История помнит - Михаил Докучаев

В дополнение к большому практическому опыту Вышинский обладал также незаурядными личными качествами. Это был оратор высокого класса, эрудит, равных которому было очень мало, искусный следователь, поражавший подсудимых логикой и убедительностью своих вопросов и доводов[51].

Таким образом, руководство партии и Советского государства поручило обвинение человеку с огромным опытом прокурорской работы, которого трудно было обвинить в предвзятости по политическим мотивам и в личном плане.

На открытом судебном заседании 19 августа 1936 года Г.Е.Зиновьеву, Л.Б.Каменеву и их сообщникам было предъявлено следующее обвинение:

организация объединенного троцкистско-зиновьевского террористического центра для свершения убийств руководителей Советского правительства и ВКП(б);

подготовка и осуществление 1 декабря 1934 года через ленинградскую подпольную террористическую группу Николаева-Котолынова и других злодейского убийства С.М.Кирова;

организация ряда террористических групп, подготовлявших убийство т.т. Сталина, Ворошилова, Жданова, Кагановича, Орджоникидзе и других.

Все подсудимые подтвердили предъявленные им обвинения и признались в совершенных ими преступлениях.

Это был первый из так называемых “московских процессов”. Естественно, к нему было приковано огромное внимание советской и мировой общественности. На нем присутствовало значительное число зарубежных экспертов, представителей правительств, партий и дипломатов. Ежедневно ход судебного процесса подробно освещался в мировой и советской прессе. Все это налагало огромную ответственность за подготовку и само проведение процесса, за которым стоял авторитет советского руководства и социалистического правосудия.

И нужно сказать, что с процессуальной стороны, которая является логическим и юридическим завершением следствия, все шло и выглядело весьма солидно, достоверно и не вызывало никаких сомнений. Об этом в то время очень много писала пресса, говорили эксперты и делали заключения дипломаты, хотя троцкистская и всякая другая антисоветская клевета лилась потоком в адрес суда и советских руководителей.

Процесс ознаменовал собой разоблачение и разгром троцкистско-зиновьевского террористического центра, или, говоря иным языком, первого “звена” нелегального заговорщического аппарата. Одновременно процесс пошел и дальше. Была вскрыта более широкая и глубокая система заговора, в котором принимали участие не менее солидные люди, чем представшие перед судом террористы.

Кроме того, была установлена тайная связь и близкие отношения Троцкого с главарями нацистской Германии. Во время допроса прокурором Вышинским немецкого троцкиста В.Ольберга, направленного в Союз самим Троцким, были выяснены весьма важные факты:

Вышинский. Связь германских троцкистов с германской полицией — это была система?

Ольберг. Да, это была система, и это было сделано с согласия Троцкого.

Вышинский. Откуда Вам известно, что это было с ведома Троцкого?

Ольберг. Одна из этих линий была лично моя. Моя связь была организована с санкции Троцкого.

Вышинский. Ваша личная связь с кем?

Ольберг. С фашистской тайной полицией.

Вышинский. Значит, можно сказать, что Вы сами признаете связь с гестапо.

Ольберг. Я этого не отрицаю. В 1933 году началась организованная система связи немецких троцкистов с немецкой фашистской полицией.

Натан Лурье, эмиссар Троцкого, показал на суде, что перед отъездом из Германии он получил указание работать в Советском Союзе под руководством Франца Вайца, который прибыл в СССР по поручению Гиммлера для проведения террористических акций.

Однако показания Каменева повергли и поставили всех в отчаянное положение. Он проговорился о наличии других “звеньев” тайного заговора.

“Зная, что мы можем провалиться, мы наметили узкую группу, которая бы продолжала террористическую работу. Нами для этого был намечен Сокольников. Нам казалось, что со стороны троцкистов эту роль могли с успехом выполнить Серебряков и Радек ... В 1932, 1933, 1934 годах я лично поддерживал отношения с Томским и Бухариным, осведомляясь об их политических настроениях. Они нам сочувствовали. Когда я спросил у Томского, каково настроение у Рыкова, он ответил: “Рыков думает так же, как и я”. На мой вопрос, что думает Бухарин, он сказал: “Бухарин думает то же, что я, но проводит несколько иную тактику — будучи не согласен с мнением партии, он ведет тактику усиленного внедрения партию и завоевывания личного доверия руководства”.

Этим Каменев бросил тень на других лидеров “право-троцкистского блока”, дал повод следствию и судебным органам идти дальше в деле расследования их заговорщической деятельности. Каменев в 1917 году выдал план вооруженного восстания ЦК партии. Сейчас он вновь оказался в подобном положении по отношению к своим единомышленникам по заговорщической деятельности против партии и советского руководства.

В таком же ключе вел себя и Зиновьев. И это тоже неудивительно. Ведь он с 1917 года был верным союзником Каменева.

Некоторые из подсудимых взывали на процессе к снисхождению. Другие знали, что их ожидает, и примирились со своей участью.

“Политический вес и биографии каждого из нас в прошлом не одинаковы, — сказал в последнем слове Э.Дрейцер, бывший начальник личной охраны Троцкого. — Но, став убийцами, мы все сравнялись здесь. Я, во всяком случае, принадлежу к тем, кто не вправе ни рассчитывать, ни просить о пощаде”.

Фриц Давид в своем последнем слове сказал: “Я проклинаю Троцкого! Я проклинаю этого человека, который погубил мою жизнь и толкнул меня на тяжкое преступление”.

Вскрытые на процессе факты породили гнев и возмущение советских людей. По стране прокатилась волна митингов и собраний, на которых представители различных национальностей, профессий и различных убеждений требовали смертного приговора изменникам и убийцам С.М.Кирова.

Вечером 23 августа военная коллегия Верховного суда приговорила Зиновьева, Каменева, Смирнова и других членов троцкистско-зиновьевского террористического блока к расстрелу за террористическую деятельность и измену.

Можно себе представить, в каком положении и тревоге оказались руководители и члены других звеньев тайного “правотроцкистского блока”. Среди них царила паника и замешательство. Вдобавок к этому через неделю арестовали Пятакова, Радека, Сокольникова и Серебрякова. Еще через месяц был снят с должности Г.Ягода. НКВД последовательно и методически наносил удары по террористам и заговорщикам.

Уже в октябре Ежов раскрыл крупный контрреволюционный заговор в Сибири. Это было красноречивым доказательством того, что Ягода “проглядел” факты диверсий на транспорте, в угольной промышленности и на предприятиях Сибири и должен был нести за это суровую ответственность.

Ждали своего ареста Бухарин, Рыков, Томский. И в эти тревожные дни они стали искать выход из создавшегося положения. Напрашивался один вывод — немедленное выступление, не дожидаясь войны. В панике Томский даже предлагал вооруженное нападение на Кремль и захват его. Однако его предложение оказалось слишком рискованным и авантюристичным, да и для этого не были готовы силы заговорщиков.

Несомненно, что оживленная деятельность бывших оппозиционеров, проходивших по судебному делу как руководителей заговорщической организации, не могла в тот период остаться вне поля зрения органов НКВД. Несомненно также, что за ними было установлено усиленное наблюдение, в ходе которого были получены серьезные данные и вскрыты новые связи.

Лидеры тайной оппозиции считали, что нужны конкретные меры противодействия с их стороны. Оптимальным в этой обстановке оказалось решение о подготовке вооруженного восстания. Советская “пятая колонна” должна была бросить свою последнюю карту, чтобы спасти положение.

Будучи разоблаченными на судебном процессе, Каменев, Зиновьев и их сподручные прямо указывали в своих показаниях на то, что нити заговора против советских руководителей тянутся далеко за пределы Советского Союза, а центры его находятся в Берлине и Токио. Была установлена коварная и подлая роль Троцкого в этом деле, связь заговорщиков внутри Советского Союза с нацистской Германией и милитаристской Японией.

Однако следствие шло дальше. Теперь оно распутывало преступную деятельность Пятакова, Радека, Сокольникова и других. На сей раз дело оказалось настолько серьезным, что советское руководство сочло необходимым принять неотложные меры собственной безопасности и продолжать по линии ОГПУ-НКВД более глубокую проверку проходящих по материалам следствия данных и разработку вновь выявленных лиц. Все это влекло за собой новые аресты, связанные с изменой, террором, вредительством.