твой отец, и твоя бывшая невеста мертвы. Поделись соображениями! — попросила Мария, когда Улоф рассказал ей о прошедшем вечере.

— Это сделал я. Черт меня дери! Я заставил ее выпить больше, чем она могла выдержать. Я просто озверел, что она хочет потратить свою жизнь на эту музейную крысу! Я хотел, чтобы ее вырвало! Это я один виноват! Но я не хотел, чтобы она потеряла сознание и захлебнулась собственной рвотой!

— Мы пока не знаем, отчего она умерла, — сказала Мария и взглянула Улофу в глаза.

— Отчего же еще? Она была молодая и здоровая.

— Как долго она находилась одна, пока вы ходили за Арне?

— Не знаю, примерно полчаса — минут сорок пять. Нет, подольше, наверное. Арне пошел в туалет и пробыл там по меньшей мере минут двадцать.

— Кто-нибудь из ваших в это время был у башни?

— Нет, мы все были в беседке в Ботаническом саду.

— А есть у вас какие-нибудь версии насчет того, что произошло с вашим отцом?

— Естественно, есть. Думаю, все дело в праве аренды участка. Он давно не ладил с местными мужиками. Видно, разгорелась драка. Это — непреднамеренное убийство. Виновный испугался и спрятал тело под камнями кургана в Валлеквиуре.

— Что понадобилось Моне у Башни Девы?

— Не знаю. Видимо, она шла за нами аж с Центральной площади, иначе она бы не догадалась, куда мы пойдем. Может, волновалась, как бы чего не вышло между мной и Арне. Откуда мне знать?

— Кто-нибудь видел ее около Биргиттиного дома?

— Нет, никто не видел. Хотя мы бы вряд ли ее заметили.

— Мона знала, что у вас намечаются костюмированные проводы невесты?

— Да, я говорил ей об этом по телефону при последнем разговоре.

— Когда это было?

— Вчера. После смерти отца я звоню ей каждый день.

Глава 41

Посеревший, небритый, Трюгвесон тяжко опустился за стол. Мешки под глазами свидетельствовали о бессонной ночи. Он смотрел прямо перед собой, ничего не говоря и вертя по столу чайную ложку. Молчание прервала Мария Верн:

— Я считаю, что Мона Якобсон нуждается в круглосуточной охране. Пока у нее в инфекционном отделении сидит Эк и ждет твоего решения. Ее перевели туда утром из отделения неотложной помощи.

Трюгвесон недовольно скривился и отпустил ложку. Та отскочила и упала на пол.

— У нас нет для этого ресурсов. Уже сейчас многие работают сверхурочно. Ведь там кругом медицинский персонал, разве этого не достаточно? Рядом с койкой у нее кнопка вызова. И вообще — одну ее оставляют редко и ненадолго. Чем, кстати, закончился твой ночной допрос? Это она сама считает, что ее жизнь в опасности? — спросил Трюгвесон и внимательно посмотрел на Марию из-под полузакрытых век.

— Нет, Мона об этом не просила. Пожалуй, она сейчас не в том состоянии, чтобы думать о подобных вещах. Говорила она бессвязно, бредила от жара. Врач сказал, что у нее заражение крови — ее укусила змея, и место укуса инфицировалось. Она сказала, будто ее укусила змея у каменного кургана в лесу. Проклятье тому, кто возьмет камень с кургана! На месте, где мы нашли тело Вильхельма Якобсона, лежала змея с раздробленной головой. Возможно, Мона была там и спрятала тело под камнями. Но не одна: одной ей было его не дотащить. И у Башни Девы она тоже была, когда Биргитту увозила «скорая». Как будто знала или догадывалась, что произойдет. Думаю, она знает, кто убийца, но он не позволит ей рассказать о нем нам. Поэтому ей необходима охрана.

— Легко говорить, когда не несешь финансовой ответственности! Все сверхурочные придется возмещать деньгами или отгулами. Если мы израсходуем все ресурсы сейчас, у нас не будет денег в следующем полугодии. Я считаю, нам нужно не шиковать, а сосредоточиться на простой и добросовестной следственной работе. Легко поддаться чувствам, когда случаются подобные вещи. Но мы сейчас будем работать методично, это давало результат в прошлом, даст его и в будущем. Ничто не говорит о том, что несчастную девушку убили. Очередная жертва алкоголя. Наша «неотложка» только и работает, что на прием чемпионов в литроболе: победитель в полной отключке, серебряный призер тоже невменяем, но с проблесками сознания. Увы, такова реальность.

Трюгвесон уже собрался встать после произнесенной речи, но Хартман осадил его взглядом. Старшему коллеге тоже было что сказать.

— Мы можем спасти человеческую жизнь. Я считаю, ей надо дать охрану. Если нам не хватает местных ресурсов, мы можем попросить дополнительные силы у Государственной уголовной полиции. Вполне возможно, что у нас уже два убийства. Мы ведь не знаем, что случилось. Я считаю, нам нельзя рисковать.

Все остальные поддержали Хартмана. Трюгвесон сжал челюсти. Не привык получать отпор, подумала Мария.

— Хорошо, пусть будет так, — пробормотал комиссар. — Я считаю, мы не должны слишком углубляться в это дело, пока не узнаем, что произошло с Биргиттой. Что-нибудь еще? Что дали следственные действия в доме у Моны Якобсон?

— Абсолютно ничего, — сказал Арвидсон. — Я должен воспользоваться случаем и признаться, что взял велосипед у Моны из сарая после допроса Хенрика Дюне. Я вернул его на следующее утро.

— Это с какой же стати? — Трюгвесон в первый раз за все утро посмотрел на коллег проснувшимися глазами.

— Об этом мы можем поговорить наедине. — Арвидсон странно посмотрел на Трюгвесона, стараясь не видеть любопытного взгляда Марии.

— Винтовка оказалась в доме? — спросил комиссар.

— Нет, наверное, оружие было у него в машине, — сказал Арвидсон. — Будем считать, что оно потерялось. Мне кажется, Мона Якобсон знает больше, чем говорит. Кого она защищает? Конечно, в больнице она бредила, но, Мария, у тебя ведь было впечатление, что она кому-то отдала винтовку? А еще Мона сказала: «Мать ради сына пойдет на все». Ради кого из них? Имела она в виду кого-то конкретно или это так, общие рассуждения?

Арвидсон откинулся назад и потер глаза. Трюгвесон зажмурился. Казалось, его усталость передалась остальным. Хартман незаметно зевнул в кулак. Марию все больше раздражала флегматичная манера комиссара. Не только он один устал! Неужели он не может взять себя в руки, как все остальные? Она и Хартман работали всю ночь, допрашивая буйных, пьяных и плачущих молодых людей, неспособных дать ответ даже на прямые вопросы. Молодую женщину, одетую в костюм булочницы, вырвало прямо на каменный пол, так что брызги полетели, и Мария все еще не успела переодеть носки. Ночью ей пришлось выступить скорее в роли няньки, соцработника и уборщицы, нежели офицера полиции. А Трюгвесона вчера на работе не было, так что мог бы соображать получше!