Любовь Лафайета - Екатерина Владимировна Глаголева

вот его руки ослабевают, а взгляд устремляется в другую сторону. Адриенна обернулась: вошла няня, держа на руках белокурую кудрявую девочку в пышном розовом платьице с лиловыми лентами. Лафайет чинно приблизился к ней и поклонился.

— Так это вы — знаменитая мадемуазель Анастасия? Позвольте представиться: я ваш папа.

Малышка потянулась к нему, и Жильбер осторожно взял её на руки. Все с умилением смотрели, как она сосредоточенно откручивает золочёную пуговицу на его мундире.

— Я думал, что моё сердце целиком принадлежит вам, — сказал Жильбер, обращаясь к Адриенне, — но теперь вижу, что мне придётся делить его между двумя дамами. Надеюсь, вы не ревнуете?

Особняк Ноайлей сделался самой посещаемой тюрьмой в Париже: во двор то и дело въезжали экипажи, все желали увидеть юного героя Нового Света — "мудрого в совете, храброго на поле битвы, терпеливого среди тягот войны", как было написано в послании Конгресса королю Франции и Наварры Людовику XVI — "великому, верному и дорогому союзнику и другу" американского народа. Родные, друзья, знакомые, знакомые знакомых — все жаждали рассказов и засыпали Жильбера новостями. Он узнал, что у него есть новорождённая племянница Адриенна, что в начале лета его годовалая кузина Лора де Сегюр получит братца или сестрицу, а сам Жильбер в конце осени — ещё одного свояка: к Клотильде посватался маркиз дю Рур. Луи де Ноайль почти весь прошлый год провёл в Нормандии и Бретани как помощник квартирмейстера; ходят слухи, что правительство собирается высадить в Англии десант, но это страшная тайна; теперь же полк, в котором служит Ноайль, отправляется на Сан-Доминго. Королева наконец-то родила: в декабре на свет появилась "Мадам Руаяль" — принцесса Мария-Тереза. Жильбер улыбнулся Адриенне: и у его величества первенец — девочка! Сегюр рассказал ему подробности о смерти Вольтера, которая потрясла его гораздо больше, чем кончина Руссо, случившаяся пять недель спустя, хотя автору "Эмиля" было всего шестьдесят шесть лет. Вольтер, предсказавший Филиппу счастливую судьбу в литературе, если только он бросит сочинять стихи, скончался через два месяца после своего триумфа в "Комеди-Франсез". Из опасений, что великому насмешнику откажут в христианском погребении, маркиз де Виллетт и аббат Миньо решили посадить покойника в карету, будто он ещё жив, и вывезти в аббатство Сельер, чтобы похоронить. Аптекарь Митуар набальзамировал тело, вынув из него прежде сердце и мозг. Сердце Виллетт отвёз в Ферне, выкупив дом Вольтера, где тот провёл двадцать лет своей жизни, и превратил его спальню в святилище, а мозг в стеклянной банке выставлен в аптеке для привлечения покупателей! Довольно грубая шутка судьбы…

Жильбер без устали рассказывал друзьям про Америку, про генерала Вашингтона и других замечательных людей, с какими ему довелось там познакомиться, про подвиги американских солдат, происки англичан и назревавший мятеж на фрегате "Альянс", который ему удалось предотвратить, чтобы благополучно вернуться домой. Он был нежен с Адриенной и госпожой д’Айен, деликатен с Луизой, весел с остальными сёстрами, любезен с тестем, но без былой сердечности: они говорили в основном о политике и ботанике, и герцог привыкал к новой для себя роли слушателя.

Выпорхнув на свободу в конце февраля, маркиз помчался отдавать визиты, посещать салоны, театры, заседания своей масонской ложи. Адриенна вышила ему запон с голубым поясом и застёжками в виде змеи, покрыв белую телячью кожу масонскими символами. Лафайета наконец-то приняли в Версале; он часто встречался с доктором Франклином, который был теперь полномочным послом Соединённых Штатов во Франции, а вот со знаменитым господином Адамсом так и не увиделся: в начале марта тот вместе с сыном уехал обратно в Америку.

Теперь, когда Лафайета и Версаль уже не разделяли две тысячи миль, он бомбардировал Верженна, Морепа, Сартина подробными письмами с изложением своих проектов о захвате Канады (с французской армией это будет возможно), о предоставлении коммодору Джонсу шведских кораблей с французскими офицерами, которые будут курсировать под американским флагом (он переговорил об этом со шведским послом и господином Франклином), о голландском займе для американцев, о плане новой экспедиции в Америку, о высадке десанта под его командованием — он отправится путём Вильгельма Завоевателя и семь веков спустя водрузит на английских берегах белый флаг с тремя лилиями! Посмотрим, что скажет на это граф Карлайл, отказавшийся скрестить с ним шпаги в Америке, когда Лафайет призвал его смыть кровью оскорбление, которое граф нанёс Франции в одной из своих прокламаций! Карлайл ответил на его картель, что "ссоры между нациями породили бы слишком большой беспорядок, если бы вызывали вражду между частными персонами". Так пусть же он узнает, что совокупность "частных персон" и есть нация! Нельзя поносить страну, не оскорбив тем самым её сыновей!

Настырность юнца забавляла стариков, но и начинала слегка раздражать. Молодые люди готовы перевернуть мир с ног на голову, лишь бы о них заговорили, а задача стариков — удержать мир таким, каким он был, и хорошо, что король не так решителен и настойчив. Армия, безусловно, нужна — для парадов и учений; мундиры, султаны, лошади — это красиво, но война, мой друг, — совсем иное: это большие убытки и неприятности. Предоставьте действовать дипломатам; интриги, сплетни, подкуп бывают гораздо действеннее сражений…

Их не желали слушать. Романтика открытых просторов, великих подвигов и яростных страстей взяла верх над затхлой скукой закулисной возни. Когда испанцы наконец-то подписали в Аранхуэсе договор о возобновлении Семейного пакта между Бурбонами, в Париже ограничились парой одобрительных хлопков, зато появление четы Лафайет в "Комеди-Франсез" на премьере комедии "Французская любовь" было встречено бурной овацией. Автор, Рошон де Шабанн, специально добавил в текст одну строфу в честь маркиза — вероятно, надеясь погреться в лучах его славы. Пьесу, впрочем, почти тотчас сняли с репертуара. В гостиных говорили шёпотом, что этого добился герцог Шартрский, и по причинам, отнюдь не связанным с политикой.

Аглая! Лафайет думал, что уже способен ровно дышать в её присутствии, но она появилась — и воздуху не хватило. Год назад он написал ей из Америки — он писал тогда всем друзьям и знакомым, отгоняя кошмар одиночества. Его письмо вернулось нераспечатанным. И вот теперь она словно случайно оказывалась там, где был он, и говорила с ним так, словно они были добрыми друзьями; в её голосе звучал призыв, а в глазах светилось обещание…

Свет отворачивается от пресной добродетели и с наслаждением смакует чужие пороки, торопясь наделить себя ролью судьи. В салонных разговорах быстро появился ядовитый привкус сплетен. Первой опасность почуяла мать Аглаи, маркиза де Барбантан: этот Лафайет не такой, как другие поклонники, ему нужно