Охотник на лис - Марк Шульц

Он считал, что у каждого есть своя цена, и стремился для каждого определить ее.

Мне пришлось столкнуться с этим практически сразу же.

Я платил около восьмисот долларов в месяц за квартиру с одной спальней в пригороде, где проживал средний класс, «синие воротнички», в трех милях от университетского городка Вилланова. В гостиной стоял диван с креслом, в моей спальне – письменный стол. В том же здании были оборудованы монетные стиральная машина и сушилка, и в целом я вполне недурно устроился в чистом жилом районе.

Но по сравнению с коттеджем в швейцарском стиле, в котором размещался Дюпон на территории поместья, мое жилище походило на тесную подсобку.

Вскоре после моего переезда в Вилланова Дюпон позвонил мне на квартиру и попросил приехать к нему в коттедж. Его дом был оборудован по последнему слову техники, в частности, мог превращаться неприступную крепость со стальными жалюзи, которые, ниспадая, закрывали окна. Они запечатывали их так плотно, что в помещениях даже в разгар яркого солнечного дня наступала кромешная тьма. Если перейти из фойе в гостиную, то в глаза прежде всего бросался диван, задрапированный белым мехом, похожим на шкуру белого медведя. По стенам гостиной были развешаны фотографии, одна из которых запечатлела рукопожатие Дюпона с президентом Джеральдом Фордом.

Когда я вошел в гостиную, там было несколько человек, в том числе два парня, то ли сановники из Вашингтона, то ли советники, то ли ловцы спонсоров. Возможно даже, это были «решальщики» Джона, которых звали, когда у Джона возникали проблемы с законом. Мне это было, по большому счету, все равно. Еще там был парень, которого звали Боб. Как позже объяснил мне Джон, он занимался организацией различных мероприятий. Джон любил устраивать церемонии награждения самого себя, которые он проплачивал вкупе с призами из местного магазина наградной продукции, и, надо полагать, работа Боба как раз и заключалась в организации этих событий. Был там и секретарь Джона, Виктор.

Дюпон надрался больше, чем обычно, и по выражению лиц присутствующих я мог понять, что к моменту моего появления Джон уже всласть покуражился над ними. У него была врожденная способность портить окружающим кровь.

Когда я вошел, парень из Вашингтона заметил меня и воскликнул: «Слава богу, вы здесь!» Полагаю, он надеялся, что теперь я смогу избавить его от обязанностей нянчиться с Джоном.

Я подошел к камину у правой стены и, повернувшись, заметил, что почти все в комнате воззрились на меня, словно от меня что-то ожидалось. Я стоял, пытаясь сообразить, что происходит, когда Дюпон обратился ко мне через комнату: «Слава богу, ты здесь, дружище!» Всякий раз, когда он называл меня «дружище», я не мог понять, как воспринимать это, поскольку в его устах это могло звучать как нелепо, так и саркастически, как с дружеской ноткой, так и с гневной.

Дюпон на четвереньках двинулся ко мне по полу и, добравшись до моих ног, обхватил меня за талию, словно собирался бороться со мной. Затем он предпринял попытку подняться, уцепившись за меня. Насколько я помню, я еще не видел Дюпона более пьяным, чем в тот вечер. Остальные присутствующие вполне осознавали степень его опьянения, однако, как казалось, они просто не могли поверить, что этот, так сказать, столп американского общества так низко пал в своем поведении. Я схватил его, оттолкнул от себя и направился к двери, когда двое парней из Вашингтона стали умолять меня остаться.

Я возблагодарил Бога, выбравшись, наконец, наружу. Слава богу, он не в Вилланова и мне не придется часто иметь с ним дело!

«Все обязательства закреплять в письменной форме!» Этот урок я вынес из опыта работы на Дюпона в Вилланова.

Первые несколько недель Джон был верен своему слову и оставался в стороне, вообще не появляясь у нас в кабинетах. Чак Ярнолл, университетский тренер, который познакомил меня с Дюпоном в отеле штата Индиана, был нашим главным тренером. Мы пока еще не могли пользоваться корпусом «Батлер», но этот день приближался.

Или же нас вынуждали в это поверить.

Прошло не так много времени, и Дюпон начал заглядывать ко мне в кабинет. Он всегда был пьян, или под кайфом, или все вместе. Поскольку во время разговора он брызгал слюной, во время общения с ним я старался сохранять достаточную дистанцию между нами, чтобы его слюна не долетала до меня.

Однажды он пришел, плюхнулся у меня в кабинете и объявил:

– Я безумно хочу черники, прямо сейчас!

Серьезно? Я тут пытаюсь все подготовить к началу тренировки, а он отвлекает меня, и все только потому, что он безумно хочет черники!

– Если бы у меня прямо сейчас была корзина черники, я бы всю ее съел. Ам! Ам! Ам!

Что он здесь делает?

– Ты понимаешь, о чем я говорю?

Даже когда я понимал, о чем он говорит, я не понимал, что именно он хотел этим сказать.

Он постоянно спрашивал: «Ты понимаешь, о чем я говорю?» Это, должно быть, был его способ обратить на себя внимание.

Через пару месяцев Дюпон стал заявляться каждый день. И всегда под кайфом. И всякий раз тратил мое время на бесконечные разговоры, отвлекая меня от того, что мы с Чаком должны были сделать для подготовки нашего спортивного центра и обеспечения его работы, как мы этого хотели.

Всякий раз, когда Джон сидел в моем кабинете и болтал ни о чем, я думал: «Зачем ты пригласил меня сюда? Я думал, ты хотел, чтобы я занимался тренерской работой, но я не могу этого делать, поскольку ты тратишь впустую кучу моего времени!»

Ему нужен был не помощник тренера по борьбе, который бы выслушивал его разговоры, – ему был нужен психиатр.

Не существовало никакого плана работы, и, насколько я мог понять, Джон не отчитывался ни перед кем в университетском городке. Деньги, которые он уже пожертвовал, плюс те, которые он пообещал для спортивных сооружений, похоже, совершенно успокоили ректора университета Вилланова. Я никогда не отмечал никаких признаков того, что спортивный директор университета делал что-либо, кроме полного игнорирования всего происходящего.

Дюпон, возможно, и числился где-то как некий «тренер», но это был замысел самого Джона. Чак был самым бесправным и недееспособным главным тренером первого дивизиона Национальной ассоциации студенческого спорта, независимо от вида спорта.

Джон делал все, что хотел, и мне приходилось отчитываться перед ним, и только перед ним одним.

Надежды на то, что Вилланова сможет обеспечить необходимую мне стабильность, быстро улетучились. В действительности это место стало воплощением нестабильности.

Когда Джон находился в моем кабинете, он хотел лишь имитации мной работы в течение дня. Вместо того чтобы делать дело, он предпочитал поручить это другому – как правило, тому, кто погрязал в выслушивании его алкогольно-наркотической болтовни.