Фениксова песнь (СИ) - Мария Крайнова

- Заткнись, - подал голос Тинхарт, пристроившийся на куске уцелевшей стены. Он задумчиво хмурился: должно быть, слова седого натолкнули его на какую-то мысль. И Шейн посмотрел на друга с таким пониманием, что мне показалось, будто он знает, в чем эта мысль заключается.

Лефранса послушно молчала. Седой повелитель тоже, хотя я был уверен, что у него еще есть предположения. Сима переводила рассеянный взгляд с Тинхарта на горизонт и обратно. Я понимал, чего она опасается: солнце медленно, но все-таки опускалось, тени становились длиннее, и час пробуждения трупов неуклонно близился.

Меня это тоже не радовало. Я нахмурился, попытался сообразить, чем мог завершить свою речь Шейн. Быть может, тем, что трупы собрали все артефакты и выбросили их в город живых, чтобы не мешали? Или вообще, не поленившись, отнесли к Волнистым Рекам и утопили. В таком случае магические предметы точно никто не найдет: бешеное течение могло унести их куда угодно. Эх, вот бы непосредственно у трупов спросить, что к чему...

"Непосредственно у трупов спросить", - повторил мой внутренний голос, и я вздрогнул, с трудом сдержавшись от ругательства. Ну я и тупо-о-ой...

- Э-э-э... Тинхарт, - позвал я.

- А? - отозвался граф, будто очнувшись ото сна.

- У меня к тебе деловое предложение. Давай просто поднимем парочку мертвяков и у них спросим, где артефакты.

Тинхарт обрадованно вскочил:

- А так можно?

- Да.

- Тогда почему ты молчал и чего ты теперь ждешь?

- Так ведь сам только что додумался, - извиняющимся тоном ответил я. - Вы отойдите, в общем, шагов на двадцать. Разумных зомби поднять сложнее, чем тех тупых, - добавил я, поймав вопросительный взгляд Симы.

Глаза девушки загорелись почти детским восторгом. Она улыбнулась, послушно отошла за низенькие северные стены и стала внимательно за мной наблюдать. Мне очень хотелось попросить повелителей отвлечься. Еще в Академии я понял: очень сложно выполнить задание, когда кто-то на тебя смотрит. В одиночестве, когда можно дать волю мыслям и не ждать подвоха от окружающих, любое дело дается куда проще. Однако гордость не позволила мне приказать повелителям отвернуться, и я, повернувшись к кладбищу, закрыл глаза и сосредоточился на своем даре.

Он потянулся ко мне язычком зеленого пламени. Живой, настоящий, способный заменить душу. И я понял, что скучал по магии. Скучал, как порой скучают по друзьям, воспринимая ее как нечто большее, чем обычную безликую силу.

Я поднял руку, осторожно вывел в воздухе гексаграмму. Она светилась изнутри, как призрак, только ее свет исходил не от остатков жизни, а от эманаций смерти, щедро разлитых по мертвому городу. Медленно обводя фигуру в круг, я начал читать заклинание, и мое сердце билось все быстрее. Я чувствовал, как вместе с рисунком в наш мир приходит часть мира потустороннего. И чем дольше я говорил, тем яснее звучал знакомый напев, эхом отдаваясь в ушах и застилая глаза туманом.

Когда края круга соприкоснулись друг с другом, на руины крепости легла тень. Солнце продолжало сиять в небе, но было бесконечно далеко. Оно боялось магии смерти, боялось, как почти любое существо. И поэтому не вмешивалось.

Закончив фигуру, я мысленно потянулся к ближайшей могиле. Задумался. Может, стоит поднять нескольких зомби, чтобы уж точно не прогадать? Мысль неплохая, но энергии уйдет многовато. Ладно, ограничимся пока одним, а потом, если что, призовем на помощь Шаира.

В избранной мною яме покоилась женщина. Еще молодая, погибшая из-за болезни. Пришлось прощупывать ее суть, выясняя, не станет ли это угрозой для живых. Только убедившись в этом, я пробормотал:

- Именем Жизни, Смерти и Белого Огня, горящего в мертвом сердце, именем Белых Цветов и Красной Крови, именем Твоим и Ее, встань, пробудись, открой свои глаза, ибо смотрят на тебя очертания Белого Круга...

Я старался, чтобы мой голос звучал как можно убедительнее. Зомби, вынужденные пробудить свой разум, могут обезуметь и разорвать самих себя, стоит только потерять над ними контроль. Белый Огонь, Огонь мира мертвых, дарит им спасительное спокойствие, но жажда крови никуда не девается. Поэтому некромантам приходится идти на жертвы. Я не жалуюсь, нам вообще всегда приходится, и хорошо, что платой является всего лишь кровь. Это куда лучше, чем продать свою душу высшему демону, как сделал злосчастный Зарат Ладор.

Я вытащил агшел из ножен и коротко полоснул по своему запястью. Закрыл глаза. Мертвая женщина, наоборот, открыла - и сразу почувствовала запах живой крови. Только сейчас для нее это была не тупая жажда, а необходимость, и она осознавала то, что этим я плачу ей за то, что поднял ее из могилы днем и осмелился ей приказывать. Я с удивлением понял, что она испытывает нечто сродни обиде - женщина знала, что все равно не может ослушаться, и плата кровью является только формальностью. Или подачкой.

Я видел мир глазами зомби, и этот мир ничем не отличался от того, каким его видел я. Женщина одним нечеловеческим прыжком выбралась из могилы, гордо выпрямилась и направилась к нам. Повелители не представляли для нее никакого интереса. Удивление вызвала только смутная тень Града, который, похоже, чувствовал в трупе отчасти живую сущность. Но больше всего женщину притягивал я - или, вернее, запах моей крови. Она подошла и остановилась по ту сторону Круга. Я осторожно, плавно и медленно протянул свою руку сквозь гексаграмму - и разрезанное запястье похолодило дуновение потустороннего мира. Наконец моя рука оказалась рядом с мертвой женщиной, и она, склонившись над раной, так нежно прикоснулась к ней губами, будто хотела поцеловать.

Только после этого я решился открыть глаза.

Ведьмин Круг полыхал, и его пламя, ослепительно белое, окутывало мой локоть. Лица зомби я не видел - только отчасти сохранившиеся волосы на затылке, испещренном длинными царапинами. Женщина пила мою кровь, но я этого не чувствовал - рука, протянутая сквозь магическую фигуру, будто перестала существовать.

Когда женщина подняла голову, Круг начал медленно гаснуть, пока не исчез совсем. Я стоял, и передо мной не было ничего, что могло бы меня защитить. Желание выхватить меч было столь сильным, что я обхватил запястье правой руки пальцами левой - и почувствовал резкую боль, сковавшую левую руку до локтя. Но не скривился, не поморщился. Смог сдержаться и сделать вид, что меня ничего не беспокоит.

Лицо мертвой женщины нельзя было назвать лицом. Человеческими в нем остались только глаза - красивого незабудкового цвета. Челюсть обнажалась под висящей лохмотьями плотью, а нос заменял темный провал, в котором медленно извивался толстый белый червь.