История помнит - Михаил Докучаев

23 января 1937 года военная коллегия Верховного суда СССР открыла процесс над руководителями “троцкистского параллельного центра”. Перед судом предстали Пятаков, Радек, Сокольников, Шестов, Муралов и двенадцать других заговорщиков — агентов немецкой и японской разведок.

Процесс оказался очень сложным. Представшие перед судом люди обладали весьма большим жизненным, партийным и дипломатическим опытом. Длительное время они упорно отрицали предъявленные им обвинения, и следствию пришлось приложить немало усилий, чтобы на основе располагаемых им неоспоримых сведений доказать их вину перед Советским государством и народом.

Все они, используя свой опыт и способности, стремились увести следствие в нужное им направление, но в конечном итоге вынуждены были признать себя виновными в свершенных ими преступлениях. Уж слишком неопровержимыми были факты, предъявленные им в ходе следствия. Они показали, что руководили вредительством и террором, поддерживали связь согласно инструкциям Троцкого с представителями германского и японского правительств.

Сногсшибательным в этом отношении было раскрытие на предварительном следствии бывшим заместителем наркома по иностранным делам Сокольниковым политической основы заговора — сделку с Гессом, предусматривавшую свержение Советской власти, расчленение Советского Союза, установление в стране фашистской диктатуры.

“Мы считали, — заявил Сокольников, — что фашизм — это самый организованный капитализм, он побеждает, захватывает Европу, душит нас. Поэтому лучше с ними сговориться ... Лучше пойти на известные жертвы, даже на очень тяжелые, чем потерять все ... Мы рассуждали как политики ... Мы считали, что у нас остаются известные шансы”.

Главной фигурой на процессе, несомненно, являлся бывший член Президиума ВСНХ Пятаков. К нему было приковано все внимание: обвинения, судей и присутствовавших на процессе иностранных гостей и судебных экспертов. Он вел себя вначале спокойно, излагал свои мысли рассудительным тоном, скрупулезно подбирал слова, как будто читал лекцию.

Однако Вышинский методически подводил Пятакова к признанию предъявленных ему фактов, всей логикой дознания ставил и его в такое положение, когда он оказывался загнанным в угол и должен был сдаваться. В результате Пятаков показал на суде, что был лидером троцкистского центра, руководил его вредительской и террористической деятельностью, полностью подтвердив при этом установленные следствием факты.

Большим подспорьем Вышинскому в успешном ведении расследования на суде явилось знание меньшевистского нутра Пятакова, его прошлой линии поведения в отношении Ленина, революции и установления власти Советов в стране. Это был, по его мнению, второй Каменев и Зиновьев, вдобавок с правыми замашками Бухарина. У Вышинского при этом не выходил из головы случай, который ему в свое время рассказал В.Р.Менжинский.

В начале 1918 года, когда Менжинский занимал пост первого наркома по финансовым вопросам, по указанию В.И.Ленина им, Подвойским и Бонч-Бруевичем был разработан план операции по овладению коммерческими банками в целях их национализации. Об операции знал весьма узкий круг советских государственных и партийных работников. Знал об этом и Пятаков, только что назначенный управляющим Государственным банком. Он ни с того ни с сего вдруг выступил в “Правде” со статьей под названием “Пролетариат и банки” и вопреки Ленину доказывал, что национализировать банки нельзя без одновременной национализации промышленности. Этим он ясно давал понять, что большевики готовятся к национализации банков.

Вышинский не сомневался, располагая убедительными данными следствия, что Пятаков сознательно выполнял роль, отведенную ему Троцким и его новыми союзниками, и будет изворачиваться в своих показаниях. Однако в ходе процесса другие обвиняемые изобличали Пятакова как изменника Родины. И это привело к тому, что в его поведении стала чувствоваться дрожь, растерянность, нерешительность в оценках и выводах. Многие факты оказались для него неожиданными, и это побудило его к тому, что он усомнился в правильности действий Троцкого и главным образом в сделке с Гессом и Розенбергом.

В заключительном слове Пятаков заявил: “Да, я был троцкистом в течение многих лет. Рука об руку я шел вместе с троцкистами ... Через несколько часов вы вынесете ваш приговор ... Не лишайте меня, граждане судьи, одного. Не лишайте меня права на сознание, что в ваших глазах, хотя бы и слишком поздно, я нашел в себе силы порвать со своим преступным прошлым”.

Муралов, бывший одно время командующим войсками Московского военного округа, игравший заметную роль в среде приближенных Троцкому военных, а с 1932 года проводивший вместе с Шестовым диверсионные акции на Урале, сейчас стоял навытяжку и держал ответ перед судом. Он просил принять во внимание его чистосердечные показания и отнестись к нему со снисхождением. Он заявил, что “будучи под арестом и после долгой внутренней борьбы, он решил рассказать все. Было бы непристойно обвинять кого-нибудь в привлечении меня в троцкистскую организацию. В этом я не смею никого обвинять, в этом я сам виноват. Это моя вина, это моя беда. Свыше 10 лет я был верным солдатом Троцкого”.

На процессе самым изощренным и говорливым, смиренным и дерзким был Карл Радек. Глядя через толстые очки, он изворачивался перед Вышинским в своих показаниях, но и достаточно полно признал свою виновность. По его словам, он намеревался отмежеваться от Троцкого и его сделки с нацистами, сообщить о заговоре, но ничего не смог придумать, как ему поступить.

Вышинский. Что же вы решили?

Радек. Первый ход — это идти в ЦК партии, сделать заявление, назвать всех лиц. Я на это не пошел. Не я пошел в ГПУ, а за мной пришло ГПУ.

Вышинский. Ответ красноречивый!

Радек. Ответ грустный.

Рассказывая суду о том, как он пришел к мысли признать свою вину и сообщить все, что ему было известно о заговоре, Радек заявил: “Когда я оказался в Наркомвнуделе, то руководитель следствия мне сказал: “Вы же не маленький ребенок. Вот Вам 15 показаний против вас, вы не можете выкрутиться и, как разумный человек, не можете ставить себе эту цель ...

В течение двух с половиной месяцев я мучил следователя. Если здесь ставился вопрос, мучили ли нас за время следствия, то я должен сказать, что не меня мучили, а я мучил следователей, заставляя их делать ненужную работу. В течение двух с половиной месяцев я заставлял следователя допросами меня, противопоставлением мне показаний других обвиняемых раскрыть мне всю картину, чтобы я видел, кто признался, кто не признался, кто что раскрыл ... И однажды руководитель следствия пришел ко мне и сказал: “Вы уже — последний, зачем же теряете время и медлите, не говорите того, что можете показать”. И я сказал: “Да, я завтра начну давать вам показания”[52].

В последнем слове Радек охарактеризовал себя как человека, постоянно колебавшегося между Советской властью и оппозицией, к которой он принадлежал всегда. Он был твердо убежден, что Советский Союз не выстоит против фашистской Германии. Троцкий использовал его двойственность и втянул в заговор, а потом и поставил в известность о своем сговоре с нацистскими лидерами.

Самое главное, что Радек на суде чуть было не проговорился. Отбиваясь от настойчивых вопросов Вышинского, Радек упомянул Тухачевского. Он сказал: “Виталий Путна приходил ко мне от Тухачевского” — и, поняв, что допустил промашку, сразу же перешел на другую тему. Но этого не упустил Вышинский и спросил Радека: “Я хочу знать, в какой связи вы называли имя Тухачевского”.

“Нужны были некоторые правительственные материалы, — отпарировал Радек, — которые я хранил в редакции “Известий”. Тухачевский не имел, конечно, никакого понятия о моей роли ... Я знаю, что Тухачевский относится к партии и правительству с беззаветной преданностью”.

Несмотря на то что о Тухачевском было сказано всего лишь вскользь, этого достаточно оказалось, чтобы он был взят на заметку Вышинским. Что же касается заговорщиков, то они посчитали этот случай сигналом к экстренным мерам по подготовке и осуществлению военного путча, ибо время и обстоятельства не терпели его отлагательства.

30 января 1937 года военная коллегия Верховного суда СССР вынесла свой приговор. Заговорщики были признаны виновными в том, что они “в целях ускорения военного нападения на СССР содействовали иностранным агрессорам в захвате территории Советского Союза, свержении Советской власти, восстановлении капитализма и власти буржуазии, руководили изменнической, диверсионно-вредительской, шпионской и террористической деятельностью”.

Военная коллегия Верховного суда СССР приговорила Пятакова, Муралова, Шестова и десять других подсудимых к расстрелу. Радек, Сокольников и еще двое участников заговора были осуждены к 10 годам лишения свободы.